Лекция 14
25 ноября 1991 г. открылось шестое заседание Госсовета, ставшее, пожалуй, наиболее драматичным. Ельцин предложил вернуться к уже согласованному тексту проекта нового Союзного договора и снять формулировку о «конфедеративном демократическом государстве», оставив «конфедерацию независимых государств». В качестве предлога для этого демарша российский президент назвал позицию своего Верховного Совета, который не готов ратифицировать ранее оговоренный вариант. А для того чтобы подобных проблем не возникало впредь, перед подписанием итогового текста его, по мнению Ельцина, следует послать на обсуждение парламентов. Кроме этого, Ельцин заявил, что «подписание Договора без Украины — бесполезное дело», и предложил «подождать» Украину, пока там 1 декабря не пройдет референдум о независимости. Ельцина поддержали руководители Белоруссии, Таджикистана и Узбекистана. Смысл всех оговорок российского президента сводился к одному: отложить парафирование Договора, не связывая себя никакими обязательствами. Даже рассылая проект документа в парламенты на обсуждение, он не соглашался считать его «согласованным». Как позже вспоминал Ельцин, к той встрече новоогаревская эпопея уже себя исчерпала и подошла к концу, надо было искать и придумывать что-то новое.
Горбачев реагировал на происходящее достаточно эмоционально. Он констатировал, что «руководители республик в ответственный момент занимаются ненужными маневрами», обвинив их в том, что они «гробят государство», и в знак протеста покинул зал заседаний, предложив договариваться без него. Как писал Ельцин, скандал никому не был нужен, но хотелось «хотя бы приличную мину соблюсти». В результате Горбачева «вернули» в зал заседаний, Договор парафирован не был, а его текст был разослан парламентам с не обязывающим сопроводительным объяснением: они получали не «согласованный». а «разработанный» проект, с тем чтобы «рассмотреть», «имея в виду подготовить его для подписания в текущем году». В отличие от прошлых встреч на пресс-конференцию никто из руководителей союзных республик выйти не захотел; Горбачев появился перед журналистами один и, не скрывая разочарования, констатировал, что республики сделали шаг назад от Союза.
Как известно, 1 декабря 1991 г. на украинском референдуме 90,32% принявших участие в голосовании высказались за независимость республики, Л. М. Кравчук был избран ее президентом. На следующий день независимость республики признал Ельцин, а 3 декабря в разговоре с Бушем Кравчук сообщил, что в ближайшие дни состоится встреча лидеров славянских республик в Минске, где будут обсуждать внешние и внутренние вопросы политики возглавляемых ими государств. 5 декабря 1991 г. Кравчук был приведен к президентской присяге, а Верховный Совет Украины принял «Послание к парламентам и народам всех стран», где было, в частности, сказано, что Договор об образовании СССР 1922 г. утратил свою силу.
Тогда же, 5 декабря 1991 г., накануне отьезда в Минск, состоялась встреча Горбачева и Ельцина. В центре внимания был вопрос о том, как относиться к произошедшему на Украине и можно ли вовлечь ее в Договор. Оба собеседника исходили из того, что «не мыслят Союза без Украины». Горбачев выразил уверенность, что Украина будет искать свое место в новом Союзе в том случае, если Договор о нем подпишут восемь республик и первой это сделает Российская Федерация. Ельцин обусловливал свою подпись под Договором согласием на участие в нем Украины. Он предлагал различные варианты «вовлечения» ее в Союз: ограничить действие Договора 3—5 годами, принять в него со статусом «ассоциированного члена». акцентировать внимание на экономическом сообществе, создать союз славянских республик. Горбачев заявил о неприемлемости последнего варианта. Формально два лидера сошлись на том, что будут и дальше «работать» с Украиной на предмет ее участия в Союзе. Однако, как писал позже Горбачев, он уже тогда знал, что окружение Ельцина подготовило текст о славянском сообществе. Окончательно сомнения отпали тогда, когда он, Горбачев, узнал, что в Минск поехали Г. Э. Бурбулис и С. М. Шахрай, определенность позиций которых в этом вопросе, как и их влияние на российского президента, были известны. То есть накануне подписания Беловежского соглашения союзный президент с большой долей вероятности знал о том, что должно было произойти в Белоруссии. Однако ни до, ни после события он предпочел не делать «резких» движений.
9 декабря 1991 г. Горбачев собрал советников и специалистов, с тем чтобы определить, как отреагировать на «беловежскую сенсацию». Были сформулированы два подхода: одни полагали, что промолчать нельзя, три человека не вправе решать судьбу Союза; другие предостерегали, что не стоит торопиться и пороть горячку. В своем «Заявлении в связи с соглашением глав трех государств о создании СНГ», сделанном в тот же день, Горбачев попытался совместить обе указанные позиции. С одной стороны, он отмечал «позитивные моменты» соглашения, с другой — робко осуждал тот факт, что соглашение было подписано без согласования с парламентами тогда, когда у них на рассмотрении уже находился его, горбачевский, проект. Нелепым выглядело предложение созвать распущенный самим же Горбачевым Съезд народных депутатов СССР и провести еще один референдум.
10 декабря на заседании Консультативного совета при президенте СССР констатировалось, что «на армию не опереться, международные силы будут взаимодействовать с Россией, с республиками» (Е. М. Примаков), «драться сейчас бесполезно» (Е. В. Яковлев), что Беловежье — «это чистой воды переворот» (Э. А. Шеварднадзе); тем не менее главной была мысль о том, что, не вступая в конфронтацию, нужно предупредить о негативных последствиях случившегося.
Пресс-секретарь союзного президента А. С. Грачев, часто общавшийся с Горбачевым в те дни, констатирует, что тот выжидал, рассчитывая на общественную реакцию в отношении происшедшего в Белоруссии. Он предполагал, что общество поднимется на защиту своего права участвовать в определении своей дальнейшей судьбы. Он ждал этого и от парламентов, которые не были посвящены в проекты решений, подписанных от их имени. Горбачев рассчитывал и на прессу, которая, по его мнению, не должна была так послушно, с облегчением начать славить новую, более решительную власть. Союзный президент предполагал, что свой голос должна поднять и интеллигенция, недавно так страстно выступавшая за подотчетность и подконтрольность власти народу. Сам же Горбачев не предпринимал никаких действий для мобилизации тех самых сил, на поддержку которых он внутренне рассчитывал.
К такому стилю поведения Горбачева подталкивали и некоторые события тех дней. 10 декабря Верховные Советы Белоруссии и Украины оперативно ратифицировали Соглашение о создании СНГ и денонсации Договора 1922 г. об образовании СССР. Президент Украины не упустил случая в резкой форме выступить против Центра и лично Горбачева, отвергнув обвинения в развале Союза. 12 декабря Соглашение ратифицировал и российский парламент. Тогда же о желании присоединиться к СНГ заявили среднеазиатские республики и Армения. Все это привело Горбачева к выводу о том, что, хотя Беловежское соглашение — «явно неконституционный акт, который многие с полным основанием называли государственным переворотом», тем не менее «получило легитимацию». В тот же день Ельцин после встречи с Горбачевым констатировал, что «сопротивление соглашению о Содружестве независимых государств со стороны Президента СССР, тем более связанное с применением силы, исключается». Сам Горбачев в конце декабря 1991 г. уже отрицал, что происшедшее в Белове- жье — государственный переворот. «Союз трансформируется в Содружество», — говорил уже бывший президент СССР.
Нужно сказать, что после подписания минских соглашений общественное мнение допускало и иное развитие событий. На 9 декабря 1991 г. — еще до Беловежья — была запланирована встреча Горбачева с Ельциным, Кравчуком, Шушкевичем и Назарбаевым. Однако в назначенный день в Москве были лишь Назарбаев и Ельцин, два других «пущиста» в столицу не поехали, опасаясь за свою безопасность. Сам Ельцин также первоначально отказался приехать в Кремль к Горбачеву, заявив, что боится ареста. Российский президент появился там, лишь получив гарантии собственной безопасности от союзного президента, прихватив, однако, в приемную Горбачева своего охранника. По Москве распространялись слухи о том, что известная «Альфа» готовилась арестовать «беловежскую тройку», но получила в последний момент отбой. На пресс-брифинге, организованном президентскими службами 10 декабря 1991 г., журналисты спрашивали, намерен ли президент привлечь союзный парламент, чтобы дезавуировать решения, принятые в Беловежской пуще; с помощью каких властных или даже силовых приемов он собирается защищать распущенный в Бресте Союз, «новоогаревский процесс» и самого себя. На это журналисты получили ставший стандартным в те дни ответ, что Горбачев не станет защищать свою власть ценой риска нового раскола общества, провоцирования в нем дополнительных политических и тем более вооруженных конфликтов.
Однако в такой позиции был и определенный элемент лукавства. В 1995 г. Е. И. Шапошников вспоминал, что еще в середине ноября 1991 г. президент СССР пригласил его в Кремль: «Его речь сводилась к поиску вариантов выхода из кризиса. При этом наиболее приемлемым, по его словам, был следующий:
— Вы, военные, берете власть в свои руки, «сажаете» удобное для вас правительство, стабилизируете обстановку и потом уходите в сторону.
— И потом прямо в «Матросскую тишину», можно с песней, — вставил я, — ведь в августе нечто подобное уже было.
— Что ты, Женя, — сказал Горбачев, — я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты, рассуждаю вслух».
Тем не менее бывший тогда министром обороны СССР Е. И. Шапошников по просьбе Горбачева 10 декабря созвал в Москве беспрецедентное совещание командующих разных уровней для «подведения итогов и постановки задач на будущее». Было приглашено все военное руководство СССР от дивизионного уровня и выше, представлены все рода войск, представители республиканских министерств обороны — всего около 500 человек. Перед собравшимися выступил Горбачев. Он повинился перед генералами, что прежде мало занимался армией, но что теперь осознал это и обещал исправиться. Главное же, однако, — это спасти от развала единое союзное государство, и здесь, по словам М. С. Горбачева, интересы военных и его как президента совпадают, поскольку единая армия не может существовать без более или менее единого Союза. Как сообщалось в информации о встрече, «страстный призыв президента СССР не произвел большого впечатления на собравшихся». Они не выразили активного стремления пойти за президентом. Среди военных говорили, что с таким призывом надо было выступить 19 августа, «тогда дело, наверное, выгорело бы».
Российское руководство уделяло военным больше внимания. 8 декабря, сразу же после подписания документов, Ельцин связывался с замминистра обороны СССР П. С. Грачевым. В тот же день, еще до разговора с Горбачевым, в известность о подписанных документах был поставлен Главком Вооруженных Сил СССР Е. И. Шапошников. А 11 декабря 1991 г., т.е. на следующий день после «Горбачеве кого» совещания, Ельцин приехал в Министерство обороны СССР с тем, чтобы «просто побеседовать». Он разъяснил генералам причины заключения трехстороннего соглашения руководителей России, Украины и Беларуссии о создании СНГ. Ельцин подтвердил приверженность идее оборонительного союза, коллективной безопасности, основанной на едином командовании, централизованном управлении ядерным и стратегическим потенциалом. Он вновь сказал о том, что Россия не намерена создавать свою армию, если ее к этому не вынудят другие.
Большое внимание в своем выступлении Ельцин уделил социальному положению армии. Он подтвердил решение обеспечить через российский бюджет денежное содержание офицерского состава, увеличив его с нового года в 1,9 раза. Рассказал о программе строительства жилья для офицерских семей, их социальной защиты, где бы офицеры ни служили. Он призвал «сохранить стабильность и спокойствие в армии как гаранта и сохранения стабильности в стране». После встречи ее участники заявили корреспондентам, что беседа с президентом России им очень понравилась своей деловитостью и конструктивностью.
Сейчас для многих очевидны негативные последствия распада СССР. Даже «архитекторы» Беловежья и сторонники «свободной от имперских амбиций России» если не сожалеют, то по меньшей мере пытаются объяснить, почему они тогда поступили именно так. Больший интерес вызывает ответ на вопрос о том, почему большая часть российского населения восприняла весть об официальной «кончине» СССР относительно равнодушно.
Думается, прежде всего сказалась усталость от затянувшейся неопределенности. В течение многих месяцев ощущалось, что страна находится в состоянии полураспада, который никак не может закончиться. В этом плане Беловежье представлялось наконец-то сделанным выбором.
Во-вторых. В течение многих месяцев все являлись свидетелями нарастающей недееспособности растаскиваемых республиками центральных управленческих структур, что привело к их практически полному свертыванию или параличу к декабрю 1991 г. В этом плане прав был С. М. Шахрай, который, обосновывая 10 декабря 1991 г. перед российскими депутатами необходимость ратификации Соглашения, утверждал, что к тому моменту «юридически и фактически существование Союза не может быть доказано». Символом распадающегося Центра стал сам Горбачев, постоянно унижаемый республиканскими лидерами пренебрежением к его аргументам и позиции.
В-третьих. Психологически восприятие исчезновения СССР выглядело не очень болезненно, поскольку констатация прекращения его существования как субъекта международного права являлась частью Соглашения о создании Содружества Независимых Государств, т.е. было преподнесено не как ликвидация, а как трансформация ранее существовавшего государства. В принципе, сам текст документа едва ли мог бы быть подвергнут чрезмерной критике: он содержал лишь неконкретные, вполне приемлемые декларации о том, как отныне свободные республики будут добровольно сотрудничать между собой. Шахрай характеризовал Соглашение как документ «с четкими политическими формулировками, с четкими политическими и экономическими обязательствами». К тому же в Белоруссии одновременно был подписан документ о координации экономической политики. В этом плане Соглашение было вполне в духе новоогаревской традиции, предполагавшей после заключения договора о Союзе подписание массы специальных дополнительных соглашений, без которых сам договор тоже «зависал». Поэтому «беловежская инициатива» представлялась лишь как способ уйти от опеки «назойливого» Горбачева и провести свою «принципиальную» позицию.
Соглашение можно рассматривать как выражение воли властвующих элит, в первую очередь России и Украины, что было наиболее ярко выражено в статьях 10 и 11. Статья 10 предусматривала, что «каждая из Высоких Договаривающихся Сторон оставляет за собой право приостановить действие настоящего Соглашения или отдельных его статей, уведомив об этом участников Соглашения за гол». Статья 11 документа гласила, что «на территориях подписавших его государств не допускается применение норм третьих государств, в том числе бывшего Союза ССР». Таким образом, каждая республика, а ныне государство, могла отказаться от любых «неудобных» статей Соглашения, а самое главное — осуществить «моментальный» выход из СССР, не будучи обремененной никакими предварительными условиями. Украина сразу же воспользовалась этой возможностью: 12 декабря 1991 г. ее президент Л. М. Кравчук подписал указ о создании собственных вооруженных сил.
Такая трактовка беловежского Соглашения представляется корректной с учетом и других обстоятельств. Документ был подписан и ратифицирован весьма оперативно, притом что в парламентах на обсуждении находился и итоговый новоогаревский проект, в который можно было вносить достаточно значительные изменения. Были отвергнуты предложения одновременного подписания Договора о создании ССГ и Соглашения о создании СНГ. В России договор был ратифицирован почти без обсуждения — на все выступления был отведен лишь один час. Решение принималось Верховным Советом РСФСР, хотя значимость вопроса требовала созыва съезда. Эго можно объяснить тем, что радикалы имели «контрольный пакет» лишь в парламенте, на съезде же успех инициаторов Беловежья мог быть оспорен, поскольку даже в Верховном Совете не все прошло гладко: за ратификацию проголосовало 188 человек, что составляло 76% от списочного состава и 93% от присугствовавших. В этих условиях тактика сторонников полного демонтажа СССР состояла в том, чтобы на основе принятых решений побыстрее ликвидировать остатки союзных властных институтов и поставить высшие представительные и законодательные органы своих республик перед свершившимся фактом.
Свой вклад в оперативную ликвидацию СССР после Беловежья внесла и Украина. Еще 10 декабря, т.е. в день ратификации соглашения о создании СНГ, ее парламент принял постановление под названием «Оговорки Верховного Совета Украины к Соглашению о создании Содружества Независимых Государств, подписанного от имени Украины 8 декабря 1991 г. в Минске». Документ интересен не столько своим содержанием, сколько тоном, в котором он был выдержан. Общий смысл оговорок сомнений не вызывал: они были направлены на становление Украины в качестве самостоятельного государства. Однако постановление насыщено словами типа «координировать», «консультироваться». «развивать» и тому подобными, призванными сформировать убежденность в том, что обретающая независимость страна нацелена на тесное взаимодействие с другими бывшими союзными республиками и что Содружество это и есть форма обновляемого Союза. Как показали последующие события, украинское руководство выжидало, как на минские соглашения отреагируют в Москве. В Киеве осознавали, что ликвидация СССР тремя входившими в него республиками в правовом плане была весьма уязвима: даже если — при всех оговорках — считать, что три республики покинули Союз, то он все равно формально продолжал существовать, так как о выходе из него не заявили другие республики, согласно Конституции являвшиеся соучредителями единого государства наравне с Россией, Украиной и Белоруссией. В этом смысле после Беловежья Горбачев все еще оставался легитимным президентом СССР, который в принципе был призван заботиться о сохранении возглавляемого им государства. Как мы видели, альтернативность в поведении союзного президента допускали и российские лидеры.
В то же время Украина опасалась сложностей при ратификации Соглашения о создании СНГ в Верховном Совете РСФСР: если бы российские парламентарии не одобрили документ или приняли ограничивающие его поправки, то мечты о полной украинской «незалежности» пришлось бы в лучшем случае отложить. Опасения украинского руководства были совершенно оправданны: при обсуждении Договора в российском парламенте украинские «Оговорки» вызвали подозрение относительно искренности заявленных в них целей. Поднимали российские депутаты и территориальный вопрос. Однако члены официальной российской делегации на переговорах в Белоруссии смогли убедить парламентариев в необходимости ратифицировать представленный текст.
Признание союзными и российскими властями Соглашения об образовании СНГ и денонсация Договора об образовании СССР 1922 г. окончательно развязали руки украинским «независимцам». Парламент Украины принял «Заявление Верховного Совета Украины по поводу заключения Украиной Соглашения о Содружестве Независимых государств», получившее статус «официального толкования Минского соглашения». Знаменательна дата принятия документа — 20 декабря 1991 г., т.е. непосредственно накануне алма- атинской встречи лидеров союзных республик, на которой предстояло окончательно определить форму возможного сосуществования государств в будущем. В отличие от «умиротворяющих» «Оговорок» 10 декабря, документ 20 декабря написан совсем в иной тональности. Здесь при характеристике Украины преимущественно используются термины «независимость», «самостоятельность», а в отношении СНГ — «отрицание», «недопустимость» и т.п. «Заявление» было призвано определенно рассеять иллюзии о возможном участии Украины в каком-либо сплачивающем бывшее союзное пространство объединении. Утверждалась украинская концепция в отношении перспектив СНГ: Содружество — это не механизм эффективного сотрудничества государств в будущем, а форма цивилизованного развода бывших союзных республик.
21 декабря 1991 г. в Алма-Ате за закрытыми дверями встретились руководители 11 суверенных государств, не посчитавшие необходимым пригласить туда Горбачева. Лидеры одиннадцати, теперь уже бывших, союзных республик договорились о ликвидации СССР. С международно-правовой точки зрения именно с этой даты, 21 декабря 1991 г., СССР прекратил свое существование. К Соглашению России, Украины и Белоруссии об образовании СНГ присоединились на правах учредителей еще 8 республик. Таким образом, в Содружество вошли все бывшие республики, кроме Грузии и государств Балтии. Была достигнута договоренность о введении временного командования Вооруженными Силами СНГ, которое будет действовать до 30 декабря, а затем будет переведено на долгосрочную постоянную основу. Тем самым Горбачев даже формально был лишен права воздействовать на армию. Затем лидеры 11 суверенных республик приняли обращение к Президенту СССР, в котором уведомляли его о прекращении существования Советского Союза и института президента СССР. Правда, в обращении главы независимых государств благодарили М. С. Горбачева «за его большой положительный вклад». Однако ему не удалось «не опоздать с отставкой»: его достаточно бесцеремонно и в унизительной форме «уволили» «республиканские вожди» о своем новом статусе, точнее о лишении прежнего, Горбачев узнал из сообщений Интерфакса. Его заявление об отставке 25 декабря было уже лишь «хорошей миной», так же как и последний указ — о передаче права на использование ядерного оружия президенту РСФСР.
Историк обязан проанализировать социальные, экономические, политические причины произошедших событий, однако он не вправе абстрагироваться от изучения и сугубо личностных мотивов поведения людей, оказавшихся на вершине властной пирамиды. Их взаимоотношения, определяемые не только политическими пристрастиями, но характерами и даже темпераментами, являются объективным фактором исторического процесса. В российском случае, как полагают многие авторы, без острого личного конфликта двух руководителей — Ельцина и Горбачева, — один из которых явно превосходил другого своими волевыми качествами, драматическое развитие событий 1990— 1991 гг. не привело бы к столь трагическим для судьбы государства последствиям. Сам Ельцин в 1994 г. писал, что Беловежье было не единственным возможным выходом из очевидного политического кризиса середины 1991 г. Был и другой: «Попытаться легально занять место Горбачева, встать во главе Союза, начав заново его реформу «сверху». Пройти путь, который не сумел пройти Горбачев... Постепенно, планомерно демонтируя имперскую машину... Возможности для этого были. Бороться за всенародные выборы Президента СССР. Сделать российский парламент правопреемником распущенного советского. Склонить Горбачева к передаче мне полномочий... И так далее. Но этот путь был для меня заказан. Я психологически не мог занять место Горбачева. Также, как и он — мое». Горбачев также не принимал многие черты политического стиля Ельцина. Противостояние между ними не могло завершиться «ничьей» — каждый настойчиво стремился к победе. Это ярко проявилось в послеавгустовские месяцы, в особенности в последние недели декабря 1991 г.
После подписания документов в Минске Ельцин заявил о «месячном сроке для отставки» союзного президента. В окружении российского президента к союзному стали все чаще относиться как к «бывшему». Глава российского МИДа А. В. Козырев, касаясь будущей судьбы главы СССР, заявил: «Горбачев — не прокаженный, и мы найдем для него работу». Министр информации М. Н. Полторанин считал возможным придумать для Горбачева какие-либо представительские функции в Содружестве, полагая, что Горбачеву «не надо опасаться участи Хоннекера». «Подыскивали» работу Горбачеву и советники Ельцина С. Б. Станкевич и Г. В. Старовойтова.
21 декабря 1991 г. в Алма-Ате Совет глав государств «доверил» Ельцину решить вопросы, вытекающие из факта ликвидации поста президента СССР: определить для него уровень пенсии, условия содержания, охраны и т.д. 23 декабря состоялась встреча Горбачева с Ельциным «для передачи дел», которая продолжалась около 10 часов. На ней рассматривались вопросы о прекращении деятельности аппарата президента СССР и Международного экономического комитета, о государственных и партийных архивах, о процедуре передачи ядерной кнопки, о создании Горбачев-фонда и «об условиях отставки Президента СССР». «Список претензий Горбачева — его «отступная», — изложенных на нескольких страницах, был огромен и практически весь состоял из материальных требований», — вспоминал Ельцин. На главном месте стоял Фонд. Российский президент удовлетворил большую часть просьб, срезав, однако, пенсию и охрану, а также отказав в просьбе предоставить рабочий офис и аппарат в центре Москвы. 25 декабря на дачу Горбачева без предупреждения явились люди из новой охраны и потребовали «освободить отличных вещей представительское помещение». В тот же день, вопреки договоренности, на передачу ядерной кнопки приехал не российский президент, а маршал Шапошников. 26 декабря, когда Горбачев прибыл в Кремль, ему было сказано, что его кабинет занят. Новый хозяин Кремля требовал от поверженного соперника, чтобы тот, «пока не поздно, покаялся в грехах и совершенных преступлениях», за которые может еще придется отвечать.
Так закончилось противостояние двух основных персонажей российской истории 1991 г.