Лекция 9
После кризиса 19—21 августа 1991 г. сложилась ситуация, когда с существовавшей Конституцией СССР уже открыто не считались основные субъекты политических отношений, главными из которых были республиканские лидеры, выражавшие волю своих элит. Принимаемые тогда решения определялись реальным соотношением сил и по-разному понимаемой «политической целесообразностью».
Прежде всего, события 19—21 августа в массовом сознании окончательно дискредитировали союзные органы власти, которые после кризиса оказались парализованными, а некоторые были просто ликвидированы. Нельзя было не видеть, что у М. С. Горбачева практически не осталось реальных властных рычагов, и это прекрасно осознавали его партнеры по переговорам, которые, внешне соблюдая субординацию, без особого труда «продавливали» нужные им решения, заставляя президента СССР зачитывать выработанные под их диктовку тексты, придававшие беспорядочному распаду Союза видимость конституционного процесса.
Сразу же после 21 августа главные субъекты политики поспешили представить свое видение дальнейших социально-экономических и политических перспектив страны. Ведущие российские политические силы, а также союзно-республиканские органы власти четко обозначили свои позиции, действуя открыто, без оглядки на Центр. В принципе это, вероятно, происходило бы и в случае подписания 20 августа нового Союзного договора, но теперь «независимцы» охотно обосновывали свои «свободолюбивые» устремления необходимостью уйти от непредсказуемого в своей «агрессивности» Центра. Августовское выступление ГКЧП стало удобным поводом для отказа от серьезных интеграционных предложений.
Новая ситуация была ярко обозначена 23 августа на сессии Верховного Совета России, куда для объяснения с российскими законодателями был приглашен М. С. Горбачев. Депутаты общались с президентом СССР без всякого почтения: ему был устроен унизительный допрос с пристрастием, который на экранах телевизоров могла видеть вся страна. Многие депутаты были убеждены, что Горбачев являлся главным вдохновителем «путча», ему было недвусмысленно продемонстрировано, что, хотя он и оставался обладателем высшего государственного титула, считаться с ним больше не намерены. Обстановку на сессии достаточно точно описал депутат М. Б. Челноков: «Ельцин откровенно и с удовольствием издевался над Горбачевым, а тот, не в силах ничего сделать и не зная как себя вести, вел себя как нашкодивший мальчишка, униженно принимая отношение Ельцина как должное. Когда Горбачев стоял на трибуне, Б. Н. Ельцин потребовал, чтобы тот сказал, что он думает о стенограмме заседания правительства СССР. Горбачев ответил, что он не читал стенограмму, но Ельцин не поленился, встал, подошел к трибуне, положил стенограмму перед Горбачевым и повелительно сказал: «А Вы прочтите». И Горбачев покорно прочел то место из стенограммы, которое ему указал Ельцин», Сам Горбачев позже отмечал, что «Ельцин все делал на этой встрече с садистским наслаждением».
И тем не менее главным событием этой сессии стал фактический запрет КПСС. Внешне это выглядело как экспромт, когда Ельцин — «для разрядки» — подписал соответствующий указ. Однако, как стало известно позже, эта акция была хорошо спланирована и подготовлена заранее и решение принималось накануне, 22 августа. Интересно, что о «расставании» с КПСС думали и Горбачев, и российское руководство, и их подходы не были непримиримыми.
22 августа «проблему КПСС» Горбачев обсуждал в кругу советников и единомышленников — Яковлева, Медведева, Примакова, Черняева, Шахназарова, Ревенко, Кудрявцева. Как писал Горбачев, «в результате мучительных раздумий родились решения: сложение с себя обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и рекомендация Центральному Комитету самораспуститься, предоставив партийным организациям самостоятельно решить вопрос о своей дальнейшей деятельности». При этом Горбачев исходил из того, что распад КПСС был неизбежен, поскольку она включала в себя представителей различных идейно-политических течений. Поэтому генеральный секретарь полагал, что в ноябре 1991 г. нужно провести съезд, где и «размежеваться по-доброму». Он считал, что бурные сожаления о распаде КПСС лишены смысла, «она свою историческую роль отыграла и должна была уйти с исторической арены». При этом одна треть партии должна была остаться с Горбачевым, а «остальные разошлись бы кто куда: к Нине Андреевой и Анпилову, к Бузгалину и Косолапову, Зюганову, Р. Медведеву и Денисову, Липицкому и Руцкому. А немалая часть, видимо, присоединилась бы к Демократической России, к Демократической партии Травкина, христианским демократам». По итогам обсуждения было подготовлено соответствующее заявление, которое было оглашено 25 августа 1991 г.
Российские лидеры были настроены более решительно. Алгоритм их действий описан одним из активных участников событий, тогдашним мэром Москвы Г. X. Поповым. Идеолог «Демроссии» полагал, что «надо было тактические успехи развивать в стратегическую победу. Узел — КПСС. Надо было предпринять шаги по главному вопросу: отстранение КПСС от власти». Задача представлялась состоящей из трех частей. Во-первых, необходимо было заставить Горбачева самого объявить о выходе из КПСС, о разрыве с ЦК и о ликвидации аппарата КПСС. Однако Горбачев к такому радикальному решению не был готов, и события пошли помимо него.
Вторая акция касалась Москвы. Сессия Моссовета поддержала предложение Попова о взятии под контроль зданий райкомов, «чтобы не дать им возможности уничтожить следы своего участия в путче». Тогда же был лишен депутатского мандата и руководитель московского горкома партии Ю. А. Прокофьев.
Третья акция касалась уже всей КПСС. Президент России согласился взять на себя ответственность за запрет КПСС. Его сторонни - ки исходили из того, что российский Верховный Совет сам на запрет не решится, но и не выступит активно против, а Горбачев и присутствии депутатов также не будет протестовать. Однако смелый шаг российского президента должен был быть подкреплен «весомым аргументом», гарантирующим необратимость задуманной акции. В качестве такого аргумента предполагалось использовать взятие зданий ЦК КПСС и МГК. Госсекретарь Бурбулис подписал бумагу, разрешавшую это сделать, «договорились с КГБ». Ведущую роль в ликвидации структур КПСС сыграло руководство московской мэрии. «Всей операцией руководил префект Центрального округа Александр Музыкантский... управляющий делами мэрии Василий Шахновский и заместитель генерального департамента мэра Александр Соколов». Торопились взять здания к моменту начала выступления Ельцина, и это удалось. Информацию о захвате зданий российский президент получил от Попова, когда на трибуне находился Горбачев, и Ельцин не удержался от соблазна прервать Генерального секретаря, демонстративно подписать указ и объявить о том, что ом вступает в силу с момента подписания.
В Указе «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР» утверждалось, что КП РСФСР поддержала совершивший госпереворот ГКЧП, и на этом основании МВД и Прокуратура РСФСР получили поручение «провести расследование фактов антиконституционной деятельности органов компартии РСФСР». Соответствующие материалы предполагалось впоследствии направить для рассмотрения в судебные органы, а до такого рассмотрения деятельность органов и организаций КП РСФСР приостанавливалась. Решение о запрете КП РСФСР, а фактически — КПСС, носило стратегический характер и впоследствии ставилось под сомнение многими юристами. Формальное обоснование издания указа — участие КП РСФСР в «путче» — было не бесспорным. Во-первых, лишь некоторые партийные комитеты открыто выступали в поддержку ГКЧП, большинство же, как и многие другие общественные, а также государственные организации, заняли настороженно-выжидательную позицию. Были и такие, которые выступили в поддержку российского президента. Во-вторых, в качестве аргумента участия партии в «путче» приводили шифрограмму с обоснованием необходимости поддержки ГКЧП, отправленную из ЦК за подписью О. С. Шенина; этот документ не обсуждался и тем более не был одобрен руководящими структурами КПСС. В-третьих, многие члены ЦК выступили с осуждением введения чрезвычайного положения. В-четвертых, уже 21 августа 1991 г., когда «формально» «путч» еще не был завершен, а также 22 августа центральные партийные органы выпустили ряд документов, в которых осуждали произошедшее.
Идея устранения с политической арены КПСС была развита в серии последовавших за указом от 23 августа документов. 25 августа президент РСФСР подписал указ «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР», согласно которому госсобственностью России объявлялось все принадлежащее КПСС и КП РСФСР движимое и недвижимое имущество, включая денежные и валютные средства. Право пользования уже бывшей партийной собственностью передавалось соответствующим органам исполнительной власти РСФСР.
Горбачев также был вынужден «определиться». Тогда же 25 августа 1991 г. он призвал ЦК КПСС «принять трудное, но честное решение о самороспуске» и заявил: «Судьбу республиканских компартий и местных партийных организаций определяют они сами... Но считаю для себя возможным выполнение функций Генерального секретаря ЦК КПСС и слагаю соответствующие полномочия». Одновременно как президент Горбачев издал два указа: первый — «О прекращении деятельности политических партий и политических движений в Вооруженных Силах СССР и правоохранительных органах и в государственном аппарате» и «Об имуществе Коммунистической партии Советского Союза». В последнем президент предписывал Советам «взять под охрану имущество КПСС. Вопросы дальнейшего его использования должны разрешаться в строгом соответствии с за конами СССР и республик». А чуть позже, 13 сентября 1991 г., Горбачев и Ельцин издали совместное распоряжение об использовании комплекса зданий ЦК КПСС и ЦК РСФСР, передав их в пользование Администрации президента РСФСР. События 23—25 августа в Москве вызвали цепную реакцию в союзных республиках. Первым Политбюро покинул Н. А. Назарбаев. Он поставил вопрос о выходе республиканской компартии из КПСС, поскольку, по его словам, получаемые в дни кризиса указания из Секретариата ЦК свидетельствовали о поддержке путчистов руководством партии. Вслед за Н. А. Назарбаевым приостановил деятельность компартии и национализировал ее имущество А. А. Акаев. О выходе из состава Политбюро ЦК КПСС объявили секретарь компартии Азербайджана А. Н. Муталибов и секретарь компартии Узбекистана И. А. Каримов. О выходе компартии республики из состава КПСС заявил лидер белорусских коммунистов А. А. Малофеев, а руководитель украинских коммунистов Л. М. Кравчук проинформировал о своем выходе из состава ЦК даже республиканской компартии. До конца августа 1991 г. деятельность компартий была приостановлена в Белоруссии, Грузии, Киргизии, Эстонии; компартии были запрещены на Украине, в Молдавии, Литве. Процесс «департизации» республик в основном завершился к середине сентября 1991 г.
Следующим компонентом демонтажа союзных структур стало назначение на высшие должности СССР только тех лиц, которых поддерживало российское руководство. Горбачев был лишен права самостоятельно подбирать людей по своему усмотрению. «У нас уже есть горький опыт, август нас многому научил, поэтому, прошу вас, теперь любые кадровые изменения — только по согласовании со мной», — заявил российский президент Горбачеву после возвращения последнего из Фороса. Тем не менее союзный президент 22 августа «проявил инициативу» и назначил министром оборони генерала М. А. Моисеева, председателем КГБ — Л. В. Шебаршина, министром иностранных дел был оставлен А. А. Бессмертных. О новых назначениях было сообщено вечером того же дня. Однако отобранные кандидатуры не устроили Б. Н. Ельцина, и на следующий день он в ультимативной форме потребовал отменить принятые накануне решения. Горбачев ослушаться не решился.
Определился и главный критерий выдвижения на ключевые должности: отношение к ГКЧП и степень поддержки российского руководства в августовские дни 1991 г. При этом шанс на назначение получали лишь те, кто активно выступил на стороне Белого дома, «нейтральные» кандидатуры не рассматривались. В этом плане характерны первые кадровые предложения Ельцина. Пост министра обороны был предложен П.С. Грачеву, сыгравшему одну из ключевых ролей в дни кризиса. Тот, однако, отказался, сославший на неподготовленность на том этапе к выполнению обязанностей союзного министра, но получил пост его первого заместителя. Министром же под диктовку российского президента Горбачев назначил Е. И. Шапошникова, «который мужественно повел себя во время путча». Кадровый разведчик Шебаршин был отставлен на том основании, что он — «ближайший человек Крючкова». Вместо него был назначен В. В. Бакатин, имевший репутацию «демократа» и выступивший 20 августа с осуждением ГКЧП. Министром внутренних дел СССР был назначен один из активных участников «обороны» Белого дома, замминистра МВД РСФСР В. П. Баранников. Был отставлен проявивший осторожность в дни кризиса глава МИДа А. А. Бессмертных. Главным достоинством нового министра иностранных дел Б. Д. Панкина было то, что он «был одним из немногих послов, кто в первый же день переворота дал однозначную оценку путчу». Панкин, однако, на новом посту продержался недолго и в ноябре 1991 г. был отправлен послом в Лондон.
25 августа указом Горбачева был ликвидирован Совет Министров СССР и вместо него создан Комитет оперативного управления народным хозяйством, который возглавил российский премьер И. С. Силаев. Его заместителями стали А. И. Вольский, Ю. М. Лужков и Г. А. Явлинский. Создание Комитета и назначение его руководства обозначили еще одну важную послеавгустовскую тенденцию — перевод союзных структур под управление российских органов власти; тем самым как бы преодолевалось существовавшее более года на территории РСФСР «двоевластие».
Как справедливо писал С.В. Чешко, лидеры союзных республик в ситуации, возникшей после падения ГКЧП, воспользовались случаем для поднятия планки своей независимости. 24 августа 1991 г. ВС УССР провозгласил Украину независимым демократическим государством, заявив при этом, что с этого момента действующими на территории являются лишь Конституция, законы, постановления и другие акты законодательства республики. В постановлении говорилось, что этот шаг предпринят «исходя из смертельной опасности, нависшей над Украиной в связи с государственным переворотом 19 августа 1991 года». На 1 декабря был назначен референдум по вопросу, оставаться ли Украине в составе Советского Союза, а также выборы ее президента. 24 августа свою независимость провозгласила Белоруссия, 27-го это сделала Молдавия, 30-го — Азербайджан, а 31 августа — Киргизия и Узбекистан. Грузинский лидер З. Гамсахурдия выступил с требованием, чтобы мировое сообщество признало фактически и юридически независимость Грузии. Верховные Советы Латвии, Литвы и Эстонии еще 20—21 августа объявили о своей независимости и восстановлении своих старых конституций, которые действовали до 1940 г. А 24 августа Ельцин заявил о признании Российской Федерацией независимости трех прибалтийских республик.
На одном из важных мест после подавления «путча» стоял вопрос об «избавлении от КГБ». По мнению «победителей» и их сторонников, «вся мощь этой организации готовилась для того, чтобы обрушиться на неокрепшие силы демократии, не останавливаясь при этом перед нарушениями Конституции и Законов государства». Существовало единодушное желание избежать этой ситуации в будущем. В. В. Бакатин, вступая в должность председателя КГБ СССР, на заседании Госсовета 23 августа 1991 г. прямо заявил, что его направляют в такую организацию, которую «вообще надо расформировать». В Указ президента СССР о новом назначении был включен и пункт о подготовке предложений по коренной реорганизации Комитета государственной безопасности.
Реформирование КГБ разворачивалась преимущественно по двум направлениям. Первое — «дезинтеграция, раздробление КГБ на ряд самостоятельных ведомств и лишение его монополии на все виды деятельности, связанные с обеспечением безопасности». Предполагалось «разорвать комитет на части», которые, находясь в прямом подчинении главе государства, уравновешивали бы друг друга, конкурировали друг с другом. Второе направление — децентрализация, или вертикальная дезинтеграция, предоставление полной самостоятельности республиканским органам безопасности в сочетании с главным образом координирующей работой межреспубликанских структур. Это определялось бурно идущими процессами «размежевания» республик Союза.
В соответствии с первым направлением уже в августе КГБ был лишен нескольких десятков тысяч войск специального назначения, которые были переданы армейскому командованию. Была реорганизована и Служба охраны. Так называемая «Девятка» была передана в непосредственное подчинение президенту СССР и должна была так же выполнять функции охраны президента Российской Федерации. Указом президента СССР от 29 августа 1991 г. произошло выделение из КГБ комплекса управлений, отвечавших за правительственную связь, шифровку и радиоэлектронную разведку. На их долю приходилась четвертая часть бюджета прежнего КГБ. На их базе был создан Комитет правительственной связи при президенте СССР.
Следующим по хронологии шагом по структурной дезинтеграции центрального аппарата КГБ стало выделение из него Управления по Москве и Московской области. Переговоры на сей счет велись с президентом России, мэром Москвы и председателем КГБ России. В результате Управление перешло под руководство российских органов. Его по предложению Г. X. Попова возглавил член Координационного совета Движения демократических реформ Е. В. Савостьянов.
После этих сравнительно небольших по масштабам структурных изменений дошла очередь и до самых крупных подразделений комитета — разведки, контрразведки, пограничных войск. Было принято решение о создании вместо ПГУ КГБ независимой центральной службы разведки. Ее первоначально в ранге первого заместителя председателя КГБ возглавил Е. М. Примаков. Обсуждался вопрос о передаче в Министерство обороны СССР военной контрразведки, что было, однако, признано нецелесообразным. Еще в августе были сформулированы предложения о преобразовании погранвойск КГБ в погранвойска СССР.
Комплекс вопросов, связанных с реорганизацией КГБ, обсуждался на заседании Госсовета СССР 22 октября 1991 г. Было принято постановление, явившееся крупным шагом в ликвидации КГБ. В документе было записано: «Считать необходимым упразднить Комитет государственной безопасности СССР. Комитеты государственной безопасности республик и подчиненные им органы считать находящимися исключительно в юрисдикции суверенных республик. Создать на базе Комитета государственной безопасности СССР на правах центральных органов государственного управления СССР — Центральную службу разведки СССР — Межреспубликанскую службу безопасности — Комитет по охране государственной границы СССР с объединенным командованием пограничных войск». В компетенцию Межреспубликанской службы безопасности входила главным образом выработка «общих принципов в деятельности органов безопасности республик и координация их деятельности». Официально КГБ СССР прекратил свое существование 3 декабря 1991 г., когда Совет Республик принял Закон «О реорганизации органов госбезопасности».
Декабрьское решение, по сути, завершило оформление тех процессов, которые развернулись в органах госбезопасности с конца августа 1991 г. и содержанием которых являлась децентрализация этой системы. 11 сентября вместо Коллегии КГБ создавался Координационный совет в составе председателей комитетов республик.
18 сентября были существенно расширены права республиканских руководителей: отныне председатель КГБ союзной республики получал право вносить любые изменения в штаты, назначать начальников областных управлений, зачислять на военную службу и увольнять с нее, присваивать воинские звания. С этого момента республиканские органы власти самостоятельно назначали председателей своих комитетов. Органы госбезопасности союзных республик становились все более независимыми от Москвы, меняя даже свои названия. Еще до формальной ликвидации КГБ СССР характер его отношений с республиканскими структурами стал определяться двусторонними соглашениями, где фиксировались компетенция и объем делегируемых в центр функций. В октябре—ноябре 1991 г. такие соглашения были подписаны со Службой национальной безопасности Украины, КГБ Республики Беларусь, Министерством национальной безопасности Республики Молдова, КГБ Республики Таджикистан, КГБ Казахстана и Киргизии, а в декабре — с Арменией и Азербайджаном.
Главная же проблема, связанная с децентрализацией, решалась в процессе создания самостоятельной службы безопасности РСФСР. В данном случае не просто формировалась еще одна республиканская спецслужба. Особенность ситуации состояла в том, что КГБ Союза лишался «своей» территории и неизбежно становился сугубо координирующей структурой.
Созданная сразу после «путча» Государственная комиссия по расследованию деятельности органов госбезопасности — в эту руководимую С.В. Степашиным Комиссию входили лишь российские депутаты — в середине сентября 1991 г. направила в Госсовет СССР предложение о прекращении деятельности КГБ СССР и создании на его базе Комитета госбезопасности России. Новый председатель КГБ уже 4 сентября 1991 г. издал приказ «О неотложных мерах по обеспечению формирования и деятельности КГБ РСФСР». В подчинение КГБ России были переданы все комитеты бывших автономных республик и управления по краям и областям. Управлению кадров КГБ Союза было поручено произвести передачу российскому комитету штатной численности за счет подразделений КГБ СССР. Одновременно осуществлялась передача занимаемых помещений, имеющихся средств связи, вычислительной техники, транспорта и другого имущества. Устанавливалась принципиально новая практика, при которой руководители подразделений центрального аппарата КГБ СССР могли направлять любые указания в органы госбезопасности России только по согласованию с КГБ РСФСР. Показательно, что для размещения центрального аппарата КГБ РСФСР предписывалось выделить центральное здание КГБ на Лубянской площади, которое в течение десятилетий являлось символом КГБ.
КГБ России сам, уже без союзного Комитета, разрабатывал свою структуру, функциональную подчиненность подразделений и штатную численность. К 26 ноября 1991 г., когда был издан Указ Президента РСФСР № 233 «О преобразовании Комитета государственной безопасности РСФСР в Агентство федеральной безопасности РСФСР», в центральном аппарате российской службы безопасности работали 20 тысяч сотрудников и 22 тысячи — на местах. Это уже была полноценная организация, способная самостоятельно решать крупные задачи.
Постановлением ВС РСФСР от 15 ноября 1991 г. в ведение Генерального прокурора РСФСР передавались находящиеся на территории республики органы прокуратуры СССР. Тем же постановлением предписывалось до 1 января 1992 г. принять в юрисдикцию РСФСР органы военной прокуратуры, расположенные на ее территории.
Происходившие в союзных республиках после 21 августа процессы вызвали далеко не однозначную оценку в среде российской политической общественности. Любопытна реакция российского президента, которая отражала его видение этой проблемы в тот период.
26 августа 1991 г. пресс-секретарь Ельцина П. И. Вошанов сделал заявление, где говорилось, что Россия не ставит под сомнение чье- либо право на самоопределение, «однако существует проблема границ, неурегулированность которой возможна и допустима только при наличии закрепленных соответствующим договором союзнических отношений. В случае их прекращения РСФСР оставляет за собой право поставить вопрос о пересмотре границ. Сказанное относится ко всем союзным республикам». Если мы вспомним сделанное накануне «путча» заявление о том, что цены на энергоносители будет определять не Центр, а Россия, и учтем слова Вошанова, то становятся очевидными те аргументы, которые российский президент намеревался использовать для охлаждения чрезмерных устремлений к полной «свободе» новых «государств». Обладая двумя указанными рычагами, он мог настаивать на сохранении единого экономического пространства и соблюдении определенных политических условий в рамках территории СССР, где бы доминировала Россия, не отказываясь при этом от риторических реверансов в адрес бывших «младших братьев». В принципе, при наличии политической воли, такой подход мог лечь в основу будущей модели взаимоотношений государств Содружества.
Естественной была остронегативная реакция на заявление П. И. Вошанова со стороны руководителей Украины и Казахстана, которые не без оснований правильно оценили направленность возможных территориальных претензий России. Однако столь же резкой была реакция ряда известных деятелей «Демроссии», объединившихся в группу «Гражданская инициатива». В своем «Заявлении» 28 августа они отмечали, что «можно с разными и смешанными чувствами воспринимать развал государства, которое раньше называлось Российской империей, а затем СССР, но этот свершившийся факт должны приветствовать все истинные демократы как существенную сторону краха коммунистического режима и проявление и принципе прогрессивной тенденции». Авторы «Заявления» выразили особую обеспокоенность и решительно отвергли территориальные и имущественные претензии России к соседним республикам в случае роспуска СССР. Была выдвинута формула «Россия — единая и делимая». Ельцину было обещано отказать в политической поддержке, «если его и дальше понесет в великую Россию» (Е. В. Боннэр). Лидеры «Демроссии» потребовали немедленно дезавуировать заявление пресс-секретаря президента России.
В то же время лидер РХДД В. В. Аксючиц обратился к Б. Н. Ельцину с поддержкой его позиции. В его заявлении выражалась надеж да, что президенту удастся избежать агрессивного давления леворадикальных кругов, для которых задача расчленения Отечества давно затмила задачу освобождения всей страны от тоталитарных коммунистических структур.
Совет ЦК Конституционно-Демократической партии (партии Народной свободы) также принял Заявление в связи с решением ряда республик (Украины, Белоруссии и Казахстана) о невхождении в состав нового союзного государства. Действия руководства этих республик рассматривались как бегство от возрожденной демократической России и попытка консервации под предлогом «развала союзной империи» собственных имперских национал-коммунистических режимов, где грубым образом ущемляются индивидуальные права человека и интересы населения отдельных регионов, не желающих порывать с Россией. Авторы Заявления считали, что в случае отказа Украины, Белоруссии и Казахстана от участия в новой демократической федерации требование России о пересмотре произвольно «нарезанных» большевиками границ между союзными республиками является конституционным.
Ельцин, однако, был вынужден согласиться на дезавуирование заявления собственного пресс-секретаря, и уже 28 августа в ходе переговоров с лидерами «заволновавшихся» республик возникшая напряженность была снята.
В среде «победителей» рождались достаточно экстравагантные идеи. Так, профессор-демократ В. Корсланов предложил «колонизировать нашу страну на определенное время развитыми странами». «Сегодня для Запада, — рассуждал профессор, — мы представляем интерес как рынок, богатый сырьем и человеческими ресурсами... Естественно, надо обратиться к Западу с просьбой прикрепить отдельные республики и регионы к развитым странам. Допустим, Россию к США и Японии, Украину — к Англии, Белоруссию — к Франции. Понадобится создать смешанную администрацию по управлению колониями».
Нам представляется справедливым достаточно категоричный вывод Р. Г. Пихойи о том, что по-настоящему Советский Союз «умер» в первые дни после подавления «путча», формально продолжая существовать до конца декабря 1991 г. Этот вывод разделяет и известный экономиста. В. Улюкаев. Ельцин также в своих мемуарах применительно к этому периоду использует термин «бывший Советский Союз». Поэтому мы считаем не вполне корректным при рассмотрении временного отрезка с сентября до начала декабря 1991 г. считать его основным содержанием стремление сохранить в какой-то форме единое государственное образование. Главным, на наш взгляд, было строительство союзными республиками независимой, «самостийной» государственности, создание соответствующих государственных институтов и правовых актов, все меньше оглядываясь на необратимо угасавшие союзные органы власти и управления. К итогам мартовского референдума уже никто, за исключением Горбачева, не апеллировал, а предлагаемые варианты возможного «союза» становились все менее обязывающими для его потенциальных участников. Эта ситуация была легализована на V (внеочередном) Съезде народных депутатов СССР, работавшем со 2 по 5 сентября 1991 г.
Открытию съезда предшествовала ночная дискуссия республиканских лидеров, после которой появился текст «Заявления Президента СССР и высших руководителей союзных республик» (далее — «Заявление»). Его подписали 10 республик, а в разработке участвовала и Грузия, отсюда формула переговоров «10(11)+1». Это был важный документ, который был свободен от новоогаревских «условностей» и содержал приемлемое для национальных элит видение перспектив возможного взаимодействия.
В Заявлении констатировалось, с одной стороны, что в результате госпереворота 19—21 августа был сорван процесс формирования новых союзных отношений между суверенными государствами, а с другой, — что победа демократических сил нанесла серьезный удар реакционным силам и создала исторический шанс ускорения корен- ных преобразований, обновления страны. Авторы предлагали ввести переходный период до принятия новой конституции и проведения на ее основе выборов новых органов власти. В рамках этого периода было необходимо подготовить и подписать всеми желающими республиками Договор о союзе суверенных государств, в котором каждая из них (республик) сможет самостоятельно определять формы своего участия в союзе. Независимо от декларируемого статуса предлагалось безотлагательно заключить экономический союз. В условиях переходного периода законодательные функции должен был выполнять не Съезд народных депутатов или Верховный Совет СССР, а Совет представителей народных депутатов, формируемый из числа лиц, делегируемых Верховными Советами республик. Предлагалось также создать Государственный Совет в составе президента СССР и высших должностных лиц союзных республик для согласованного решения вопросов внутренней и внешней политики. Для координации управления народным хозяйством предлагалось «создать временно межреспубликанский экономический комитет». Проект конституции после его подготовки должны были утверждать парламенты союзных республик, после чего он выносился бы на съезд полномочных представителей республик. Подписавшие Заявление декларировали необходимость сохранения единых вооруженных сил и военно-стратегического пространства, подтверждения международных обязательств СССР. Характерен пункт Заявления, где авторы просят Съезд народных депутатов СССР поддержать обращение союзных республик в ООН о признании их субъектами международного права и рассмотрении вопроса об их членстве в этой организации.
Подписанный высшими руководителями союзных республик-государств документ определил рамки обсуждения проблем на съезде, и, несмотря на острую порой полемику (обвинения в «предательстве», «разворовывании страны», «заговоре»), в итоге были приняты нужные лидерам решения.
На съезде выступил Б. Н. Ельцин. Любопытна констатация им того факта, что около года между Центром и республиками длилась «холодная война», которой теперь наступает конец. Российский президент изложил свое видение проблем, сформулированных в совместном Заявлении. На первое место он поставил необходимость сохранения единого экономического пространства страны, оговорившись, что речь идет о переходном периоде. Ельцин также сказал, что «мы должны немножко отойти от новоогаревских соглашений, то есть мы должны согласиться, что да, могут быть независимыми республики, которые настаивают на конфедерации и на федерации, и на ассоциированном членстве, и на Экономическом союзе, но все-таки находятся в единой системе». Президент высказался за сохранение союзных вооруженных сил, сделав упор на целостности ядерного потенциала. Ельцин подчеркнул, что Россия будет строить отношения с суверенными государствами на основах равенства, добрососедства, взаимной выгоды и невмешательства во внутренние дела друг друга, пообещав при этом, что Россия выступает за обеспечение гарантий прав человека и будет защищать интересы россиян за пределами республики.
И хотя выступления республиканских руководителей были проникнуты оптимизмом, тем не менее у многих присутствовавших на съезде возникло чувство, что это собрание обреченных, похороны Союза. И это было не только ощущение. Съезд принял два документа: конституционный «Закон об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период» и постановление «О мерах, вытекающих из совместного Заявления Президента СССР и высших руководителей союзных республик». Съезд своими решениями одобрил все те меры, которые предлагались в «Заявлении». Во-первых, «прекращали деятельность», а фактически распускались высшие органы государственной власти СССР — Съезд и Верховный Совет, которые обладали правом принятия общефедеральных законов. Распускался Президиум ВС СССР и правительство — Совет Министров СССР; упразднялась должность вице-президента. Во-вторых, создавался Госсовет СССР, состоявший из президента СССР и высших должностных лиц республик, к которому переходили реальные функции управления. В законе содержалась чисто декларативная норма о создании нового Верховного Совета СССР, сроки, порядок избрания и полномочия которого не были ясно обозначены.
Таким образом, можно констатировать, что все решения съезда были призваны юридически оформить введение так называемого «переходного периода», когда прежнее государство и его конституция должны были уступить место новому союзу. Однако если правовые аспекты демонтажа «старого» СССР были определены достаточно четко, то контуры будущего объединения выглядели предельно неясно. В документах даже формально нигде не упоминалась федерация, речь шла лишь о том, чтобы в условиях кризиса остаться «в одной, единой системе» (Ельцин). После пятого съезда решение вопроса о будущем уже во многом разрушенного СССР перешло в сферу рассмотрения исключительно союзно-республиканских элит, позиции которых и предопределили дальнейший ход событий.
Создание Госсовета СССР легализовало положение, существовавшее с конца апреля 1991 г., когда начался «новоогаревский процесс»: именно тогда важнейшие вопросы будущего Союза стали обсуждаться за закрытыми дверями в узком кругу высших руководителей республик, которые далеко не всегда информировали о происходившем на переговорах свои высшие представительные органы Созданный в начале сентября 1991 г. Госсовет на практике являлся не органом «для согласованного решения вопросов внутренней и внешней политики, затрагивающих общие интересы», как декларировалось изначально, а институтом, в рамках которого оформляли свое движение к полной независимости почувствовавшие вкус сво боды республики. Под «крышей» Госсовета происходил и демонтаж союзных структур. Главную роль в этом процессе, который получил название «Ново-Огарево-2», играли Россия и Украина. За время своего существования Госсовет провел семь заседаний, содержание которых весьма показательно.
На первом заседании 6 сентября была признана независимость Латвии, Литвы и Эстонии. Произошло это на следующий день после признания их независимости Соединенными Штатами. Правоведы обращали внимание на то, что данная акция Госсовета находилась и противоречии как с Конституцией СССР, так и с законом СССР от 3 апреля 1991 г., в котором был установлен порядок решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из состава СССР. По этому закону союзная республика могла выйти из состава СССР после проведения референдума, на котором за выход проголосовало не менее двух третей ее населения, а также по истечении переходного периода (до пяти лет), в рамках которого решались все спорные вопросы. Теперь все эти «условности» снимались.
На втором заседании Госсовета 16 сентября 1991 г. обсуждался проект Договора об экономическом сообществе суверенных государств. Докладчик по этому вопросу, Г. А. Явлинский, указывал, что главная задача Экономического союза — консолидация усилий суверенных государств с целью образования общего рынка и проведения согласованной экономической политики как непременного условия преодоления кризиса. При этом он подчеркивал, что вступление и Экономический союз не обусловливается подписанием Договора о Союзе суверенных государств.
Считалось, что на подписание экономического договора республики пойдут быстрее и охотнее, чем на заключение политического соглашения. Именно поэтому во второй половине сентября — первой половине октября 1991 г. особенно много внимания уделялось этому сюжету.
1 октября в Алма-Ате руководители 13 республик обсуждали проект Договора об экономическом сообществе, затем три республики его парафировали. На третьем заседании Госсовета 11 октября 1991 г. эта тема также была предметом специального рассмотрения. С обоснованием преимуществ Сообщества и общего экономического пространства вновь выступил Г. А. Явлинский. Не отвергая идею в целом, лидеры республик обусловили подписание документа рядом оговорок. Б. Н. Ельцин заявил, что Россия Договор подпишет, но не ратифицирует, пока не будут готовы основные экономические соглашения по конкретным вопросам; при этом Россия сразу прекратит финансирование тех центральных органов, которые не предусмотрены Договором. Украина также заявила о готовности подписать Договор в случае принятия ее поправок. Президент Азербайджана А. Муталибов обусловил участие республики в экономическом и политическом договорах выделением Азербайджану «достаточных вооруженных сил для организации обороны» против «агрессии Армении». В итоге члены Госсовета условились до 15 октября подписать Договор об экономическом сообществе, сопроводив это оговоркой о необходимости учета прозвучавших на заседании предложений.
18 октября 1991 г. в Кремле президент СССР и руководители 8 республик (без Украины, Молдавии, Грузии и Азербайджана) подписали Договор об экономическом сообществе суверенных государств. Для нас особый интерес представляют политические аспекты этого документа. Среди них следует выделить следующие. Во-первых, авторы Договора молчаливо исходили из признания факта разрушенности прежнего государства и его управленческих структур. Участники Договора — «независимые государства, являющиеся и бывшие субъектами Союза Советских Социалистических Республик, безотносительно к их нынешнему статусу» (Преамбула). Во-вторых, Договором предусматривалось «доделить» общесоюзную собственность, включая золотой запас, алмазный и валютный фонды (ст. 20). В-третьих, Договор признавал, что основой подъема экономики являются частная собственность, свобода предпринимательства и конкуренция. Государства обязывались законодательно ограничить вмешательство в хозяйственную деятельность предприятий. Тем самым декларировалась необходимость «ухода» государства из экономики и, следовательно, признавалась ненужность общесоюзных органов хозяйственного управления, «скрепляющих» общее экономическое пространство (ст. 9). В-четвертых, в документе отмечалось, что государства—члены Экономического сообщества «осознают необходимость сохранения рубля как общей валюты единой банковской системы», но в то же время допускают введение собственных национальных валют. Предполагалась ликвидация общего Центрального банка и создание республиками собственных центральных (национальных государственных) банков с последующим объединением в банковский союз. В-пятых, все без исключения разделы содержали указания на необходимость подписания дополнительных соглашений, минимальный пакет которых — 20 соглашений — был обозначен в статье 50. Предполагалось заключить их в течение не более трех месяцев после подписания Договора. Сам набор этих документов и сложность охватываемых ими проблем оставляли мало надежды на то, что они будут подготовлены быстро и безболезненно. А без них текст Договора об экономическом сообществе превращался в ни к чему не обязывающую декларацию о намерениях. Кроме того, Договор и специальные соглашения должны были вступить в силу только после их ратификации членами сообщества в соответствии с их конституциями и спустя еще один месяц со дня сдачи ратификационных грамот государству-депозитарию, т.е. даже в самом идеальном варианте Договор мог вступить в силу лишь через четыре месяца после подписания. Это, однако, практически лишало его всякого смысла, так как экономики всех без исключения республик находились в состоянии глубокого кризиса и требовали незамедлительного проведения «спасательных» мер. И, наконец, следует специально отметить, что Договор заключался сроком на три года (ст. 8) и допускал участие в нем лишь трех государств (ст. 59).
Думается, что приведенные положения Договора дают мало оснований считать его интеграционным. В нем достаточно ярко отразилась «послеавгустовская» линия поведения республик, когда при декларациях о приверженности идее «обновленного Союза» никто не хотел делиться завоеванной свободой. Не случайно 18 октября 1991 г., в день подписания Договора, Б. Н. Ельцин сказал о том, что «после путча потребовалось срочно вносить глубокие коррективы в политический курс России... Теперь задача в том, чтобы в скорейшее время демонтировать остатки унитарных имперских структур и создать мобильные и дешевые межреспубликанские структуры». При этом он подтвердил, что Россия прекратила финансирование союзных министерств, кроме Министерства обороны, Министерства путей сообщения и Министерства атомной энергетики. Спустя десять дней российский президент вновь подчеркнул, что «межреспубликанские органы призваны играть только консультативно-координирующую роль, реальную власть теперь осуществляют республики. И поэтому Российская Федерация должна будет вести самостоятельную политику, действовать исходя из национальных интересов, а не по навязанному ей шаблону». А через месяц Г.А. Явлинский с сожалением констатировал, что, хотя экономисты за полтора месяца (вместо трех по плану) «прошли свою часть пути», подготовив 24 конкретных проекта спецсоглашений к Договору, тем не менее руководство республик оказалось не готовым к принятию решений, а политические мотивы стали главным препятствием на пути его реализации.
М. С. Горбачев изначально осознавал, что воплощение статей экономического Договора в жизнь будет упираться в нерешенность проблемы государственности, проблемы нового Союза. Поэтому одновременно с подготовкой экономического соглашения велись интенсивные консультации о будущем Союзном договоре. С начала сентября 1991 г. разработкой его проекта занимались преимущественно представители союзных и российских властей, причем тон задавали последние. Со стороны Горбачева в работе активно участвовали Г. X. Шахназаров и Ю. М. Батурин, со стороны Ельцина — С. М. Шахрай, С. Б. Станкевич и Г. Э. Бурбулис. Итоги почти месячных переговоров были подведены 28 сентября на совещании рабочих групп. Представители российского президента отвергли предложенный «горбачевский» вариант, так как он был основан на «старой» концепции создания союзного государства, а не союза государств. Свою позицию они обосновывали тем, что на тот момент сложилась недееспособная структура власти, когда существуют два президента. По мнению российской стороны, в этих условиях Договор означал бы нечто вроде соглашения России с самой собой. Республика больше не будет играть роль «донатора», спасителя Союза. После 19 августа возможен лишь Договор между республиками, и Горбачев должен понять иллюзорность сохранения Союза в качестве государства. Поэтому его задача — помочь договорному процессу, в результате которого Россия станет правопреемницей Союза. При этом, т.е. уже 28 сентября, указывалось, что «вожделенное экономическое соглашение также нереально... Поэтому мы должны спасать Россию, укреплять ее независимость, отделяясь от остальных. Вот после того как она встанет на ноги, все опять к ней потянутся, и вопрос можно будет решать заново».
Бурбулис при этом добавил, что Госсовет — не орган государства, а «некая дренажная система, раздевалка, где каждый заботится лишь о своем интересе».
«Горбачевцы» в целом согласились с концепцией, согласно ко торой Россия должна «заняться собой, собраться с силами». Однако при этом они обращали внимание на то, что разрушив Союз, едва ли можно будет повторить опыт 20-х годов по его воссозданию. За несколько лет, пока Россия будет приходить в себя, республики «разойдутся» по разным блокам и союзам, а возвращать их силой никто не захочет. Поэтому, предлагали «горбачевцы», целесообразно сохранить Союз как своего рода двойной обруч, который служит и России. В качестве одного из главных постулатов предлагаемого ими Договора был обозначен вопрос о границах: они оставались бы незыблемыми лишь в том случае, если республики остаются в Союзе. И если в публичных выступлениях Горбачев осуждал «пограничный шантаж», то в переговорном процессе этот аргумент, тем не менее, использовался. Любопытно, что на вопрос Шахназарова, готовы ли его собеседники отдать Крым Украине, если она выйдет из Союза, последовал дружный отрицательный ответ «россиян».
И все же Горбачев остался недовольным итогами переговоров: он категорически настаивал на формуле «союзное государство», а не «союз государств», возражал против того, что «выкинули союзную Конституцию», выступал против избрания будущего президента Союза парламентской ассамблеей. Республики же, и прежде всего Россия, не торопились с заключением нового Договора. Это вызывало тревогу у президента СССР, которая прозвучала в его выступлении на четвертом заседании Госсовета 4 ноября 1991 г. Накануне этого заседания российское руководство предприняло ряд шагов, которые можно было рассматривать как давление на партнеров по переговорам. На V Съезде народных депутатов России Б. Н. Ельцин выступил с заявлениями о намерении объявить Госбанк СССР российским, сократить на 90% численность МИДа, распустить 80 министерств. Главное же, однако, было в том, что съезд без согласования с другими республиками одобрил набор антикризисных мер, которые подрывали только что подписанный Договор об экономическом сообществе или противоречили ему. В этих условиях на заседании Госсовета Горбачев выступил с речью, смысл которой, по замечанию пресс-секретаря президента СССР А. С. Грачева, — «Отечество в опасности!». Президент СССР сетовал на то, что члены Госсовета меняют ранее согласованные позиции, и призывал ускорить заключение Договора о Союзе Суверенных Государств.
На следующий день Горбачев передал членам Госсовета проект Договора, где будущий союз определялся как «Союз Суверенных Государств (ССГ) — союзное демократическое государство, осуществляющее государственную власть в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники Договора».
После четвертого заседания Госсовета в ноябре 1991 г. руководство Украины и России предприняло ряд шагов, которые, как впоследствии их оценило горбачевское окружение, явились результатом «сговора» лидеров обеих республик. 6 ноября ВС Украины дал согласие на парафирование правительством республики Договора об экономическом сообществе. В тот же день премьер-министр Фокин подписал Договор, а также Соглашение о принципах торгово-экономического сотрудничества между Украиной и Россией. 8 ноября вернувшийся из Москвы Л. М. Кравчук провел в Киеве пресс-конференцию, на которой сделал ряд заявлений. Он отметил, что главное для республики сейчас — референдум о ее независимости и преодоление кризиса. Он в категоричной форме высказался за создание собственной национальной армии, введение собственной валюты, необходимости самостоятельно осуществлять международные сношения, без союзного Министерства иностранных дел. Касаясь Союзного договора, Кравчук сказал: «Моя позиция — прекращать разговоры о новоогаревском процессе... Новоогаревский процесс — это теперь плюсквамперфект!» Основную силу, по Кравчуку, будут иметь региональные экономические договоры; общий Экономический договор нужно рассматривать лишь как общие принципы. Он выступил против создания каких-либо управляющих центральных органов, допустив существование лишь координационных структур, создаваемых самими государствами. В свете этих заявлений представляется понятным неучастие представителей Украины в заседании Госсовета, где обсуждался проект Договора об ССГ, доработанный с учетом замечаний республик.
Это, пятое по счету, заседание состоялось 14 ноября, в нем участвовали представители лишь семи республик — России, Белоруссии, Казахстана и Средней Азии. Спор вновь зашел о том, чем должно быть будущее гособразование: федерацией или конфедерацией? Ельцин, Назарбаев и Шушкевич настаивали на «союзе государств», который нужно определять как конфедерацию. Горбачев с этим не был согласен, говоря о необходимости «союзного государства», под которым он понимал нечто большее, чем конфедерация, хотя открыто федерацию он провести уже не мог. Назарбаев говорил о политическом союзе с единой армией, территорией и границами. Ельцин добавлял к этому транспорт, космос, экологию. В итоге сошлись на компромиссной формулировке: «конфедеративное демократическое государство, осуществляющее власть». В этом государстве не предусматривалась конституция, однако предполагались выборы (через выборщиков) президента; на два года избирался двухпалатный парламент (и от республик, и от округов); были пункты о правительстве и даже о столице, которую первоначально «россияне» обозначили как «место пребывания союзных органов». При обсуждении звучала и «украинская тема» как аргумент в пользу конфедерации. Шушкевич выразил надежду, что в конфедерацию Украина «пойдет», а Ельцин конкретизировал сюжет; «При заключении экономического соглашения мы подсчитали, что в пересчете на мировые цены взаимных обязательств между Украиной и Россией разница в нашу пользу должна составить 80 млрд долл. Если Украина согласится войти в Союз можем этот должок забыть, если нет — пусть платят».
Заседание Госсовета 14 ноября закончилось в целом на оптимистической ноте; была достигнута договоренность начать парафирование нового Договора 25 ноября 1991 г. За неделю до этой даты и интервью газете «Труд» украинский лидер Л. И. Кравчук высказался в пользу того, чтобы Украина, Белоруссия и Россия выступили инициаторами создания такого сообщества, в котором все входящие в него государства были бы равноправными и не имели бы над собой никакого политического центра.
Во второй половине ноября 1991 г. стала очевидной тактика, которой придерживалась российская сторона в новоогаревском процессе. Она сводилась к следующему. Во-первых, публично не отказываться от необходимости подписания нового Союзного договора и даже — где можно — «осуждать» сепаратистов и подчеркивать, что Россия «уйдет» из Союза последней. Тем самым в глазах общественного мнения позиции Горбачева и Ельцина на переговорах не выглядели противоположными. Во-вторых, под декларацией о «ненужности» старого Центра «россияне» продолжали последовательный демонтаж и перевод под свою юрисдикцию союзных управленческих и властных структур. В-третьих, Россия не предпринимала реальных действий, чтобы «умерить» наиболее рьяных «независимцев», фактически поощряя их. Цель этой тактики прояснилась чуть позже: подвести страну к такому состоянию, когда можно было бы констатировать не просто процесс распада СССР, а его завершение, и когда даже самым горячим сторонникам единого государства обсуждать было бы уже нечего.
Особая роль в этой тактике отводилась отношениям с Украиной. Тема независимости республики после «путча» была здесь одной из самых главных. В октябре—ноябре 1991 г. в прессе республики царила антироссийская и антирусская вакханалия. Вопрос о статусе Украины должен был определиться 1 декабря 1991 г.; на тот же день были назначены и выборы ее президента. Победа Л. М. Кравчука представлялась очевидной, однако он до последнего дня продолжал демонстрировать опасность быть обойденным экстремистски настроенным лидером западноукраинских националистов В. Черновилом. Эту явно преувеличенную опасность Кравчук умело использовал и во взаимоотношениях с Москвой, и в ходе предвыборной борьбы на Украине, где он представлял себя в глазах русского и прорусски настроенного населения в качестве идеального кандидата для диалога с Москвой. И хотя избрание Кравчука было обеспечено, лично для него было важно; сколь внушительным будет полученное им большинство и как много избирателей проголосуют за будущую независимость: от этого зависела степень его собственной свободы в интерпретации украинской «незалежности».
В Москве «ставили» на Кравчука и, не желая мешать ему, официально не реагировали на украинские демарши в сторону независимости, что также облегчало агитацию в ее пользу. В то время как в Москве выжидали, лишь взывая к благоразумию украинцев, в Вашингтоне в канун референдума была организована «утечка» информации для прессы о том, что, в случае если Украина проголосует за независимость, США установят с ней дипломатические отношения. Расценить это иначе как поощрение украинского сепаратизма и попытку повлиять на результаты голосования было невозможно. Даже Горбачев выразил возмущение и продиктовал короткое сообщение пресс-службы президента СССР, в котором выражалось «недоумение» Кремля по этому поводу. И хотя Д. Буш в разговоре с Горбачевым попытался снять возникшую неловкость, дело было сделано.
В этих условиях российское руководство увидело в украинском референдуме и «свой шанс». Не полагаясь больше на заочное взаимопонимание, неофициальные штабы российского и украинского президентов установили между собой прямой контакт. Кравчуку дали понять, что сразу после победы на референдуме Россия поддержит его трактовку результатов как вотум в пользу выхода из СССР. Россия же воспользуется украинской позицией для окончательного заблокирования новоогаревских договоренностей. Кравчук не мог удержаться от искушения принять это предложение, поскольку получал возможность закрепления государственной независимости Украины в тех границах, о которых не мечтали даже самые горячие «руховцы». Для российского же руководства ставкой в этой партии была полная власть в Кремле. Так фактически была оформлена сделка «Крым за Кремль», как позже точно определил ее смысл А.С. Ципко.
Все это свидетельствовало о том, что новоогаревский процесс во второй половине ноября 1991 г. все больше заходил в тупик, в то время как демонтаж союзных управленческих структур близился к полному завершению.
В нашу задачу не входит изучение влияния внешнего фактора на проводившийся в СССР в 1985—1991 гг. политический курс. Тема «СССР и страны Запада в 1985—1991 гг.» — большая и сложная, требующая специального исследования. В то же время в нашей литературе довольно часто встречается утверждение о том, что внешний фактор был решающим в распаде СССР, а американцы определяли все внутрисоюзные процессы в 1985—1991 гг. Думается, здесь требуется несколько иное объяснение. Позиция США, Запада в отношении СССР базировалась не столько на учете сиюминутной ситуации 1980-х годов, сколько опиралась на долговременную стратегию. Ее цель состояла в ослаблении России (СССР) как геополитического соперника; антикоммунизм в данном случае использовался как форма консолидации антисоветских и антироссийских сил. Сейчас на эту тему опубликовано достаточно много документов, которые не допускают двусмысленного толкования. Характеризуя внешний курс США в XX в., известный американский политик и дипломат Г. Киссинджер писал о том, что «общее направление американской политики отличалось дальновидностью и оставалось исключительно осмысленным, несмотря на смену администраций и потрясающее разнообразие участвовавших в политике личностей». Представляют интерес и ретроспективные (сделанные после распада СССР) высказывания американских президентов Д. Буша и Б. Клинтона, где с удовлетворением констатируется победа американцев в «холодной войне» и поверженность основного геополитического противника. Важным подтверждением постоянства американской политики в отношении России является нынешняя внешнеполитическая линия США и та степень готовности учитывать интересы России, которую мы наблюдаем в постсоветское время.
Таким образом, можно констатировать, что курс США и пока еще во многом ведомого ими Запада в отношении России (СССР) — это определенная константа. Поэтому, как представляется, более правы те авторы, которые полагают, что распад СССР был следствием не политики «сдерживания», но результатом развития определенных внутренних процессов и связанных с ними трудностей, использование которых западными странами для усиления своего влияния было вполне логичным. Характерно, что советское «новое политическое мышление» на Западе рассматривали как уступки со стороны СССР и делали все, чтобы поддержать «реформаторские» устремления Горбачева. Удивление по поводу его уступчивости ныне открыто выражают участники событий тех лет.
Советские преобразования второй половины 1980-х годов открыли возможность более активно влиять на внутриполитические процессы в СССР. Ныне помощь США и связанных с ними стран оппозиционным и националистическим силам в СССР не отрицается никем. Тем не менее на Западе до середины 1990 г. опасались, что чрезмерно высокие темпы ослабления Советского Союза могут вызвать вооруженную реакцию и сорвать процесс «радикального реформирования» страны в целом. Отсюда — определенная осторожность, осмотрительность в отношениях с новыми субъектами политики в СССР. В этом плане характерен демарш Ф. Миттерана и Г. Коля в мае—июне 1990 г., когда обозначился серьезный политический конфликт между союзным Центром и литовским руководством, вызванный принятием Верховным Советом Литвы Декларации о восстановлении государственной независимости. Тогда под давлением западных политиков литовское руководство обязалось ввести временный мораторий на реализацию этого решения и вступить в переговоры с Москвой. Как справедливо отметил историк В. К. Волков, «было бы наивным заподозрить западных политиков в желании сохранить советское государство. Они опасались преждевременных и неподготовленных действий, которые могли вызвать решительное вмешательство силовых структур и пресечь уже наметившийся вектор развития. А главное, они не хотели «засвечиваться».
Положение начинает меняться в конце 1990 г., когда активизируются контакты западных стран с новыми лидерами союзных республик, что было связано с заметным ослаблением единства СССР. Республиканские политики охотно ездили за рубеж для «получения советов и консультаций», там они встречали весьма радушный прием. В этой связи Горбачев на одном из совещаний в ЦК КПСС в марте 1991 г. отметил, что в США вызрела идея «подмены Центра», имея в виду их реакцию на сепаратистские устремления ряда республик. Между тем американцы действительно все меньше считались с союзным президентом. Ситуацию, на наш взгляд, ярко характеризует один эпизод весны 1991 г., описанный помощником М. С. Горбачева по международным вопросам А. С. Черняевым: «Мэтлок по указанию Бейкера созывает на «партсобрание» к себе в посольство президентов союзных республик и председателей их Верховных Советов. Те уже «завели двигатели» в самолетах. Позорище! М.С. пришел в бешенство. Велел утром Бессмертных и Дзасохову сесть за телефоны. Сам стал обзванивать республиканские столицы. «Мероприятие» Мэтлока удалось сорвать. А мне, между прочим, пришлось «разъяснять» Яковлеву, Бакатину и Примакову, что и им туда идти не следовало бы».
Однако наиболее ярко «новый курс» Запада в отношении СССР проявился в июле 1991 г. в ходе и сразу после встречи «большой семерки» и советского лидера в Лондоне. Формально Горбачев предложил рассмотреть вопрос «об органическом включении советской экономики в мировое хозяйство», фактически же речь шла о просьбе предоставить финансовую помощь: это требовалось как для преодоления хозяйственного кризиса, так и для ускорения структурной перестройки советской экономики. Тем не менее президенту СССР было отказано в экономической поддержке, что имело далеко идущие политические последствия. Дело в том, что в условиях экономической дестабилизации в СССР середины 1991 г. многие политики и экономисты полагали, что без внешней помощи решение внутренних проблем было невозможно. Однако для распадающегося СССР было принципиально важным, через какие структуры — союзные или республиканские — будет поступать эта помощь. Ее предоставление союзному Центру, безусловно, укрепило бы его положение, серьезно усилило рычаги влияния на «суверенные республики», позволило бы сделать их более сговорчивыми в ходе «новоогаревского процесса». Поэтому разочарование Горбачева результатами встречи в Лондоне вполне объяснимо. Отказ предоставить помощь президенту СССР окончательно подрывал позиции общесоюзных органов государственной власти, делал их «ненужными» для республиканских руководителей. Более того, их сепаратистские настроения были подогреты ставшей известной сразу после лондонского саммита позицией Д. Буша, согласно которой в тех условиях Запад должен был делать ставку уже не на союзный Центр, а на республики. Думаю, что июльские события со всей определенностью продемонстрировали отношение Запада к проблеме сохранения целостности СССР в один из самых критических моментов его развития. После кризиса августа 1991 г. намеченный ранее курс проводился практически открыто.
Позже американскую стратегию в отношении СССР в те годы достаточно откровенно разъяснил Б. Клинтон 29 октября 1995 г. в выступлении на совещании в Объединенном комитете начальников штабов: «Последние 10 лет политика в отношении СССР и его союзников убедительно доказала правильность взятого нами курса на устранение одной из сильнейших держав мира, а также сильнейшего военного блока. Используя промахи советской дипломатии, чрезвычайную самонадеянность Горбачева и его окружения, в том числе и тех, кто откровенно занял проамериканскую позицию, мы добились того, что собирался сделать Трумэн с Советским Союзом посредством атомной бомбы. Правда, с одним существенным отличием — мы получили сырьевой придаток, неразрушенное атомом государство, которое было бы нелегко создавать... В ходе так называемой перестройки... расшатав идеологические основы СССР, мы сумели бескровно вывести из войны за мировое господство государство, составляющее основную конкуренцию Америке».