Лекция 3
К середине 1980-х годов в СССР произошли такие изменения, которые делали возможными и в какой-то степени неизбежными глубокие преобразования сложившихся здесь социально-экономических и политических отношений. Речь идет о трансформации советской политической элиты. В начале 1980-х годов ушли из жизни А. Н. Косыгин, М. А. Суслов, Л. И. Брежнев, А. Я. Пельше, Ю. В. Андропов, Д. Ф. Устинов, К. У. Черненко. Это была последняя когорта руководителей, пришедших в политику в сталинское время и занимавших в целом охранительные позиции в отношении той модели социализма и взглядов на характер мирового развития, которые сформировались в нашей стране в 1930—1950-е годы. Им на смену приходили совсем другие лидеры. В отечественной исторической литературе этот сюжет отражен слабо, западные же исследователи уделяют ему существенное внимание.
Горбачев принадлежал к «золотому поколению», родившемуся между 1927 и 1933 гг. Мужчины, появившиеся на свет с 1918 по 1926 г., были участниками Великой Отечественной войны, многие из которых не вернулись с фронта. Родившиеся же после 1927 г. преимущественно не воевали против фашизма, поэтому получилось так, что мужчины, родившиеся в 1927—1931 гг., по численности вдвое превосходили поколение 1921 — 1926 гг. рождения. Горбачев и его сверстники обучались в вузах в конце 40-х — середине 50-х годов. Их политическая социализация проходила на волне десталинизации, развернувшейся после XX и, особенно, XXII съездов партии. По сути это было первое «непуганое» поколение будущих политиков: они не пережили атмосферы репрессий, были внутренне намного свободнее и в своем большинстве — образованнее, чем их предшественники. В хрущевские времена разномыслие — постепенно и в разных формах — стало укореняться в советском обществе, особенно в интеллигентской среде. Свою роль сыграла и большая открытость СССР послесталинского времени, возможность, прежде всего для властвующей элиты, ознакомления с политическими и экономическими институтами тех стран, которые добились наиболее значимых успехов в своем развитии. Все это делало горбачевских сверстников более подготовленными к отходу от тех канонических положений социалистической теории, которые объективно тормозили поступательное развитие общества в новую историческую эпоху.
К началу 1980-х годов, когда младшее сталинское поколение в силу естественно-биологических причин стало отходить от активной политической деятельности, на первый план постепенно выдвигались люди горбачевского возраста. И хотя в составе высших органов партии (ЦК и КПК), избранных на XXVI съезде, доминировали лица старше 56 лет, более молодые партийцы составили уже 30%. Наиболее значительно горбачевское поколение было представлено среди региональных (более 50%) и республиканских (более 42%) органов партии, а также среди лидеров и руководителей тяжелой индустрии, строительства и сельского хозяйства (более 30%). Реже людей «горбачевского возраста» можно было встретить среди высшего генералитета (6%), высшего политического и экономического руководства страны (14%) и среди руководителей средств массовой информации, культуры, образования, науки, а также дипломатов (обе категории по 20%).
Особенности политической карьеры Горбачева связаны с общими чертами функционирования советской политической системы, рядом объективных и субъективных обстоятельств и личностными качествами будущего советского президента. Знакомство с его биографией позволяет сделать вывод о том, что уже с юных лет у него проявились черты, необходимые потенциальному лидеру (говоря о себе, М. С. Горбачев замечал, что никогда не страдал отсутствием самолюбия). Интерес к учебе увенчался получением серебряной медали после окончания школы; умение идти к цели через напряженный труд сделало Горбачева одним из самых молодых (17 лет) орденоносцев страны. Ранним стремлением к социальной активности можно объяснить вступление в 1950 г. в кандидаты в члены ВКП(б). Школьного медалиста, кавалера ордена Трудового Красного Знамени, кандидата в члены партии «из крестьян» — такого парня «не могли не принять» на юридический факультет МГУ, куда Горбачев был зачислен даже без собеседования. Его лидерские качества: отличная учеба, активная комсомольская работа, умение устанавливать дружеские контакты с различными людьми — все это в полной мере проявилось в университетский период.
Занятие политической работой в Ставрополье не обязательно гарантировало головокружительную карьеру, но в то же время давало большие возможности. Руководитель южного региона «по определению» имел важные преимущества перед «северным» коллегой. Природно-климатические условия, в частности Ставрополья, позволяли развернуться и открывали хорошие перспективы для разнообразной работы. «Обреченный» получать хорошие и очень хорошие урожаи, «южный» руководитель чаще пользовался благосклонным вниманием московского начальства, и, естественно, многих ставропольчан выдвигали в ряды крупных деятелей общесоюзного масштаба.
Все это обусловило то, что у Горбачева изначально в столице имелись покровители достаточно высокого ранга. Среди них — Ф. Д. Кулаков, бывший до 1964 г. первым секретарем Ставропольского крайкома, а затем (с 1965 по 1977 г.) являвшийся секретарем ЦК, отвечавшим за сельское хозяйство. В 1940-е годы Кулаков работал с К. У. Черненко, с середины 1960-х годов занимавшим важное положение в партийной аппаратной иерархии и имевшим личное влияние на Л. И. Брежнева. Интерес к Ставрополью проявлял и главный партийный идеолог М. А. Суслов, занимавший здесь в 1939—1944 гг. пост секретаря крайкома. Интересно отметить, что Горбачев — едва ли не единственный из известных мемуаристов, кто не посчитал нужным даже постфактум «покритиковать» этого человека. По воспоминаниям В. И. Болдина, Горбачев называл Суслова «умницей», «замечательным человеком», удивлялся, как тот управляется с огромным объемом работы.
На территории Ставропольского края находились известные курорты: Кисловодск, Пятигорск, Минеральные Воды, — в санаториях которых часто отдыхали представители партийной и государственной элиты. Здесь бывали А. Н. Косыгин, А. П. Кириенко, М. А. Суслов, Ю. В. Андропов и др. — Горбачев принимал их на правах «радушного хозяина», устанавливал контакты, часто доверительные. Формировавшиеся с 1968 г. дружеские связи с Андроповым, несомненно, сыграли большую роль в судьбе Горбачева.
Все это привело к тому, что уже в начале 1970-х годов, когда «наверху» все яснее осознавали «необходимость сочетания старых и молодых кадров», Горбачев котировался достаточно высоко. Он рассматривался как возможный кандидат на посты генерального прокурора, министра сельского хозяйства, зав. отделом пропаганды ЦК КПСС. Поэтому можно считать в известной мере закономерным, что в ноябре 1978 г., когда в очередной раз встал кадровый вопрос, К. У. Черненко вызвал Горбачева и сообщил: «Завтра на Пленуме Леонид Ильич собирается внести предложение об избрании тебя секретарем ЦК по сельскому хозяйству... Леонид Ильич исходит из того, что ты на его стороне». Должность секретаря ЦК по сельскому хозяйству была одной из ключевых, поскольку он постоянно был связан со всей страной, с первыми секретарями республиканских ЦК, крайкомов и обкомов. Это ускоряло и делало более тесным знакомство Горбачева с обновляющейся региональной элитой, превращало его в политическую фигуру общесоюзного масштаба. Уже в 1979 г. Горбачев был избран кандидатом, а в 1980 г. — членом Политбюро. И если вспомнить порядок замещения высших партийных и государственных должностей, можно констатировать, что Горбачев сумел прорваться в весьма узкий круг, из которого выбирались высшие руководители; без их одобрения не принималось ни одно серьезное решение в стране. И хотя наиболее влиятельные члены Политбюро (Брежнев, Косыгин, Андропов, Суслов, Черненко) обращались к своему коллеге на «ты», «подлесок», у него были весьма неплохие перспективы. Средний возраст участвовавших в работе этого органа людей (при 49-летнем Горбачеве) перевалил за 70. Проявляя активность, находясь на виду и не совершая ошибок, он имел шанс добиться самого большого успеха и делал все, чтобы его не упустить.
Реальное выдвижение Горбачева на первые роли связано с именем Андропова, возглавившего партию в ноябре 1982 г. Существуют авторитетные свидетельства, согласно которым Андропов видел в Горбачеве своего преемника. Не случайно Андропов поручил ему не ограничиваться аграрными вопросами, но выходить на более общие, прежде всего экономические проблемы. Представления и взгляды горбачевского покровителя определяли границы, в пределах которых мыслились возможные реформы. В первую очередь — это стабильность политических и идейных устоев существовавшей системы. Помимо «преданности идее», в таком подходе был и другой резон: при выборе удачной модели экономических преобразований система позволяла использовать свой колоссальный мобилизационный ресурс для энергичного внедрения новаций. Видимо, поэтому Андропов считал необходимым выявить все позитивное, что накопилось на практике, и максимально использовать явно не востребованный потенциал экономической науки — именно на этих направлениях допускалось определенное «отступление от устоев». Координация этой работы была возложена на молодых представителей партийной элиты М. С. Горбачева и Н. И. Рыжкова. Последний в ранге секретаря ЦК возглавил специально созданный для этой цели в 1982 г. экономический отдел ЦК КПСС. Поиск отличной от прежней модели экономического развития продолжался с 1982 по 1985 г. Сформулированные тогда подходы и предопределили действия советского руководства после марта 1985 г. При этом нужно отметить, что в литературе существуют весьма различные оценки степени подготовленности реформ.
Сам Горбачев в 1987 г. писал, что это не был экспромт, но продуманная, взвешенная позиция. «Было бы ошибкой считать, что буквально через месяц после Пленума ЦК в марте 1985 года внезапно появилась группа людей, все понявших и все осознающих, и что эти люди во все проблемы внесли полную ясность. Таких чудес не бывает». Н. И. Рыжков называет имена А. Г. Аганбегяна, Г. А. Арбатова, О. Т. Богомолова, Т. И. Заславской, Л. И. Абалкина, Р. А. Белоусова, Н. Я. Петракова, С. А. Ситаряна; у них, по словам бывшего премьера, были нестандартные наработки и крамольные мысли, которые теперь были востребованы. Другой соратник Горбачева, экономист В. А. Медведев, также упоминает перечисленные имена, но акцентирует внимание на том, что в 1983 г. была лишь сформулирована программа перестройки экономических исследований, ориентированная на возможные реформы. Академик Д. С. Львов довольно критически оценивает общее состояние экономической науки тех лет. Он считает, что в силу идеологических причин колоссальные усилия экономистов концентрировались на марксистской доктрине, более же поздние принципиальные достижения излагались лишь с целью их опровержения. А поскольку в советской экономической системе отсутствовали те механизмы, которые являются основным предметом изучения современной экономической науки — конкурентные рынки, сложная банковская система, валютные биржи, финансовые инструменты и т.д., — то наши экономисты развивали преимущественно теорию планирования. В результате к началу перестройки в стране, за редким исключением, не было специалистов-теоретиков по макроэкономике, рынкам капитала и труда, международным финансам, теории производственных организаций.
Академики Е. М. Примаков, О.Т. Богомолов показали, как нелегкий процесс деидеологизации многих базовых категорий экономической науки осторожно разворачивался в академических структурах, изучавших мировой опыт (Институт мировой экономики и международных отношений, Институт экономики мировой социалистической системы, Институт США и Канады). Многие получившие широкую известность во второй половине 80-х — середине 90-х годов экономисты и политологи прошли школу этих центров. Г. X. Попов достаточно резок в своих суждениях, утверждая, что реформы «не были подготовлены в плане идейно-теоретическом и организационно-прикладном» и что «концепция перестройки и практика во многом является чистой импровизацией». Интересную позицию занимает бывший союзный премьер В. С. Павлов. Сопоставляя развитие западной и отечественной экономической науки, он утверждает, что те идеи, которые легли в основу разработок В. В. Леонтьева и были использованы «всем цивилизованным миром», не обошли стороной и наше государство. «Они легли в первооснову проекта, предусматривавшего переход советской экономики на рельсы научно-технического прогресса, — этот проект известен под обобщающим названием «косыгинской реформы». В современной литературе существуют достаточно разноречивые объяснения причин, по которой она не состоялась. Главная из них, по Павлову, состоит в противодействии реформе большой группы экономистов, объединившихся вокруг идеи СОФЭ — системы оптимального функционирования экономики. Сторонники СОФЭ утверждали, что при последовательном осуществлении предложенной ими в 1960-е годы стратегии реформ (полный хозрасчет, активная структурная политика, оптимизация, плата за государственные ресурсы и др.) государственные предприятия были бы переведены на долгосрочную аренду, рыночные реформы прошли бы естественно и наименее болезненным способом. Оппоненты упрекали «софистов» в необоснованности веры в чудодейственные возможности ЭВМ и создание с их помощью таких экономико-математических моделей, которые обещают быстрое и безболезненное преодоление трудностей. Оппоненты «софистов» также полагали, что предложенные идеи ведут не к постепенному переводу экономики на новые условия хозяйствования, а, первоначально, к ее фактическому разрушению «до основанья» при отсутствии ясности, что будет «затем». Многие крупные экономисты считали СОФЭ «лысенковским чудо-способом». Эти исторические наблюдения представляют интерес в связи с тем, что лидеры «софистов» оказали решающее влияние на разработку экономической стратегии на заключительном этапе перестройки.
Приведенные выше и другие оценки специалистов позволяют сделать вывод о том, что в экономической науке не существовало хотя бы относительного единства по поводу механизма трансформации модели хозяйствования, которая сложилась в СССР к началу 1980-х годов. В то же время нараставшая стагнация давила на политиков и требовала действия. В этих условиях и партийные, и хозяйственные управленцы склонялись к принятию не очень сложных, но, как казалось, безусловно полезных и назревших решений. Горбачев и другие болевшие за дело руководители возмущались бюрократизмом, ведомственностью, административной волокитой, заорганизованностыо. Ликвидация этих недостатков, по мнению многих, позволила бы обществу двинуться вперед. Обоснование преобразований искали в ленинском наследии: работавшие с Горбачевым в 1983—1985 гг. люди отмечают его искренний интерес к произведениям основателя советского государства. По наблюдениям В. И. Болдина, этот интерес сохранялся и в первые перестроечные годы. Видимо, именно такой «рационально-социалистический» подход утвердился в среде ответственных политиков в андроповские и черненковские времена и предопределил характер преобразований 1985—1986 гг. Их цель — ускорение социально-экономического развития страны. Добиться этого предполагалось через перегруппировку и концентрацию сил и средств на ведущих направлениях — прежде всего за счет внедрения достижений научно-технического прогресса (машиностроение и другие прогрессивные наукоемкие отрасли). Реализацию курса представлялось возможным осуществить путем укрепления дисциплины и расстановки знающих дело кадров, повысив их ответственность за порученные участки. На наш взгляд, все это позволяет рассматривать мероприятия 1985—1986 гг. как определенную целостную систему.
В политическом плане задачи нового этапа были сформулированы в выступлениях Горбачева и партийных документах середины марта—июня 1985 г. Уже в начале апреля на встрече с хозяйственными руководителями новый Генеральный секретарь отмечал: «Анализ показывает, что тех темпов, с которыми мы движемся в этой пятилетке, недостаточно. Нам предстоит их повысить и повысить существенно». При этом «на передний план выдвигаются вопросы решительного перевода производства на рельсы интенсификации, улучшения его структуры, ускорения научно-технического прогресса, значительного повышения качества продукции, дальнейшего совершенствования хозяйственного механизма в целом». Добиться этого необходимо через напряженную и инициативную работу каждого — «от рабочего до министра, от инженера до академика. Надо решительно поднимать ответственность кадров, организованность, дисциплину... Понимать вопрос о крепкой дисциплине надо в широком плане. Она включает и высокую культуру производства, и жесткую технологическую дисциплину, и, конечно же, дисциплину труда. Все, в конце концов, начинается с высокой требовательности к людям, к руководящим кадрам». Эти идеи были конкретизированы в решениях апрельского (1985) пленума ЦК КПСС. В ускорении научно-технического прогресса решающее место отводилось машиностроению — темпы его развития предстояло ускорить в полтора—два раза. «Главная задача — быстро перейти на производство новых поколений машин и оборудования... Первостепенное внимание должно быть уделено совершенствованию станкостроения, ускорению развития вычислительной техники, приборостроения, электротехники и электроники как катализаторов научно-технического прогресса». О совершенствовании механизма управления, повышении действенности хозрасчета на пленуме говорилось в достаточно общей форме. Более определенно прозвучало намерение решительно ликвидировать ведомственные барьеры в агропромышленном комплексе. В числе приоритетных была провозглашена задача подготовки Комплексной программы развития производства товаров народного потребления и сферы услуг. Содержалось обещание удовлетворить потребности населения в садовых участках, изменить ситуацию в здравоохранении, продвинуть школьную реформу; предполагалось улучшить материальное положение ряда массовых социальных групп. Следует специально отметить, что в понятия «перестройка» и «гласность» в документах этого времени не вкладывался тот смысл, с которыми они ассоциируются ныне. Слово «перестройка» было синонимом «изменение стиля работы», «гласности же рассматривалась как один из каналов связи с массами, позволяющий учитывать общественное мнение и критические замечания трудящихся. Трактовка гласности у Горбачева до середины 1986 г. содержательно совпадает с тем, что он говорил и до прихода к власти. Намного больше внимания привлекали заявления нового лидера о недопустимости застоя в движении кадров, о назревшей потребности выдвигать молодых, инициативных работников, о роли «человеческого фактора».
Из политических мероприятий весны—лета 1985 г. следует выделить совещание в ЦК КПСС по вопросам ускорения научно- технического прогресса, проведенное 11 июня. Совещание было своеобразным актом «реванша» горбачевского поколения руководителей по отношению к своим предшественникам: вопрос о подготовке Пленума ЦК по этой назревшей проблеме обсуждался с конца 1970-х годов, однако и Брежнев, и Черненко уклонялись от ее масштабной постановки. Теперь же политическое руководство страны продемонстрировало решимость заняться и этим делом.
Именно поэтому на совещании подчеркивалось, что «ускорение научно-технического прогресса партия рассматривает как главное направление своей экономической стратегии», в связи с чем намечалась перестройка инвестиционной и структурной политики, улучшение использования научно-технического потенциала и совершенствование управления научно-техническим прогрессом.
На наш взгляд, правомерным является вывод о технократическом подходе к решению народнохозяйственных проблем на том этапе: вопрос об экономическом механизме реализации поставленных задач звучал достаточно робко и в общей форме. Это можно объяснить характером формирования тогдашней управленческой элиты. Практически все ее представители поднимались «наверх» с низовых звеньев производства. Их основные функции изначально и далее были связаны с организацией выпуска соответствующей продукции, что осуществлялось при административном получении необходимых ресурсов и внерыночном перераспределении готовых изделий. Экономические, финансовые рычаги носили подчиненный характер и сформировали определенное к ним отношение. Влияние обусловленных этими обстоятельствами подходов на принятие управленческих решений было значительным не только в рамках рассматриваемого нами периода 1985— 1986 гг., но и за его пределами.
Чрезвычайно показательным для первого этапа реформ является проведение антиалкогольной кампании. В критических публикациях. где справедливо осуждаются ее негативные последствия, недостатка нет. В то же время практически никто не рассматривает антиалкогольную кампанию с точки зрения отражения уровня экономического и политического мышления руководителей страны тех лет. Между тем это — практически первое крупное комплексное мероприятие новых лидеров, последовательно осуществлявшееся в 1985-1988 гг.
Прежде всего, провозглашенная кампания имела большой политический смысл. Речь шла не только о хронической, но и о постоянно прогрессировавшей социальной болезни. «Пьяные» деньги давно и активно использовались бюджетом, поэтому попытки «борьбы против пьянства и алкоголизма» фактически носили лицемерный характер: государству катастрофически не хватало средств, и, как показывал исторический опыт, отказываться от надежных источников финансовых поступлений оно не рисковало. Даже Ю. В. Андропов, с именем которого связывают идею наведения порядка в стране через «закручивание дисциплинарных гаек», напрямую связанных, в том числе, и с противодействием пьянству, видимо, не по моральным соображениям пошел на выпуск дешевой водки, которую в народе окрестили «андроповкой». Упор на «пьяные» деньги, паразитирование на теневых чертах человеческой натуры были результатом неспособности добиваться бюджетного успеха более «квалифицированным» путем, демонстрировали отсутствие желания это делать.
Поэтому постановка вопроса о борьбе против пьянства и алкоголизма в мае 1985 г. свидетельствовала о серьезности намерений нового руководства взяться за решение сложнейшей проблемы, имевшей глубокие экономические, политические, социальные корни, оказывавшей крайне негативное влияние на нравственное состояние общества. Начало борьбы против пьянства было встречено доброжелательно, хотя и с известной долей иронии: все понимали, что это делать нужно, но в сознании многих это явление стало едва ли не элементом национального образа жизни русских. Поэтому, приветствуя новое благое начинание, люди ставили под сомнение возможность осуществить его быстро, а скептики считали бесперспективной затею вообще.
Многие авторы указывают на ошибочность применения преимущественно административных методов при проведении этой кампании. На наш взгляд, упор на них был закономерен. Во-первых, это было в традициях тех лет, когда параметры проводимых преобразований регламентировались «сверху». Во-вторых, жесткость постановки вопроса в 1985 г. выглядела плюсом, а не минусом: еще в 1984 г. Политбюро образовало комиссию для разработки эффективных мер по преодолению пьянства и алкоголизма. Однако действия по реализации идеи были предприняты лишь новым руководством, что сулило и политические дивиденды. При этом следует сказать, что некоторые члены нового руководства (Н. И. Рыжков и ряд других) изначально предупреждали коллег по Политбюро о бессмысленности этой кампании, указывая прежде всего на бюджетные резоны. Тем не менее победила позиция сторонников более широкого взгляда на проблему, которые, помимо политических аргументов, опирались также на экономические расчеты: сокращение потерь от пьянства на производстве (а они оценивались в 80—100 млн руб. ежегодно) вместе с постепенным свертыванием выпуска спиртного должны были если не свести на нет, то по крайней мере минимизировать потери бюджета от кампании.
Проведенные мероприятия имели определенный положительный эффект: сократился травматизм, снизились смертность людей, потери рабочего времени, хулиганство, разводы по причинам пьянства и алкоголизма. Но, как писал позже Горбачев, «негативные последствия антиалкогольной кампании намного превзошли ее плюсы». К числу издержек кампании относят: спешное закрытие магазинов, винно-водочных заводов; вырубку виноградников; свертывание производства сухих вин; сокращение выпуска пива; массовое развитие самогоноварения, повлекшее исчезновение сахара. Нехватка сахара потянула за собой резкое сокращение ассортимента кондитерских изделий; с прилавков стали исчезать недорогие одеколоны, употреблявшиеся вместо водки, а использование всевозможных «заменителей» привело к росту заболеваний. Выросли преступность, общая озлобленность людей. По данным Горбачева, в результате массированной антиалкогольной кампании бюджет недополучил 37 млрд руб.; Рыжков называл другую цифру — 67 млрд, а в середине 1991 г. В.С. Павлов говорил о 200 млрд. Уже в 1989 г. доходы от торговли спиртным вновь пошли вверх и достигли 54 млрд руб., на 1 млрд превысив уровень 1984 г. Отрицательный политический эффект антиалкогольной кампании был многократно усилен тем, что она явилась одним из наиболее «видимых» и ярких источников финансовой разбалансированности, происхождение которой носило более многоплановый характер.
Интересно отметить, что тревожная информация о «перегибах» по разным каналам доходила до Горбачева, но он не считал необходимым корректировать курс. Позже, оправдывая свою позицию, он писал: «Уж очень велико было наше стремление побороть эту страшную беду». Это стремление «быстрее побороть белы», на наш взгляд, определяло характер многих решений, принятых в сферах экономической и социальной политики в 1985—1986 гг.
Курс на ускоренное внедрение достижений научно-технического прогресса нашел отражение в создании ряда структур. Было создано Бюро Совмина СССР по машиностроению, образован Государственный комитет по вычислительной технике и информатике (21.03.1986), принято решение о создании межотраслевых научно-технических комплексов (22.01.1986), организовано Главное управление по созданию и использованию космической техники для народного хозяйства и научных исследований (12.10.1985). Административный ресурс управления активно использовался и в других сферах. Стремлением ликвидировать бюрократизм и ведомственность было продиктовано создание (22.11.1985) Госагропрома — структуры, поглотившей пять министерств и один госкомитет, которые отвечали за производство сельхозпродукции, ее хранение и переработку. Неповоротливость и неэффективность нового управленческого гиганта постепенно становилась очевидной (он был ликвидирован лишь в 1989 г.), а в 1985 г. идея единого управления всей сферой агропромышленного производства была новаторской и выглядела перспективной.
Повысить эффективность использования новой техники были призваны решения о проведении аттестации рабочих мест (12.09.1985) и о переводе предприятий, обладавших высокопроизводительным современным оборудованием, на трехсменную работу. Улучшения качества производимых изделий предполагалось добиться через использование оправдавшего себя в отраслях оборонной промышленности опыта государственной приемки продукции — майским решением 1986 г. она вводилась с января 1987 г. С идеей наведения порядка связано также и принятие постановления Совета Министров СССР (15.05.1986) «О мерах по усилению борьбы с нетрудовыми доходами». Стремление более активно использовать экономические стимулы относится преимущественно к середине — второй половине 1986 г.
1985-1986 гг. связаны с попыткой проведения активной социальной политики — государство широко формулировало задачи в области образования и здравоохранения, системы социального обеспечения и заработной платы, в сфере жилищного строительства. Направленные на это решения, по мнению современных авторов, породили «революцию ожиданий», сыгравшую в 1989— 1990 гг. злую шутку с инициаторами апрельского курса, когда большая часть обещаний 1985-1986 гг. оказалась невыполненной. Однако подобной констатации недостаточно, поскольку «революция ожиданий» явилась прямым следствием «пресса ожиданий» — напомним, что социальная сфера накануне 1985 г. находилась в печальном состоянии, и не случайно, как вспоминал Рыжков, идея ускорения первоначально рассматривалась лишь применительно к ней. Поэтому принятые в 1985-1986 гг. акты также следует рассматривать строго в историческом контексте тех лет: во-первых, необходимость решения озвученных проблем давно перезрела, во-вторых, возможность быстрого прогресса на этом направлении также связывалась с наличием политической воли руководства, дефицита которой у новых лидеров не было.
Уже 14 мая 1985 г. были приняты постановления о первоочередных мерах по улучшению материального благосостояния малообеспеченных пенсионеров и семей, усилению заботы об одиноких престарелых гражданах, а также о распространении льгот участников Великой Отечественной войны на ленинградцев, работавших в городе в период блокады. Через неделю — 22 мая — был принят документ, предусматривавший улучшение, пенсионного обеспечения рабочих, служащих, членов колхозов и их семей. В январе 1986 г. были повышены пособия на детей военнослужащих и выплаты вдовам, а также пособия для одиноких матерей. Тогда же вводились надбавки к зарплате работникам ряда регионов. В мае 1986 г. были повышены пенсии пенсионерам, постоянно проживающим в сельской местности, а в сентябре введены дополнительные льготы участникам Великой Отечественной войны и семьям погибших военнослужащих.
Намечалось осуществить ряд мер по повышению заработной платы. В мае 1985 г. было принято постановление по совершенствованию оплаты труда научных работников, конструкторов и технологов промышленности, а в июле — о повышении материальной заинтересованности некоторых категорий работников аграрной сферы. Решением 12 декабря 1985 г. улучшалось материальное стимулирование мастеров, начальников цехов и участков предприятий. И наконец, постановление от 17 октября 1986 г. предусматривало введение новых тарифных ставок и окладов, а также снятие ограничений на фонд заработной платы в производственных отраслях.
Предполагались радикальные изменения в деле строительства школ, детских садов, больниц и поликлиник. Специальное постановление касалось поощрения садоводства и огородничества. Комплексная программа развития производства товаров народного потребления и услуг на 1986-2000 гг. обещала прорыв на этом направлении. И пожалуй, наиболее грандиозной была программа «Жилье-2000», которая предусматривала решение одной из наиболее болезненных социальных проблем в СССР. Согласно документу, каждая семья к 2000 г. должна была иметь квартиру или жить в собственном Доме.
Значительные подвижки происходили и в сфере внешней политики. С одной стороны, шло традиционное укрепление связей со странами, входившими в Организацию Варшавского Договора, — в 1985 г. он вновь был продлен на очередные 20 лет. В соответствии с новым курсом внутри СССР была утверждена Комплексная программа научно-технического прогресса стран — членов СЭВ до 2000 г. Продолжались регулярные встречи на высшем уровне с лидерами »тих стран, в ходе которых, правда, стали звучать новые нотки: советская сторона давала понять, что намерена отходить от роли •старшего брата» в отношениях со своими партнерами.
В то же время была предпринята попытка решительно переломить ситуацию в отношениях Восток—Запад. Намечавшийся здесь новый курс был обусловлен прежде всего глубокими внутренними мотивами: «технологическая недостаточность» и резкое сокращение валютных поступлений в результате падения цен на энергоносители оставляли мало надежд на успех в условиях фактически начавшегося очередного витка гонки вооружений. Широкая программа технической модернизации в СССР и резкое увеличение ассигнований на социальную сферу требовали перераспределения ресурсов «оборонки»..
С внешнеполитической сферой связаны и наиболее заметные перемены в идеологии. Не отрицая классового противостояния на международной арене, на первый план выдвигалась идея «единого взаимосвязанного мира», «нового политического мышления», «всеобъемлющей системы международной безопасности», «общечеловеческих ценностей», которые рассматривались тогда советской стороной исключительно в международно-гуманитарном контексте.
Сферой, где позитивные перемены проявились в полной мере, была общественно-политическая атмосфера тех лет, связанная с личностью и манерой поведения М. С. Горбачева. Он, безусловно, обладал определенной харизмой. «Умное улыбчивое лицо с правильными чертами, необычайно выразительные глаза, ладная, чуть полноватая, но подтянутая фигура; уверенная манера держаться; открытость и доброжелательность в сочетании со строгостью и властным видом. Словом, он весь соткан из обаяния, и этого было достаточно, чтобы с первых появлений на экране и на улице завоевать симпатии», — справедливо писал Г. X. Шахназаров. «Эффект Горбачева» усиливался и благодаря невольным сопоставлениям нового лидера с предшествующими генсеками. Кроме того, несколькими хорошо продуманными акциями Горбачев продемонстрировал себя как лидер, близкий к народу. Этому способствовали его поездки в Ленинград, Киев, на московские заводы и в подмосковные колхозы, на Урал, Север, Дальний Восток, в некоторые республики, где он часто «без бумажки» общался с «трудящимися» Благоприятное впечатление произвело пресечение Горбачевым попыток возродить унизительную традицию восхваления вождей: на XXVII съезде КПСС он достаточно решительно одернул Э. А. Шеварднадзе, не сумевшего в выступлении скрыть своего расположения к новому лидеру. Аналогичная сцена повторилась на съезде кинематографистов — теперь Михаил Сергеевич «поправил» руководителя этого Союза Л. А. Кулиджанова.
Постепенно набирала темпы «кадровая революция» Горбачева. Позитивное впечатление производило избавление от престарелой когорты партийных и государственных деятелей, выдвинувшихся при Брежневе: в 1985—1986 гг. своих постов лишились Г. А. Алиев, В В. Гришин, Д. А. Кунаев, Г. В. Романов, Н. А. Тихонов, В. В. Щербицкий и др. Большие перемены происходили и в центральном партийном аппарате. На смену приходили руководители, поддерживавшие нового лидера и нацеленные на реформы. В числе первых высшие посты получили Н. И. Рыжков, Е. К. Лигачев, Э. А. Шеварднадзе, Л. Н. Зайков, Б. Н. Ельцин. К началу 1987 г. было заменено 70% членов Политбюро, 60% секретарей областных партийных организаций, 40% членов ЦК КПСС, получивших свои посты при Брежневе. Изменения шли сверху вниз. С 1986 по 1988 г. на уровне горкомов и райкомов было заменено 70% руководителей. Еще более высокими темпами заменялись хозяйственные управленцы. Из 115 членов Совета Министров СССР, назначенных до 1985 г., в первый год пребывания Горбачева у власти сменилась одна треть, в 1988 г. их осталось 22, а в 1989 г. — 10 человек. Эта работа продолжалась и позднее. Широкий общественный резонанс получили действия первого секретаря московского горкома Б. Н. Ельцина, который провел огромную работу по очищению столицы от гришинских кадров в горкоме и райкомах партии. Ельцин изначально выделялся из горбачевских выдвиженцев своей решительностью: в декабре 1985 г. в Ташкенте он выступил с острокритической речью о ситуации в Узбекистане, ставшей одним из первых звеньев в цепи разоблачений коррупции в республике в брежневскую эру. Привлек внимание и доклад Ельцина на Московской партконференции. По тогдашней оценке помощника Горбачева А. С. Черняева, «доклад по симптоматичности, по отражению глубины и масштабов перемен можно поставить в ряд с XX съездом КПСС».
Происходившие перемены первоначально позитивно оценивались массовым сознанием: на смену, как правило, пожилым, утратившим динамизм руководителям, часто подолгу «сидевшим» на своих местах, приходили более молодые, энергичные, стремящиеся «развернуться». Однако со временем темпы и масштабы перемен не столько радовали, сколько начинали смущать. Их стали называть «кадровой чисткой», сопоставимой со сталинской «кадровой революцией»; указывали на то, что при столь быстрой смене кадров нарушается преемственность в работе, дестабилизируется система управления. В литературе нет единства в оценке мотивов действий нового руководства в этом отношении. Одни считают, что это — результат осознанно проводившейся политики, имевшей целью дестабилизацию и развал существовавшей системы (В. С. Павлов). Другие склонны оценивать происходившее как следствие торопливости, неспособности просчитать последствия принимаемых решений (В. И. Воротников).
Благотворное воздействие на атмосферу тех двух лет оказало расширение информированности общества. Этот процесс разворачивался постепенно, шел по нарастающей, ни у кого не вызывая протеста. Люди стали больше узнавать об экономических и социальных проблемах, осторожно приоткрывались некоторые страницы прошлого.
В нашей исторической литературе начало второго этапа горбачевских реформ часто связывают с январским (1987) пленумом ЦК КПСС, после которого акцент в преобразованиях начал смещаться в политическую сферу. При этом из поля зрения исследователей выпадает менее «яркий» 1986 г., что, на наш взгляд, несправедливо, поскольку именно в это время в основном сформировалось новое видение содержания реформ, заметно отличавшееся от первоначальных установок.
Линия на ускорение социально-экономического развития была неизбежным этапом осмысления ситуации, сложившейся в стране к моменту прихода к власти Горбачева. Принимаемые решения опирались на представление о том, что «так (как ранее) жить нельзя», являлись не столько результатом осуществления продуманной системы мер, сколько отражали «философию действия», стремление нового руководства взяться за решение стоящих перед страной проблем. В период после апреля 1985 г. и до XXVII съезда (конец февраля — начало марта 1986 г.) «выкристаллизовывались основные идеи и направления политики партии» в новых условиях. XXVII съезд стал определенным рубежом, после которого наметились некоторые перемены. Формула ускорения наполнялась новым содержанием, проводилась мысль о необходимости комплексного и глубокого реформирования. «Ускорение, радикальные преобразования во всех сферах нашей жизни — не просто лозунг, а курс которым партия пойдет твердо и неуклонно», — говорил Горбачев в своем заключительном слове. Формально термин «перестройка» по-прежнему был использован лишь применительно к партийной работе и работе с кадрами, однако содержательно характер намечаемых перемен был вплотную приближен к тому пониманию перестройки, которое стало утверждаться с середины 1986 г. и в таком виде вошло в политический обиход в нашей стране и за рубежом.
В речи, произнесенной в Тольятти 8 апреля 1986 г., Горбачев уже говорит, что «мы пошли по пути коренной перестройки всех сфер жизни общества», что необходима «глубокая, всесторонняя перестройка». Начинать ее предлагалось прежде всего с перестройки в мышлении и психологии, в организации, стиле и методах работы. «Перестройка должна происходить на каждом рабочем месте, в каждом трудовом коллективе, в органах управления, в партийных и государственных органах, включая Политбюро и правительство». На пленуме ЦК КПСС в июне 1986 г. уже анализировались «первые итоги перестройки», под которыми понималось все происходившее после апреля 1985 г. Следующий шаг в толковании этого понятия был сделан в июле 1986 г. в Хабаровске. Вновь подчеркнув, что перестройка охватывает не только экономику, но и социальные отношения, политическую систему, духовно-идеологическую сферу, стиль И методы работы партии, всех кадров, Горбачев заметил: «Перестройка — емкое слово. Я бы поставил знак равенства между словами «перестройка» и «революция». Наши преобразования, реформы — это настоящая революция во всей системе отношений в обществе». Выступая в Краснодаре в сентябре, он пояснил, что «перестройка — не разовый, одномоментный акт, а процесс, который будет протекать в рамках определенного исторического периода».
Летом 1986 г. у Горбачева появляется еще одна тема, которая звучит все громче. Это тема сознательного или неосознанного противодействии тем переменам, на которые нацеливает высшее политическое руководство. Инициатор перестройки отмечал, что «далеко не все у нас разобрались в том, что же такое перестройка. А главное — почему она так необходима. Некоторые даже приходят к таким выводам и суждениям: может быть, поспокойнее можно вести дело?». Немало и тех, кто, «понимая, какими будут последствия... не принимают ее... Мы... знаем этих людей. Это как раз те, I кто хотел бы поменьше давать обществу и побольше брать от него... мы только сейчас приступили к тому, чтобы по-настоящему предъявить им требования. Главная забота у них сохранить старые, отжившие порядки, сохранить свои привилегии, хотя это не согласуется с нашими принципами, законами, моралью и нашей нынешней политикой». Социологи горбачевского круга приводили обширный перечень групп, наиболее подверженных консервативным настроениям. Список этот впечатлял, поскольку туда включалась фактически вся управленческая верхушка.
Этим людям Горбачев противопоставлял других — «новаторов», «активных, неугомонных, беспокойных», которые «разрушают сложившийся стереотип работы некоторых руководящих кадров, шевелиться их заставляют. А те привыкли, не хотят менять старое мышление». В выступлениях новый лидер все чаще апеллирует к интеллигенции и молодежи — двум социальным группам, интеллектуальный потенциал и динамизм которых позволял видеть в них наиболее естественных союзников задуманных масштабных перемен. Проблема интеллигенции представала в нескольких аспектах: теоретического «обслуживания» перестройки; поддержки преобразований со стороны значительного и влиятельного социального слоя; как «орудие» гласности; как источник духовного и нравственного обновления общества. Встречам с различными отрядами интеллигенции и разъяснению смысла проводимых преобразований придавалось большое значение — в них постоянно участвовал и сам Горбачев, и его ближайшие соратники А. Н. Яковлев и В. А. Медведев.
С середины 1986 г. в выступлениях Горбачева начинает повторяться мысль о том, что перемены в обществе идут недостаточно быстро. Среди главных причин этого он чаще всего выделял две: сохраняющуюся пассивность подавляющей массы населения и приверженность партийных организаций (шире — управленческих структур) директивным формам управления. В связи с этим проблема демократизации ставится не только как одна из целей реформ, но и как обязательная их предпосылка. «Важнейший участок перестройки — демократизация. Права даем реальные. А кто будет реализовывать? Есть люди, способные и храбрые, чтобы использовать права? Отучили ведь их от пользования демократией», — говорил Горбачев на одном из заседаний Политбюро летом 1986 г. «Поэтому мы должны включить людей в процесс перестройки через демократизацию общества», — развивал он ту же мысль в сентябре. Летом и осенью 1986 г. Горбачев постоянно возвращается к вопросу о необходимости реформирования партии. «Время переломное. Предстоит огромная перестройка во всех сферах, но начинать надо с партии, — говорил Горбачев на заседании Политбюро 24 июля. — И не потому только, что у нас такой принцип, а потому также, что иначе ничего не сделаешь, все надо перестроить. И партию тоже. Это задача исторического масштаба. И последствия огромные. Начался новый этап в развитии общества. Не надо бояться этого слова». И осенью 1986 г. Генеральный секретарь заявлял не только о необходимости новой кадровой политики в КПСС, но и о стремлении «оживить Советы», расширить права общественных организаций, в первую очередь комсомола и профсоюзов, выведя их из-под мелочной партийной и административной опеки.
В середине 1986 г. происходят существенные перемены в трактовке понятия «гласность». Инициаторы перестройки начинают рассматривать ее не только как средство формирования общественного мнения в определенном направлении, но и как важнейший рычаг демократизации, повышения социальной активности пока еще довольно инертного населения. Значительное расширение информированности, повышение уровня критичности обсуждаемых проблем, востребованность ранее не задействованного интеллектуального потенциала — все это должно было способствовать преодолению идеологического догматизма и ломке прежних стереотипов политического поведения и в конечном счете ускорить перестроечные процессы во всех сферах. По этой логике, гласность, интеллектуальное раскрепощение должны были предшествовать проводимым преобразованиям и оптимизировать их, обогащая теорию и практику перестройки анализом зарубежного и отечественного опыта. Роль идейной оппозиции консерватизму отводилась прессе. Выступая в 1986 г. перед работниками средств массовой информации, Горбачев говорил: «Многие из наших консервативных явлений, ошибок и просчетов, вызывающих застой мысли и действия и в партии, и в государстве, связаны с отсутствием оппозиции, альтернативы мнений, оценок. И здесь, на нынешнем этапе развития общества, такой своеобразной оппозицией могла бы стать наша пресса».
Думается, что это высказывание позволяет лучше понять происходившее в идеологической сфере в 1986—1989 гг. Во-первых, 1986 г. выглядит как время организационной подготовки «наступления гласности»: во главе целого ряда массовых изданий были поставлены новые люди. Новых главных редакторов получили «Известия», «Огонек», «Московские новости», «Комсомольская правда», «Аргументы и факты», «Московская правда», «Московский комсомолец», «Юность», «Новый мир» и некоторые другие газеты и журналы, ставшие в 1987—1991 гг., как теперь известно, самыми острыми и читаемыми изданиями. Во-вторых, с учетом того, что, по крайней мере до 1989 г. включительно, назначение на должности такого рода являлось прерогативой идеологических подразделений центрального партийного аппарата, можно сделать вывод о том, что подбор этих людей не был случайным. Определяющую роль играл возглавивший в 1985 г. отдел пропаганды А. Н. Яковлев, политические симпатии которого во многом, особенно вначале, определяли проводившийся идеологический курс. В 2000 г. он признавался, что брал на себя функцию «прикрытия» острых статей, «отстаивал одних, терпел других». В-третьих, «политика гласности», как сразу справедливо заметили на Западе, не означала введения «свободы слова», но была изначально «дирижируемым» явлением. В первые годы это делал Яковлев, проводивший в здании ЦК партии инструктажи с работниками средств массовой информации — число присутствовавших доходило до 200 человек. Затем, в 1989—1991 гг., содержание информационных кампаний стало во многом определяться борьбой за власть элитных группировок.
В середине — второй половине 1986 г. подходы, связанные с раскрепощением инициативы и поощрением активности, нашли отражение и в экономической политике. 14 августа было принято постановление Совмина СССР, разрешавшее организацию кооперативов по сбору и переработке вторичного сырья при местных Советах. Постановлением от 19 августа 20 министерств и около 60 предприятий получили право самостоятельно выходить на внешний рынок. 19 ноября был принят закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», разрешавший, по сути, частную деятельность и создание кооперативов в некоторых видах производства товаров и услуг. Осенью 1986 г. было разработано, а 13 января 1987 г. принято постановление, касающееся создания и деятельности на территории СССР совместных предприятий. Все это были шаги в сторону рыночной экономики, легализации теневого бизнеса, ограничения вмешательства государства в деятельность предприятий.
В середине — второй половине 1986 г. в СССР сложились два различающихся между собой подхода к вопросу о путях реформирования общества. Первый подход можно условно назвать «экономико-технологическим». Его сторонники полагали, что к 1985 г. экономика страны все еще была крепкой. Необходимость же перемен диктовалась не слабостью народно-хозяйственного комплекса, а неизменностью экономического курса, который брал свое начало еще со сталинских времен, но на современном этапе развития НТР стал совершенно бесперспективным. Выход виделся в коренном изменении системы управления экономикой и мотивации труда. При таком подходе систему планового централизованного управления народным хозяйством было необходимо перевести с приоритета материально-вещественных показателей на приоритет стоимостных критериев. Подчеркивалось, что сфера государственного регулирования перестает быть всеобъемлющей, а само оно будет вестись в рамках товарно-денежных отношений при помощи экономических, стоимостных рычагов. Одной из главных задач сторонники этого подхода считали задействовать интерес человека, который должен самостоятельно искать место и способы приложения своих сил в строгой взаимоувязке личных, коллективных и общегосударственных интересов. Добиться этого предполагалось через реализацию комплекса разноплановых мер, среди которых особое место отводилось реформе ценообразования.
Все это в итоге должно было привести в том числе и к легализации частной собственности. Частный сектор должен был развиваться в дополнение к сектору государственному и имел бы наибольшие перспективы в сфере торговли и услуг, легкой промышленности, передовых ресурсосберегающих отраслях, тесно связанных с научно-техническим прогрессом. Здесь новый сектор путем конкуренции быстро вытеснил бы нерентабельные госпредприятия. Принципиальной особенностью данного подхода являлось то, что кардинальные экономические реформы предполагалось осуществить при незыблемости политической системы, призванной поддерживать стабильность и порядок в неизбежно болезненный период массовой социальной адаптации к новым условиям. Такой подход разделяли не только советские специалисты.
Сторонники второго подхода к реформированию общества в СССР — его условно можно назвать «политическим» — исходили из того, что «гвоздь» проблемы — в политической системе, «в ее работе, движении, ее нацеленности на человека, ее связи с человеком, в степени ее служебной роли». Отсюда выдвигалась необходимость: уничтожения разрыва между словом и делом, все более тесного слияния интересов личности, групп, общества в целом; последовательного и полного демократизма; развития личности как самостоятельной, творческой, «сознательно объединенной с другими в своих мыслях и действиях силы»; реального вовлечения всех и каждого в совершенствование жизни на местах и в государстве в целом. Основные принципы перестройки при таком подходе включали: толкование демократии «в широком значении этого слова» как средства и цели движения одновременно; комплексность реформирования всех сторон жизни — от экономики до внешних признаков демократизма; одновременное или даже опережающее развитие в ключевых сферах (прежде всего в партии); решительное, ограниченное лишь реальными возможностями отмирание ряда государственных функций; сам процесс должен вестись не только сверху, но и снизу, руками масс. Для этого предполагалось реформировать КПСС, уменьшить ее «глобальную» роль в жизни общества и государства; организовать полноценные выборы в Советы; повысить ответственность депутатов и их зависимость от избирателей; утвердить всестороннюю гласность; добиться реальной независимости судебной власти от всех других ее видов; утвердить организационные формы осуществления права на демонстрации, свободу слова, совести, печати, собраний, права на свободное перемещение; двигаться по пути глубокой демократизации хозяйственной жизни. Все это позволило бы создать условия для «самодвижения» общества и снизить «диктатуру бюрократии».
Таким образом, мы видим, что сторонники обоих подходов были едины в понимании необходимости глубокого и даже радикального реформирования общества, однако они существенно расходились в вопросе о последовательности преобразований, что имело принципиальное значение. В первом случае предстояла приоритетная концентрация усилий на обширном, но все же ограниченном экономическом поприще; во втором — фронтальное «наступление» на всех направлениях одновременно с акцентом на общественно-политическую сферу. Очевидно, что второй путь таил в себе намного больше опасностей, ибо без должных оснований предполагалось, что самоорганизация общества в новых условиях произойдет быстро и безболезненно и отношения по линии «общество — власть» сразу примут оптимальный характер. Формально альтернатива в выборе курса обозначилась осенью 1986 г. В это время по инициативе руководства страны одновременно началась подготовка двух пленумов ЦК КПСС. Одна рабочая группа занималась разработкой концепции нового хозяйственного механизма, который обеспечил бы постепенный переход к рынку, — пленум по экономической реформе первоначально предполагалось провести в декабре 1986 г. Другая рабочая группа готовила пленум по перестройке и кадровой политике партии. (К подготовке материалов пленумов привлекались соответствующие специалисты, но в работе обеих групп принимали участие А. Н. Яковлев и В. А. Медведев, координируя их работу и обобщая представленные данные.) В ходе дискуссий вокруг подготовки этого пленума созрела идея поднять его значение до уровня апрельского и XXVII съезда КПСС, продвинуться вперед в понимании смысла и значения перестройки. Центральной идеей пленума должна быть демократизация общества. Выбор был сделан в пользу приоритетного решения политических проблем. В результате проведение пленума по экономике было отложено на полгода, а начало реформы экономики — на год. Анализ мемуаров участников тех событий позволяет объяснить мотивы этого поистине исторического выбора. Полагают, что в конце 1986 г., когда под напором новых исторических требований власть бюрократии сильно зашаталась, Горбачев не решился начинать полномасштабные экономические реформы, желая вначале подстраховаться в сфере властных отношений. Одной из субъективных причин была недооценка экономических факторов — и Горбачев, и Яковлев чувствовали себя гораздо сильнее в сфере чистой политики. В 2001 г. В. И. Воротников вспоминал, что в 1986 г. экономическая реформа была отодвинута на второй план, так как Горбачев отстаивал тезис о том, что политические реформы помогут сдвинуть и экономику. Сыграла роль и уже отмечавшаяся ранее особенность менталитета высших хозяйственных руководителей, имевших отношение к принятию решений: даже сторонники перехода к рыночным отношениям не до конца представляли сложность и механизм этого перехода; порой у них не хватало «политического веса», чтобы своевременно «пробить» нужные решения.
Завершая анализ основных вех истории 1985—1986 гг., следует указать еще на два события, имевших «знаковый» смысл. 23 декабря 1986 г. был возвращен из горьковской ссылки и фактически реабилитирован духовный лидер советских диссидентов западнической ориентации академик А. Д. Сахаров. А с начала этого месяца в кинотеатрах страны началась демонстрация фильма Т. Абуладзе «Покаяние». Формально посвященная осуждению абстрактного «диктатора», лента не оставляла сомнений в том, о ком идет речь на самом деле. Воссоздание атмосферы ужаса, порожденного бессмысленными кровавыми репрессиями, давало такую художественную версию событий, которая далеко выходила за рамки официальной трактовки истории 1920—1950-х годов. (В 2000 г. А. Н. Яковлев трактовал выход на экраны фильма Абуладзе как «начало обвала коммунистической идеологии».) Тем самым лидирующая группа как бы демонстрировала, в каком направлении и насколько далеко она была готова идти в будущем переосмыслении истории и политики.
* * *
Подводя некоторые итоги, можно констатировать, что первые полтора года объективно назревшие перемены происходили на базе политических подходов, сформулированных в конце 1982 — начале 1985 г., во многом совпадая с линиями, намеченными в андроповский период. Не случайно на Западе это время называют «авторитарной перестройкой». Конец 1986 г. стал определенным рубежом в истории преобразований 1985—1991 гг. К этому времени постепенно стали обозначаться экономические трудности. Они явились результатом, с одной стороны, неблагоприятного стечения ряда обстоятельств (падение цен на нефть, затраты на ликвидацию последствий Чернобыльской катастрофы), с другой — просчетов собственного горбачевского курса. Увеличение ассигнований на машиностроение при сокращении закупок товаров народного потребления за рубежом, широкомасштабные социальные акции, а также антиалкогольная кампания — все эти мероприятия объективно носили проинфляционный характер и способствовали бюджетной дестабилизации, которая предшествовала значительному ухудшению положения в народном хозяйстве СССР. Значение этого обстоятельства не было в должной мере осознано в то время. Более того, не позднее второй половины 1986 г. был взят стратегический курс на приоритетное преобразование политической системы общества. Прогрессирующее же ухудшение экономических параметров развития, обострение ситуации в социальной сфере стали тем фоном, на котором разворачивались основные политические и идейные баталии тех лет. В этих условиях от реформаторов требовались крайняя осторожность и тщательный просчет своих дальнейших шагов, ибо кредит доверия, полученный советским лидером в 1985 г., не мог быть бессрочным.
Приведенные соображения позволяют лучше понять значение рассмотренного этапа для понимания последующего развития событий.