Лекция 1
Распад СССР — событие всемирно-исторического значения, многообразие сложных и противоречивых последствий которого еще не получило адекватного отражения в исторической науке. Между тем кризисное состояние современного российского социума диктует необходимость формирования реалистического взгляда на действительность и анализа истоков существующих здесь проблем, что является обязательной предпосылкой их эффективного решения. Сказанное в полной мере относится и к сфере общественного сознания новой России.
Становление пятнадцати независимых государств на территории бывшего Советского Союза происходит в условиях идейно-политических процессов, направленность которых по сути коренным образом отличается от того, что наблюдалось на протяжении предшествующих десятилетий. Во-первых, за последние 10-15 лет у народов бывшего СССР в силу разных факторов и причин произошла «национализация» массового сознания. Во-вторых, овладевшие полнотой политической власти союзно-республиканские элиты объективно заинтересованы в «инструментализации»- истории для легитимации независимого статуса своих стран. В-третьих, профессиональное обществоведение поставлено перед необходимостью переосмыслить прошлое и настоящее с точки зрения «новых» (отличных от советских) национальных интересов возникших государств. Россия не может не испытывать влияния и определенного давления этой логики развития обстоятельств. В то же время здесь и в период перестройки, и в первые годы после нее идеологическая ситуация была принципиально иной.
В России переосмысление прошлого происходило под влиянием сильных критических — часто негативистских — настроений в отношении как дореволюционной «имперской» традиции, так и советского «коммунистического тоталитаризма» в XX в. Фактически подрывались традиционные представления об истории России, о значении российской (или русской) цивилизации, о роли русских в развитии государства и их влиянии на другие народы бывшего СССР и Российской империи. Вместе с резкой критикой со стороны «освободившихся» и «возрождающихся» наций это породило явление, которое некоторые авторы называют «кризисом национальной идентичности» русских.
Постепенно необходимость решения проблемы осознавалась и российскими «верхами» В первом ежегодном Президентском послании Федеральному Собранию от 24 февраля 1994 г. содержался тезис о том, что отныне существующие в нашей стране национальные проблемы (включая вставший в полный рост после распада СССР «русский вопрос») будут решаться на основе нового понимания нации как согражданства; в политическом лексиконе руководителей стал использоваться термин «россияне». В августе 1994 г. в официальной «Российской газете» появилась рубрика «Национальная идея и идеал нации», стимулировавшая обсуждение темы. В ходе полемики многие авторы констатировали, что привнесенные из иной среды идеи либерализма, демократии и рынка в качестве главных лозунгов «переходного периода» не могут претендовать на роль вдохновляющих национальных символов: их мобилизационный потенциал оказался очевидно недостаточным.
И все же, независимо от политической конъюнктуры, историкам неизбежно придется заниматься этой проблемой, поскольку отношение к прошлому — давнему и не очень, — выступающее как способ самоидентификации личности и общества, является предметом их профессиональной научной деятельности. Необходимость внимательного изучения истории страны в 1985-1991 гг. возникает из практических потребностей исследования современного этапа российской истории, охватывающей период с 1992 г. по 2001 г. Формально именно с 1992 г. начинается история «новой» страны. Однако, как показывает исследовательский и педагогический опыт, историю современной России «не получается» начать с «чистого листа» — с 1992 г.: отмечаемые всеми исследователями и политиками современные политический, социально-экономический и духовный кризисы во многом являются прямым результатом и продолжением тех процессов, которые развернулись в бурные перестроечные годы и обусловлены выбором именно тогда обозначившихся альтернатив социального развития.
В нашей науке справедливо осужден тезис о том, что история — это политика, опрокинутая в прошлое. В то же время нельзя отрицать, что современность оказывает значительное влияние на выбор сюжетов в изучении прошлого, заставляя обращать внимание на темы, вызывающие по тем или иным причинам особый общественный интерес. Это, безусловно, относится к проблемам недавней истории, поскольку современники уже могут видеть некоторые важные последствия тех событий и процессов, истоки которых они недавно наблюдали или даже сами в них участвовали, но которые ранее ими недооценивались или представлялись в ином свете. К числу такого рода важных вопросов относится и вопрос о том, каким образом из части бывшего СССР к 1992 г. возникло нынешнее государство — Российская Федерация. Для его корректного изучения, на наш взгляд, требуется сделать ряд необходимых предварительных замечаний, касающихся как территориальных, так и хронологических рамок нашего исследования.
В истории новых независимых государств годы пребывания их народов в составе России (СССР) часто связывают если не с угнетением, то во всяком случае с подавлением национальной жизни. По крайней мере «урон», нанесенный национальному развитию, здесь «очевиден» для всех. В этом свете отделение от СССР выглядит как акт «освобождения», обязательная предпосылка «национального возрождения». Однако из состава исторического Российского государства произошло выделение территорий, в хозяйственное, социально-культурное и политическое развитие которых вложили усилия все народы государства, и прежде всего русский. В этом плане перед современными россиянами стоит вопрос о том, что представляет собой «их» история в XX в. Среди обществоведов по этому поводу нет единства. Нам представляется возможной следующая трактовка этой темы.
Объявлением нынешней Российской Федерации правопреемницей по отношению к СССР констатируется тот факт, что СССР действительно был исторической формой российской государственности в XX в. Это, в частности, отразилось в том, что союзные управленческие структуры выступали одновременно и в качестве российских, с ее территории направлялась экономическая и общественно-политическая жизнь всей страны. Русские доминировали в миграционных потоках, связанных прежде всего с хозяйственным освоением различных регионов СССР, и не случайно именно в их среде в наибольшей степени было распространено убеждение, что их родина — не РСФСР, а Советский Союз в целом. Происходящее ныне в ближнем зарубежье «отделение» истории союзных республик в XX в. от истории СССР и РСФСР диктует, на наш взгляд, необходимость «национализации» и российской истории. Это, видимо, потребует более определенного выделения истории российских регионов и РСФСР в целом в советскую эпоху, а также — что вытекает из национальной структуры населения Российской Федерации — более глубокого изучения истории русского и других народов Федерации, анализа их взаимоотношений между собой и с народами, ныне обладающими собственной государственностью. Это, на наш взгляд, соответствует логике государственного строительства на постсоветском пространстве в 1992-2000 гг., а также тенденциям историографического развития новых стран, среди которых Россия пока являет исключение.
В этой связи необходимо ответить на вопросы о том, каким образом из бывшего СССР реально вычленялась Россия, когда, как и почему территория страны с этим названием сузилась до ее нынешних пределов, а в политическом, экономическом и идейно-духовном строе утвердились черты, столь глубоко расколовшие общество. Важно рассмотреть, насколько закономерным и неизбежным был тот результат реформ, с которым столкнулись советские граждане к 1991 г.; какова при этом роль объективных и субъективных обстоятельств. По отмеченным выше причинам из истории СССР трудно выделить российский аспект, однако сделать это, на наш взгляд, можно. Речь идет об изучении противоречия между потребностями демократизации и децентрализации государственного управления в СССР в середине 1980-х годов и необходимости переосмыслить место и роль России в новых условиях. Попытка разрешения этого противоречия приняла форму конфликта между российскими и союзными государственными органами, в ходе которого российское руководство стремилось к отделению республиканского уровня власти от общегосударственного для проведения более автономной политики, соответствующей интересам республики. Поэтому для исследователя чрезвычайно важно определиться в вопросе о том, когда Россия выходит «из тени» Союза и начинает проводить собственный «ответственный» курс и каково его содержание. Изучению комплекса связанных с этим проблем и посвящена данная работа. Анализ событий 1985—1991 гг. под этим углом зрения предопределил и не вполне обычную структуру предлагаемого сочинения. Изложение материала в первой его части выполнено в проблемно-хронологическом плане, во второй — преимущественно в проблемном. Первая часть посвящена событиям, которые позволили российскому руководству занять самостоятельные позиции во властных отношениях, оттеснив на «своей» территории союзные структуры. Во второй части анализируется уже независимая политика России в рамках СССР и предпринята попытка раскрыть историческую обусловленность принимаемых в этот период решений. В этой связи необходимо затронуть некоторые хронологические аспекты проблемы.
В большинстве публикаций независимую политику России начинают с 1992 г., что с формальной точки зрения совершенно верно, но при этом не учитывается масса содержательных нюансов, связанных с формированием этой политики. С другой стороны, встречаются попытки датировать новейшую российскую историю серединой 1990 г., что, на наш взгляд, несколько искусственно, так как решающие властные рычаги (при их спорной эффективности) находились в то время в руках союзных структур. Мы же полагаем, что реальная точка отсчета связана с августом 1991 г., и попытаемся это обосновать.
Начавшиеся в 1985 г. в СССР перемены вызвали широкий международный отклик. Контакты советского руководства с лидерами западных стран стали интенсивнее и носили иной, нежели ранее, характер. Бурно развивавшиеся события внутри СССР и в международных отношениях активизировали стремление повлиять на их ход. Особую активность в этом направлении проявляла американская администрация. Тема воздействия внешнего фактора на проводимые в Советском Союзе реформы достаточно сложна и многогранна и заслуживает специального самостоятельного исследования.
В научной среде порой можно встретить суждение о том, что события современности и недавнего прошлого являются предметом изучения политологии, но не исторической науки. Аргументируется это тем, что история обычно имеет дело с завершившимися и свершившимися фактами и процессами, изучает их как бы со стороны. Эти утверждения разделяются далеко не всеми обществоведами. Сами политологи отмечают, что их наука нацелена на обслуживание главным образом текущего политического процесса, на определенное соучастие в нем. Кроме того, объектами политологического исследования являются прежде всего политические идеи, системы и институты. Историческая же наука более ориентирована на поиск истоков, корней, обусловленности происходящих событий. Однако важно не только это. История как наука, изучая зарождение, развитие и завершение того или иного процесса, неизбежно сталкивается с необходимостью оценить воздействие самых различных факторов на состояние общественного организма. Как отмечал академик И. Д. Ковальченко, «объект познания исторической науки — вся совокупность явлений общественной жизни на протяжении всей истории общества. Таким образом, историческая наука в сравнении с другими конкретными общественно-гуманитарными науками выступает как наука комплексная, интегральная. Она имеет дело со всеми общественными явлениями, которые изучаются этими науками. В любом историческом исследовании историк предстает в двух или даже нескольких ролях». В силу этого проблематика исторических исследований намного шире политологических, и, как показывает исследовательская практика, историки более подготовлены к созданию обобщающих работ.
Период 1985—1991 гг. «привлекателен» как для политологов, так и для историков. С одной стороны, это время воспринимается как часть современности, поскольку не только живы и участвуют в общественной жизни основные «персонажи» политики тех лет, но и многие из нас имеют собственное восприятие той эпохи, основанное на личном опыте. Ныне функционирующие политические, социальные и прочие российские институты также часто восходят к тем годам.
С другой стороны, 1985—1991 гг. — завершенный исторический период. При этом он качественно отличается как от предшествующих этапов советской эпохи, так и от того отрезка отечественной истории, который начался после распада СССР. Ныне уже существует определенная историческая дистанция, позволяющая более объективно и взвешенно оценить смысл и значение происходивших в годы «перестройки» событий.
Методология и историография проблемы
Методологические проблемы развития исторической науки постоянно привлекают внимание исследователей. Можно констатировать, что в отличие от недавнего прошлого ныне исторические события России анализируются с различных методологических позиций. Специально изучавший вопрос Ю. И. Игрицкий считает возможным выделить четыре существующие «познавательные» системы: во-первых, марксистскую; во-вторых, «цивилизационную»; в-третьих, мир-системный подход И. Валлерстайна; в-четвертых, теорию модернизации.
Наблюдение за развитием отечественной историографии в последние годы позволяет сделать вывод о популярности теории модернизации, во многом по-новому освещающей российский исторический процесс, в том числе и в XX в. Этот подход способствовал, в частности, преодолению преимущественно негативистских трактовок советской истории 1920—1950-х годов, утвердившихся в нашей науке в конце 1980-х годов. На наш взгляд, «инструментарий» теории модернизации продуктивен и при изучении современной российской действительности в контексте основных тенденций мирового развития. (При этом отметим, что и другие системы также весьма полезны при освещении важных сторон жизни общества.)
Модернизацию определяют как социально-экономическую, культурную и технологическую революцию. При анализе исторического опыта модернизации выделяют ее органические модели, связанные с развитием капитализма при опоре на собственные ресурсы. Им противопоставляются неорганические модели модернизации, происходившие, как правило, позже по времени и испытывавшие влияние тех стран, где уже свершилась органическая модернизация. В свою очередь в рамках самой модернизации выделяют несколько ее типов: раннеиндустриальная модернизация, или промышленный переворот; позднеиндустриальная модернизация, в ходе которой был осуществлен переход от фабрично-заводского к поточному производству; постиндустриальная модернизация эпохи информационной революции.
В то же время в среде сторонников теории модернизации есть существенные различия. В. В. Согрин считает, что суть процесса модернизации заключается в повсеместном утверждении рыночной экономики и демократических принципов западноевропейской цивилизации. Ранняя западноевропейская модернизация, основу которой определяли два взаимопсреплетающихся процесса — промышленный переворот и утверждение либеральных ценностей, — является «классическим» образцом модернизации вообще. Другие типы модернизаций Согрин относит к запоздалым, «защитным», «догоняющим». В этих терминах описывается развитие Германии, России, а также «драконов» Юго-Восточной Азии во второй половине XX в. Применительно к странам Восточной Европы конца XX в. используется термин «посткоммунистическая модернизация».
Нетрудно заметить, что согласно «классической» теории модернизации развитие человечества фактически сводится к адаптации достижений западной цивилизации; своеобразие же остальных цивилизаций можно трактовать как их отсталость с вытекающим отсюда выводом о необходимости «исправления» положения через ту же «классическую» модернизацию. Такой подход, однако, трудноприменим, когда речь заходит о скачках в развитии ряда государств, которые осуществлялись в условиях авторитарных или даже тоталитарных режимов (имеются в виду Россия, Германия, Чили, Южная Корея, Тайвань и некоторые другие страны). В ходе дискуссий середины 1990-х годов известные исследователи на материале российской истории XX в. предприняли попытку снять некоторые противоречия «классической» теории модернизации.
По мнению В. П. Дмитренко, суть процесса модернизации в России заключалась в ускоренном техническом перевооружении страны, которое осуществлялось под давлением конкуренции с Западом и во имя сохранения статуса великой державы. Автор фактически сводил модернизацию к индустриализации, отделяя технологический прогресс от экономических, социальных и политических отношений. Он вычленил ряд этапов российской модернизации. Первый этап длился с конца XIX в. до 1917 г.; в его рамках страна освоила передовую технологию и организацию труда, однако столкнулась с социально- экономической напряженностью, что и привело к революции и гражданской войне. Второй этап, по мнению В. П. Дмитренко, начался со второй половины 1920-х и продолжался до конца 1970-х годов. За это время произошла «большевистская» модернизация страны. Социалистическая идея в своеобразной интерпретации сумела мобилизовать народы России и позволила совершить небывалый рывок — сталинскую индустриализацию. Автор отмечает противоречивость этого процесса (консервацию уравнительной системы, директивные методы управления, официальное единомыслие и др.), что препятствовало дальнейшему поступательному движению страны. Социалистическая же идея полностью реализовала свои положительные и отрицательные возможности к концу 1970-х годов, когда советское общество вступило в период затяжного кризиса.
В рамках такого подхода тоталитаризм рассматривается как политическая «оболочка» догоняющей модернизации, как институт, сумевший мобилизовать общество на решение поставленных временем задач, а социальная «цена», которую пришлось заплатить стране за свою модернизацию, признается справедливой. Надо отметить, что «модернизационная» проблематика применительно ко второй половине XX в. значительно лучше разработана на материале азиатских «драконов» (или НИС — новых индустриальных стран). Занимавшиеся этим сюжетом исследователи отмечают ряд важных общих обстоятельств, которые привели к отчасти неожиданному рывку в развитии этих ранее вовсе не процветавших стран. Первое — адекватное осознание элитой задач, стоящих перед страной, и наличие политической воли для их реализации. Второе — активное использование государственных институтов, эффективность авторитарных и полуавторитарных методов при решении мобилизационных проблем. Третье — опора на национальные (религиозные, культурные, этические и др.) традиции. Последнее особенно интересно тем, что демонстрировало ограниченность западного универсализма, подводило к признанию самостоятельной ценности различных вариантов и локальных типов человеческих цивилизаций. В связи с этим некоторые философы считают, что существующие в конце XX в. модели развития следует разделить на две группы. Первая исходит из необходимости догнать Запад и изменить духовные качества населения; сторонники второй полагают, что предпосылками развития могут стать традиционные качества. (Первый подход называют институциональным, второй — культурологическим.)
Практически все изучающие историю современной России отмечают в качестве рубежной грань 1970-1980-х годов. С одной стороны, становились очевидно неприемлемыми методы управления социальными (в широком смысле) процессами, которые сложились в предшествующие десятилетия, а с другой — страна должна была реагировать на обозначившиеся глобальные тенденции мирового развития. Все это подстегивалось «холодным» военным давлением на СССР, которое также нельзя было оставить без внимания. Главным же, на наш взгляд, было начало вступления наиболее развитых стран Запада и Востока в «постиндустриальную» фазу развития. Две ее важнейшие составляющие — технологический переворот на основе микроэлектроники и расширение масштабов креативной (творческой) деятельности, как и всей деятельности, связанной с использованием информации, — повлекли за собой целый «шлейф» радикальных перемен в экономической, социальной, духовной и политической сферах. Любопытно замечание одного из исследователей модернизации — явно не коммуниста — В. А. Красильщикова о том, что «складывающееся постиндустриальное (информационное) общество по сути соответствует марксову коммунизму: в нем преобладает не частная, а общественная собственность, на первый план выдвигается «производство человека» вместо производства вещей, подлинно основным капиталом становится человеческий капитал, а наука становится непосредственной производительной силой».
Под этим углом зрения — соответствие проводимой в СССР в 1980-е годы политики объективно стоявшим перед страной задачам модернизации — исследователи постиндустриализма проанализировали и «перестроечные реформы» горбачевского периода, весьма скромно оценив их позитивный «осадок». Полагают, что в 1985—1991 гг. происходило не движение страны из кризиса, а постепенное сползание в пропасть, приведшее в итоге к обвальному краху всех государственных институтов. Какие «технологические» просчеты «реформаторов» отмечают современные авторы? Во-первых, не была сформирована соответствующая времени новая идеологическая парадигма. Во-вторых, вместо укрепления реально существующих властных институтов было допущено их ослабление. В-третьих, были продемонстрированы безволие и боязнь непопулярных решений. В-четвертых, вместо политики на опережение власть хронически запаздывала с принятием неизбежных решений. В-пятых, в области внешней политики ошибочным оказался курс на атлантизм. В-шестых, так и не была начата структурная перестройка экономики. В-седьмых, не был предотвращен распад СССР, во всех отношениях отбросивший далеко назад все бывшие «союзные» территории». У выросшей же из «перестройки» «новой- России вообще практически не оставалось шансов на успех: к 1992 г. был разрушен один из главнейших необходимых рычагов преобразований «догоняющих» модернизаций — сильное государство. Поэтому в конце XX в. в России преобладает регрессивная тенденция к антимодернизации.
Что же касается конкретной исследовательской практики, то многие специалисты предпочитают пользоваться более нейтральным термином: общественная (или системная) трансформация России, начало которой относят к 1985 г. Сам М. С. Горбачев и его окружение ввели и уже многие годы описывают перестроечные процессы через понятие «реформация», которое «прижилось» и у некоторых других авторов.
Возможности историков современности существенно расширяются за счет использования разработок смежных областей гуманитарных знаний. За последнее десятилетие следует отметить бурный прогресс политической науки — специалисты выделяют более двадцати составляющих ее частей. Для нас особенно важны такие ее разделы, как история и теория политических институтов и идеологий, геополитика, элитология, конфликтология. Тесная взаимосвязь и взаимозависимость исторической и политической наук нашли отражение в попытках утверждения такой дисциплины, как «историческая политология». Радикальные изменения в государственном и политическом строе страны создают необходимость привлечения и правоведческой литературы. Широко применяемое с конца 1980-х годов «человеческое измерение» политических и экономических преобразований требует обращения к данным социологии.
Расширение спектра методологических подходов как в исторической науке, так и в смежных гуманитарных областях следует рассматривать, на наш взгляд, не как отрицание, а как развитие и обогащение того позитивного методологического багажа, который был накоплен советской историографией в предшествующие годы.
Анализ вышедшей литературы по современному периоду отечественной истории указывает на существование двух методологических недостатков, получивших достаточно широкое распространение. Во- первых, некоторые историки не считают необходимым скрывать свою гражданскую позицию, что ведет к политизации исследований и, следовательно, к снижению их научной значимости. Другие авторы при оценках описываемых явлений опираются на моральные, этические критерии, что тоже во многом обесценивает затраченные — часто значительные — усилия. Историк современности должен осознавать опасность обоих объяснимых «соблазнов» и стремиться к созданию исторической концепции на основе принципов историзма и объективности.
Необходимо отметить, что истории перестройки в отечественной историографии не повезло. С одной стороны, в 1985—1991 гг. имелись профессиональные кадры, предметом исследования которых была история современности, ранее достаточно хорошо представленная в общем потоке исторической литературы. С другой стороны, стремительное изменение общественно-политической ситуации, резкая смена еще недавно казавшихся незыблемыми идеологических постулатов, нарастание конфликтного потенциала общества как следствия борьбы за власть между различными сегментами политической элиты — все это вызвало «методологический шок» у ученых-гуманитариев, который отрицательно сказался на изучении событий тех лет. Громадный поток «перестроечной литературы»’ обслуживал преимущественно определенные «партийные» тенденции. Качественные научные издания были скорее исключением.
Исследовательскую ситуацию после 1991 г. тоже трудно назвать благоприятной. Во-первых, изменилось положение науки в обществе, значительно сократилось ее финансирование, что привело к общему ослаблению интенсивности научных исследований, в том числе в сфере новейшей отечественной истории. Серьезную трансформацию претерпела и система организации научной деятельности. Рождение новых «независимых» исследовательских структур (корпораций, институтов, фондов) — важное, но не однозначное явление современной научной практики. Хотя они стимулируют поддержание интереса к определенной исторической и политологической проблематике, но в то же время появляющиеся здесь материалы не вполне свободны от позиции социального (и не только) заказчика.
Во-вторых, фактическое утверждение в качестве официального «нового идеологического монизма», который достаточно последовательно внедрялся в массовое сознание в 1990-е годы, вело к сохранению в историографии некоторых негативных черт, которые обычно связывали с исследовательской практикой недавнего прошлого: наличие внутренней политической цензуры и политической конъюнктурщины. Все это не могло не отразиться на изучении столь сложного и противоречивого горбачевского шестилетия, внимание к которому нельзя считать избыточным.
Первой замеченной многими работой по новейшей отечественной истории стала появившаяся в 1994 г. книга В. В. Согрина «Политическая история современной России. 1985—1994. От Горбачева до Ельцина». В публикации впервые в систематизированном виде были изложены наиболее важные события затрагиваемого автором периода. Значение работы в том, что она была одной из первых конструктивных попыток профессионально проанализировать недавнее прошлое. Определенную роль в этом сыграло и знакомство автора с западной традицией изучения советского общества.
Одним из ведущих институтов в изучении современности является Центр политической и экономической истории России Российского независимого института социальных и национальных проблем (руководитель Центра — В. В. Журавлев). В 1990-е годы здесь была развернута очень важная работа по сбору и публикации источников, освещающих важнейшие стороны советской и российской действительности. Вышедшие публикации — при всей сложности затронутых тем — во взвешенной, академической манере отражают политические процессы 1985—1998 гг. В 1994 г. Центром было издано экспериментальное учебное пособие «История современной России. 1985— 1994», значение которого существенно выходило за рамки заявленного жанра. Это было, по сути, первое самостоятельное научное исследование, посвященное становлению независимого Российского государства. Этому же сюжету посвящен большой раздел в подготовленной в РНИСиНП в 1996 г. двухтомной работе по политической истории России.
Среди работ по истории страны последнего пятнадцатилетия выделяется издание «Россия—2000. Современная политическая история (1985—1999)», подготовленное движением «Духовное наследие» и «РАУ-Корпорация» (под общей редакцией А. И. Подберезкина). Работа состоит из двух частей. В первой представлена хроника событий; содержится попытка выделить наиболее значимые вехи новейшей отечественной истории. Этот же том включает проблемно-аналитические материалы по широкому спектру проблем внутренней и внешней политики. Вторая часть издания является наиболее представительным — свыше 15 тыс. статей — на сегодняшний день биографическим справочником о российской элите (политической, экономической, научной, художественной и др.).
Выпускаемые ежегодно фундаментальные обзоры Института социально-политических исследований РАН (руководитель института — академик РАН Г. В. Осипов) формально посвящены анализу текущей российской действительности. Однако, рассматривая события в широком историческом контексте, они выходят за пределы посткоммунистической России и содержат много важных наблюдений относительно 1985-1991 гг.
Обращение к работам, посвященным горбачевскому периоду, позволяет сделать наблюдение о преобладании в ней проблематики, связанной преимущественно с общественно-политической жизнью. Это нашло отражение, например, в привлекшей к себе широкое внимание книге известного историка И. Я. Фроянова. Становление новых российских государственно-политических институтов рассматривается в коллективной монографии «Россия политическая», подготовленной под эгидой московского Центра Карнеги. При этом, однако, следует заметить, что далеко не все сюжеты, связанные с реформами 1985-1991 гг., освещены равномерно и полно.
Проблеме исторических предпосылок перестройки посвящена интересная работа А. В. Шубина. Здесь впервые столь полно анализируется совокупность внешне- и внутриполитических обстоятельств, которые вызвали преобразования в СССР и во многом обусловили их формы. Уникальный материал относительно внешнего влияния на СССР в начале 1980-х годов западных стран, прежде всего США, содержит книга американского исследователя П. Швейцера. Значительное внимание привлекли и новые для советской действительности второй половины 1980-х годов явления. Среди них — одна из центральных проблем советской политики тех лет — проблема возникновения, формирования и деятельности политической оппозиции, ее отношений с официальными властями. Изучение этого процесса нашло свое отражение в ряде публикаций, в их числе — весьма содержательная коллективная монография «Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия» (М., 1995). Сюда же примыкает и литература, посвященная формированию системы многопартайности в современной России, где анализируются процессы возникновения, организационного становления партий и движений, эволюция их идеологических позиций и собственно политическая деятельность. В последние 6—8 лет много внимания уделяется изучению российской политической элиты. В разработке темы участвуют политологи, социологи, историки.
В публикациях правоведов рассмотрены происходившие в 1985— 1991 гг. изменения конституционного строя СССР и РСФСР. Исследованы некоторые аспекты деятельности съездов народных депутатов, а также союзного и российского Верховных Советов. Намного больше внимания уделено изучению становления и функционирования новой системы исполнительной власти и в особенности — института президентства в России.
Поставлена, но еще явно недостаточно изучена, одна из важнейших проблем перестроечного периода — место и роль КПСС в преобразованиях 1985—1991 гг. Имеющиеся публикации содержат интересные, хотя и разноречивые наблюдения и толкования. Наиболее полно комплекс связанных с этим вопросов отражен в содержательной работе правоведа Ф. М. Рудинского, формально посвященной рассмотрению более поздних событий.
Сказанное в полной мере относится и к такой «броской» части горбачевской политики, как гласность. Имеются интересные публикации по истории журналистики тех лет. Однако содержательная сторона идеологической жизни рассматривается преимущественно в работах политиков, а также публицистов, что соответственно влияет на характер изложения материала. Среди такого рода работ следует выделить весьма насыщенные фактическим материалом острополемические книги С. Г. Кара-Мурзы. Одна из интересных и сложных тем — история советской интеллигенции, эволюция ее взглядов, влияние на события — также представлена постановочно.
Думаю, не будет преувеличением утверждение о том, что наиболее значительные результаты в изучении 1985—1991 гг. связаны со сферой национальной политики и межнациональных отношений. Прежде всего, следует отметить начатую еще в конце 1980-х годов работу по формированию источниковой базы исследований. Только с 1989 по 1997 гг. Центром по изучению межнациональных отношений (руководитель М. Н. Губогло) Института этнологии и антропологии РАН было издано пятьдесят девять, преимущественно документальных, сборников, посвященных национальным движениям на территории бывшего СССР. Вышли обобщающие работы по данному периоду; значительное внимание привлекли межнациональные конфликты. Впервые за долгие годы появились серьезные исследования «русского вопроса». Одной из лучших этнополитических работ по истории СССР 1985—1991 гг. является монография С. В. Чешко, где обстоятельно проанализирована роль национализма в разрушении Союза.
После распада СССР появились работы, посвященные Российской Федерации до 1992 г. Это публикации, относящиеся к собственно национальной политике, а также большой массив исследований, касающийся развития федеративных отношений. Много внимания привлекает чеченская проблематика, хотя на ее освещение особенно заметное влияние оказывает политика.
В последние годы появилось немало публикаций, где содержатся попытки анализа политического стиля М. С. Горбачева. Однако отбор фактов из его биографии и трактовка деятельности в значительной мере обусловлены пристрастиями авторов: можно встретить и сравнение Горбачева с де Голлем, и обвинения его в государственной измене.
В 2001 г. вышла книга «Эпоха Ельцина. Очерки политической истории», подготовленная группой бывших помощников первого российского президента. Немало места в работе отведено и периоду 1985— 1991 гг. В публикации содержатся важные документы, небезынтересные наблюдения. Представляется, однако, что эта книга — в первую очередь факт политической жизни.
Экономический фон, как правило, присутствует в обобщающих работах по истории страны 1985—1991 гг. Однако параметры социально-экономического развития государства чаше даются по официальным материалам тех лет. Сами историки пока мало обращаются к изучению народно-хозяйственных процессов, что вызывает необходимость ознакомления с работами экономистов, в которых с большей или меньшей степенью детализации анализируются народно-хозяйственные процессы перестроечного периода. Эти сюжеты нашли отражение в работах экономистов, на разных этапах принимавших участие в разработке и осуществлении хозяйственной политики.
Обзор литературы по истории преобразований в СССР в 1985— 1991 гг. будет неполным без упоминания зарубежной историографии, тем более что здесь накоплен определенный опыт в изучении советских реформ тех лет. В отличие от отечественных исследователей западные советологи оказались более подготовленными к анализу радикальных изменений перестроечного времени. Они не переживали «методологического шока» — наоборот, здесь уже существовала традиция критического анализа советской действительности сквозь призму сопоставления с европейскими и американскими политическими и прочими стандартами. Поэтому советологи активно взялись за изучение горбачевских реформ еще в ходе их реализации, тогда же сформировалась основная проблематика исследований. Обычно освещались сдвиги во властных отношениях после ухода Л. И. Брежнева, демократизация политической системы, гласность и изменения в общественной жизни, реформирование плановой экономики с точки зрения ее движения к рынку, изменения в отношениях между «Центром» и союзными республиками и «национальный вопрос», а также «новое политическое мышление» во внешней политике. Происходящие в СССР с 1985 г. события часто называют «второй русской революцией», имея в виду переход от тоталитарной общественной системы к демократической. Типичной в этом плане является работа С. Уайта, выдержавшая к 1994 г. четыре издания. Применительно к теме нашего исследования следует выделить книги Р. Саквы, А. Брауна, Дж. Хоуга и Дж. Данлопа, написанные на основе достаточно широкого круга официальных и публицистических источников 1985—1991 гг. В работах двух последних авторов внутри «союзной» выделяется и «российская» проблематика.
Источниковая база
Изучение современной истории имеет свои особенности с точки зрения Источниковых возможностей. Как это было и ранее, исследователь опирается прежде всего на многообразие опубликованных источников, поскольку большие информационные массивы, хранящиеся в текущих архивах, какое-то время недоступны для использования в академических целях. При анализе перестроечных процессов особый интерес представляли бы документы высших партийных и государственных органов СССР и РСФСР, находящиеся в Архиве президента России, куда ныне имеет доступ весьма узкий круг лиц. Это повышает значение мемуарных источников — благо рассматриваемый период описан участниками основных событий едва ли не подробнее любого другого отрезка советской истории, — а также предъявляет особые требования относительно широты и разнообразия других опубликованных материалов.
К первой группе источников следует отнести официальные документы той эпохи, которые в свою очередь можно разделить на три подгруппы. В первую войдут партийные документы — материалы съездов КПСС, пленумов ее ЦК, различных проводимых в ЦК совещаний. Применительно к начальным этапам перестройки большое значение имеют выступления и работы партийных лидеров, где разъяснялись особенности проводимой политики. Во вторую подгруппу должны войти материалы государственных органов СССР и РСФСР — Съездов народных депутатов, а также созданных в 1989 и 1990 гг. парламентов Союза и России. Даже опубликованные документы этих государственных институтов в исследовательской практике используются пока фрагментарно. В третью подгруппу целесообразно включить документы и материалы партий, движений, их блоков, которые отражают процесс политического размежевания внутри советского общества в конце 1988-1991 г.
Ко второй группе источников следует отнести мемуары участников политической жизни: воспоминания, касающиеся 1985-1991 гг., важны, во-первых, как источник (порой единственный) информации о событиях, во-вторых, как источник для изучения менталитета правящей элиты, в-третьих, часто они содержат элементы анализа отдельных событий и значимых исторических процессов. Изданные воспоминания также можно разделить на ряд подгрупп. В первую войдут воспоминания политических лидеров СССР и России, которые стоит рассматривать вместе с мемуарами лиц из их ближайшего окружения, — часто в публикациях весьма осведомленных «советников» и «соратников» можно встретить такие оценки и трактовки событий, на которые сами высшие руководители по разным причинам не решаются. Ко второй подгруппе источников мемуарного плана можно причислить публикации политиков первого эшелона, получивших известность в 1985-1991 гг. и игравших большую или меньшую роль в событиях тех лет, а также книги некоторых государственных деятелей и военных. В литературе этой подгруппы следует выделить публикации, относящиеся к политическому кризису августа 1991 г. К третьей «мемуарной» подгруппе можно отнести некоторые журналистские работы и подборки документов и материалов с 1985 по 1991 гг. Ценность такого рода книг обусловлена возможностью доступа их авторов, в том числе и к эксклюзивной информации. Много важной информации мемуарного плана появляется в периодике в связи с годовщинами тех или иных важных событий.
К третьей группе источников необходимо отнести публицистику, материалы прессы. Применительно к рассматриваемому периоду этот вид источников имеет особенно важное значение. Формирование новых тенденций общественной жизни в 1985-1991 гг. находило яркое отражение на страницах печати. Широкая идеологическая полемика, становящийся фактом политический плюрализм способствовали тому, что многие издания стали трибуной для выражения определенных — порой противоположных — «партийных» позиций, что делает обязательным их привлечение для изучения практически любого сюжета истории тех лет.