Послевоенные достижения и проблемы науки, образования и культуры
Сталинское правительство в полной мере сознавало решающую роль образования, науки, культуры в осуществлении стоящих перед страной задач и дальнейших преобразованиях самого общества. Несмотря на крайнее напряжение госбюджета, были изысканы средства на их развитие. Сразу же после войны была восстановлена отстроенная в 1930-е годы система всеобщего начального образования, с 1952 г. обязательным становится 7-летнее, открываются вечерние школы для работающей молодежи. Уже к 1948 г. превзойдена довоенная численность студентов. В 1953 г. в стране насчитывалось свыше 4,5 млн человек с высшим и средним специальным образованием. Возможности культурной и политической просвещенности населения резко расширялись с развитием вещания радио и телевидения (в 1945 г. в стране было несколько сот телевизоров, а в 1953 г. — несколько десятков тысяч).
В годы четвертой пятилетки почти на треть увеличилось число научно-исследовательских институтов (в 1946 г. их было 2061), созданы Академии наук в Казахстане, Латвии и Эстонии, образована Академия художеств СССР. Главный штаб советской науки в эти годы возглавлял замечательный русский ученый С. Вавилов.
Сергей Иванович Вавилов (1891-1951), выдающийся ученый-физик, один из основателей нелинейной оптики, скончался на посту президента АН СССР 25 января 1951 г., не дожив до своего 60-летия. Штаб советской науки он возглавлял с июля 1945 г. Вавилов родился 12(24) марта 1891 г. в Москве. Его путь в науку начался в стенах физико-математического факультета Московского университета, который он окончил с отличием в 1914 г. По окончании университета Вавилов в 1914—1918 гг. был на военной службе, в 1918—1930 гг. заведовал отделением физической оптики Института физики и биофизики Наркомздрава РСФСР, преподавал физику в Московском университете, будучи с 1918 г доцентом, с 1929 г профессором и заведующим кафедрой. В 1931 г. он был избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1932 г. — академиком. С 1932 г возглавлял Физический институт АН СССР, одновременно (в 1932—1945) являлся научным руководителем Государственного оптического института. Со студенческой поры Вавилов занимался исследованием различных сторон природы света. С. Вавилов был также крупным специалистом по философии естествознания и истории науки. Сергей Иванович тяжело переживал гибель своего старшего брата — Николая Ивановича Вавилова, великого биолога, основоположника современного учения о биологических основах селекции и учения о центрах происхождения культурных растений, подвергнутого репрессиям и умершего в тюрьме в 1943 г. В 1951 г. Президиумом АН СССР учреждена золотая медаль имени С. Вавилова (присуждается за выдающиеся открытия в области физики), его имя присвоено Институту (физических проблем АН СССР и Государственному оптическому институту.
История этого периода отмечена выдающимися достижениями ученых и конструкторов, обеспечивших использование атомной энергии в военных и мирных целях, развитие реактивной авиации, создание комплексов автоматически управляемых ракет дальнего действия и зенитных ракет ПВО, создание электронно-вычислительных машин первого поколения. Советская литература этого периода обогатилась появлением литературных произведений, ярко отразивших минувшую войну (А. Фадеев, Б. Полевой, В. Некрасов) и другие этапы исторического прошлого советских народов (Л. Леонов, Ф. Гладков, К. Федин, М. Ауэзов); новыми достижениями композиторов (С. Прокофьев, Д. Шостакович, Н. Мясковский), живописцев (А. Герасимов, П. Корин, М. Сарьян), кинорежиссеров (И. Пырьев, В. Пудовкин, С. Герасимов) и др.
Годы войны породили у интеллигенции большие надежды на либерализацию послевоенной общественной жизни, ослабление жесткого партийно-государственного контроля в области литературы и искусства, расширение свободы творчества.
С. Вавилов
А. Фадеев
Личные впечатления миллионов советских людей, побывавших в Европе, ослабляли пропагандистские стереотипы об «ужасах капитализма». Союзнические отношения со странами Запада в военные годы позволяли надеяться на расширение культурных связей и контактов после войны.
А. Толстой, к примеру, послевоенное время представлял так: «Десять лет мы будем восстанавливать города и хозяйство. После мира будет нэп, ничем не похожий на прежний нэп. Сущность этого нэпа будет в сохранении основы колхозного строя, в сохранении за государством всех средств производства и крупной торговли. Но будет открыта возможность личной инициативы, которая не станет в противоречие с основами нашего законодательства и строя, но будет дополнять и обогащать их. Будет длительная борьба между старыми формами бюрократического аппарата и новым государственным чиновником, выдвинутым самой жизнью. Победят последние. Народ, вернувшись с войны, ничего не будет бояться. Он будет требователен и инициативен. Расцветут ремесла и всевозможные артели, борющиеся за сбыт своей продукции. Резко повысится качество. Наш рубль станет мировой валютой. Может случиться, что будет введена во всем мире единая валюта. Стена довоенной России рухнет. Россия самым фактом своего роста и процветания станет привлекать все взоры».
Начавшаяся «холодная война» перечеркнула подобные прогнозы и надежды. Противоборство с капиталистическим миром заставило вспомнить об уже наработанных в 1930-е годы приемах и методах утверждения «классового подхода» в идеологическом воспитании масс. С первыми признаками похолодания в отношениях с Западом руководство СССР принялось «завинчивать гайки» в отношении интеллигенции, которые ослабли в военные годы. Основной целью советской идеологии в новых условиях являлась, как и прежде, апологетика советского строя, идеалов советского общества и беспощадное осуждение всего, что этому не соответствовало. Уже через несколько месяцев после известной фултоновской речи Черчилля идеологические службы СССР приступили к осуществлению конкретных мероприятий, нацеленных на укрепление идеологической стойкости советских людей, их готовности решительно отстаивать ценности советского образа жизни не только в идеологическом, но и в открытом военном противоборстве с капиталистическим Западом.
Развертывание кампании по укреплению советского патриотизма
Основой долговременной пропагандистской кампании по воспитанию народов СССР в духе советского патриотизма стало выступление И. Сталина на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной армии 24 мая 1945 г. В тосте «за здоровье русского народа», в сущности, признавалось, что победа достигнута не только за счет преимуществ социалистического строя, но прежде всего за счет патриотизма русского народа. В выступлении провозглашалось, что этот народ «является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», что он заслужил в войне «общее признание как руководящей силы» Союза. Отмечены были не только его «ясный ум», но и такие качества, как стойкий характер и терпение, доверие правительству в моменты отчаянного положения, готовность идти на жертвы.
В политике и патриотическом воспитании народов СССР с опорой на эти качества некоторые стали усматривать опасность окрашивания их в цвета русского национализма и великодержавна. Проявление национализма виделись уже в самом сталинском тосте, выделявшем в многонациональном советском народе только одну «выдающуюся» нацию. Это не могло не вызывать обеспокоенности за будущность национального развития у представителей некоторых других народов страны.
К примеру, участник приема в Кремле И. Оренбург был так поражен и раздосадован тостом, что не смог сдержать слез.
В то же время, руководители пропагандистского аппарата старались не допустить кривотолков в понимании сталинского тоста. Передовые статьи «Правды» и других изданий разъясняли, что патриотизм советского, русского народа ничего общего не имеет с выделением своей нации как «избранной», «высшей», с презрением к другим нациям. Утверждалось, что русскому народу, «старшему и могучему брату в семье советских народов», довелось взять на себя главную тяжесть борьбы с гитлеровцами, и он с честью исполнил эту великую историческую роль. Без помощи русских «ни один из народов, входящих в состав Советского Союза, не смог бы отстоять свою свободу и независимость, а народы Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии, временно порабощенные немецкими империалистами, не могли бы освободиться от немецко-фашистской кабалы». Вслед за интерпретациями давались установки: «Партийные организации обязаны широко пропагандировать замечательные традиции великого русского народа как наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав СССР. Партийные организации должны разъяснять, что сталинская оценка русского народа... является классическим обобщением того исторического пути, который прошел великий русский народ». Требовалось также разъяснять, что «история народов России есть история преодоления... вражды и постепенного их сплочения вокруг русского народа», а освободительная миссия русского народа, его руководящая роль заключаются только в том, чтобы «помочь всем другим народам нашей страны подняться в полный рост и стать рядом со своим старшим братом».
Победа в войне позволяла по-новому оценить значение русской культуры для культур других народов СССР и мировой. Вызвано это было не только тем, что советские ученые и деятели культуры внесли большой вклад в уничтожение угрозы истребления гитлеровцами многовековых завоеваний человеческой культуры. Другим фактором, способствовавшим переоценке русской культуры, было стремление противопоставить ее достижения культуре Запада, представление о высоком уровне которой в ее повседневных проявлениях могли составить многие миллионы побывавших за годы войны в Европе советских людей.
Молотов, вероятно, хотел, более чем кто-либо, быть уверенным в правоте своих слов, когда 6 ноября 1947 г. говорил: «Наемные буржуазные писаки за рубежом предсказывали во время войны, что советские люди, познакомившись в своих боевых походах с порядками и культурой на Западе и побывав во многих городах и столицах Европы, вернутся домой с желанием установить такие же порядки на Родине. А что вышло? Демобилизованные... взялись с еще большим жаром укреплять колхозы, развивать социалистическое соревнование на фабриках и заводах, встав в передовых рядах советских патриотов». Признавая, что «у нас еще не все освободились от низкопоклонства и раболепия перед Западом, перед Западной культурой», он пытался вдохновить слушателей сталинскими «историческими словами»: «Последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства».
Власти стремились питать исторический оптимизм советского человека не только героизмом свершений советского периода истории, но и всей многовековой культурой страны. Уже в военные годы начались прославления ее деятелей, с именами которых связывались «великие вклады в мировую науку, выдающиеся научные открытия, составляющие важнейшие вехи развития современной культуры и цивилизации». С новой силой они были продолжены после ее окончания. В приветствии, которое направили 16 июня 1945 г. в адрес Академии наук СССР в связи с ее 220-летием СНК СССР и ЦК ВКП(б), говорилось: «Советский народ по праву гордится основоположником русской науки Ломоносовым, гениальным химиком Менделеевым, великими математиками Лобачевским, Чебышевым и Ляпуновым, крупнейшим геологом Карпинским, всемирным географом Пржевальским, основателем военно-полевой хирургии Пироговым, великими новаторами-биологами Мечниковым, Сеченовым, Тимирязевым и Павловым, замечательным преобразователем природы Мичуриным, искусным экспериментатором-физиком Лебедевым, создателем радиосвязи Поповым, основоположниками теории современной авиации Жуковским и Чаплыгиным, выдающимися двигателями русской революционной мысли — Белинским, Добролюбовым, Чернышевским, великим пионером марксизма в нашей стране — Плехановым».
2 января 1946 г. П. Капица направил Сталину письмо, в котором сетовал, что мы «мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. В особенности сильны были наши строители». Рекомендуя к изданию книгу Л. Гумилевского «Русские инженеры» (издавалась в 1947 и 1953 гг.), он утверждал: «Большое число крупнейших инженерных начинаний зарождалось у нас», «мы сами почти никогда не умели их развивать (кроме как в области строительства)», причина в том, что «обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранное». Переоценку заграничных сил, излишнюю скромность инженеров ученый называл недостатком еще большим, чем излишняя самоуверенность.
Логика борьбы против низкопоклонства и национального нигилизма уже вскоре привела к утверждению не подлежащих обсуждению положений о необходимости «твердо помнить» о том, что «русская культура всегда играла огромную, а теперь играет ведущую роль в развитии мировой культуры». По этой причине утверждалось, что «нелепо и политически вредно» изображать «корифеев» русской философской и научной мысли учениками западноевропейских мыслителей и ученых.
Однако и послевоенные проявления «националистического нэпа» власти стремились держать в определенных рамках. Получив в июле 1947 г. записку А. Жданова с материалами к проекту новой Программы партии, Сталин против слов: «Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ... он по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций» написал выразительное: «Не то». В редакционной статье журнала «Вопросы истории» (1948, № 2) вновь прозвучали жесткие требования: не допускать ошибочного понимания, игнорирования классового содержания советского патриотизма; сползания на позиции квасного патриотизма. Не менее опасными и вредными представлялись и ошибки, идущие по линии «очернения прошлого», преуменьшения роли русского народа в истории. Подчеркивалось, что «всякая недооценка роли и значения русского народа в мировой истории непосредственно смыкается с преклонением перед иностранщиной. Нигилизм в оценке величайших достижений русской культуры, других народов СССР есть обратная сторона низкопоклонства перед буржуазной культурой Запада». Таким образом, известный баланс в отношении уклонов в национальном вопросе восстанавливался.
В этой связи несправедливой критике подверглись работы академика Е. Тарле за: «ошибочное положение об оборонительном и справедливом характере Крымской войны»; оправдание войн Екатерины II «тем соображением, что Россия стремилась якобы к своим естественным границам»; пересмотр характера похода в Европу в 1813 г., представленного «таким же, как освободительный поход в Европу Советской армии».
П. Капица
А. Твардовский
Осуждались «требования пересмотреть вопрос о жандармской роли России в Европе в первой половине XIX в. и о царской России как тюрьме народов», попытки поднять на щит генералов М. Скобелева, М. Драгомирова, А. Брусилова как героев русского народа. Как недопустимый объективизм в науке были осуждены предложения о замене «классового анализа исторических фактов оценкой их с точки зрения прогресса вообще, с точки зрения национально-государственных интересов». Историкам напоминалось, что все эти «ревизионистские идеи» осуждаются Центральным Комитетом партии.
Ярким примером критики будто бы ошибочного понимания советского патриотизма, игнорирования его классового содержания была критика произведений А. Твардовского тогдашним литературным начальством. В декабре 1947 г. «Литературная газета» опубликовала статью своего главного редактора В. Ермилова о книге Твардовского «Родина и чужбина». Раздумья знаменитого поэта и писателя о войне, природе патриотизма, о свойствах и качествах народа, проявленных в годы бедствий, были охарактеризованы как «фальшивая проза», «попытка поэтизировать то, что чуждо жизни народа». История с огульной критикой А. Твардовского обнаружила явное стремление влиятельных литераторов признавать советский патриотизм не иначе как в отождествлении с «подлинным интернационализмом» (социалистическим космополитизмом).
После войны был принят ряд постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам культуры, нацеленных на искоренение низкопоклонства, укрепление советского патриотизма. Первым из их череды было «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» (14 августа 1946 г.). Оно обличало поощрение журналами «низкопоклонных чувств» перед заграницей, западно-американской литературой (это отмечалось при подготовке постановления, в частности Сталиным) и то, что в журналах появилось «много безыдейных, идеологически вредных произведений», которые не помогают государству «воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело... готовым преодолеть всякие препятствия». Постановление подвергло беспощадной критике творчество писателя Михаила Зощенко, названного «пошляком и подонком литературы», изображающим советскую действительность в «злостнохулиганской», «уродливокарикатурной» форме, советских людей — «примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами». Анна Ахматова названа «типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии», застывшей на позициях «буржуазно-аристократического эстетства и декадентства» и наносящей «вред делу воспитания нашей молодежи». С разъяснением постановления выступал в Ленинграде 29 сентября главный идеолог партии А. Жданов. В Киеве в тот же день с одинаковым со ждановским, по сути, и разносной форме докладом выступил Н. Хрущев. Поэт Сергей Наровчатов, как и многие советские люди, безошибочно воспринял постановление как «часть обширного идеологического поворота, который является следствием уже совершившегося послевоенного поворота в политике. Соглашение с Западjм окончилось... Складывается коалиция для будущей войны, где нам будут противостоять англичане и американцы. Отсюда резкое размежевание идеологий».
Постановление «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26 августа 1946 г.) требовало запретить постановки театрами пьес буржуазных авторов. В них усматривалась пропаганда реакционной буржуазной идеологии и морали. Постановления «О кинофильме “Большая жизнь”» (4 сентября 1946 г.), «Об опере “Великая дружба”» (10 февраля 1948 г.) давали уничижительные оценки творчеству режиссеров Л. Лукова, С. Юткевича, А. Довженко, С. Герасимова; композиторов В. Мурадели, С. Прокофьева, Д. Шостаковича, В. Шебалина. Им вменялись в вину безыдейность творчества, искажение советской действительности, заискивание перед Западом, отсутствие патриотизма. С. Эйзенштейна обвиняли в том, что он «обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-Клус-Клана»; создателей «Великой дружбы» — за то, что они представили грузин и осетин врагами русских в 1918-1920 гг., в то время как «помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы».
В 1947 г. для повсеместной кампании по искоренению низкопоклонства было использовано «дело» члена-корреспондента Академии медицинских наук Н. Клюевой и профессора Г. Роскина, предложивших опубликовать в США книгу «Биотерапия злокачественных опухолей» (выпущена в Москве в 1946 г.; в США к изданию не принята). Кампания долго и тщательно готовилась. В феврале этот факт стал предметом обсуждения с участием Сталина и Жданова. В мае Сталин апробировал основные идеи закрытого письма по этому поводу в партийные организации в беседе с писателями А. Фадеевым, Б. Горбатовым, К. Симоновым. Он сетовал, что у наших интеллигентов среднего уровня «недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Эта традиция отсталая, она идет от Петра».
В июне 1947 г. в Министерстве здравоохранения СССР был проведен «суд чести» над Клюевой и Роскиным, со всеми атрибутами — членами суда, выступлением главного обвинителя, показаниями свидетелей, попытками обвиняемых оправдаться. И вынесен приговор: общественный выговор. Тогда же начались съемки фильма «Суд чести» (выпущен в январе 1949 г.). О серьезности подхода к кампании свидетельствовали наказания главным виновникам. Академик В. Ларин, возивший рукопись в США и предлагавший ее издание, был осужден на 25 лет за «шпионаж». Министр здравоохранения Г. Митерев смещен со своего поста. 17 июня 1947 г. парторганизациям страны направлено закрытое письмо ЦК «О деле профессоров Клюевой и Роскина». Письмо заканчивалось предложением создавать «суды чести» по всем аналогичным проступкам. Суды были созданы по всей стране в научных, учебных заведениях, в государственных учреждениях, министерствах, творческих союзах. В июле 1948 г. срок действия судов был продлен на год, но после этого власти потеряли к ним интерес. Всего за 2 года состоялось около 50 процессов.
Следствием политики изоляции, направленной на устранение потенциально возможного воздействия со стороны капиталистического мира на советских граждан, стал выпущенный 15 февраля 1947 г. указ «О воспрещении регистрации браков граждан СССР с иностранцами» (отменен в сентябре 1953 г.).
Идеологические дискуссии конца 1940-х — начала 1950-х гг.
В 1947 г., в январе и июне, были проведены две дискуссии по книге Г. Александрова «История западноевропейской философии» (1946). Книга подвергалась критике за объективизм, терпимость к идеализму и декадентству, за отсутствие полемического задора в критике философских противников. Существенным пороком было расценено «невключение истории развития русской философии в учебник и тот факт, что изложение истории философии доводилось только до 1848 г.». В этом усматривалось «умаление роли русской философии». Осуждение «беззубого вегетарианства» настраивало ученых на более решительное наступление на философском фронте и борьбу с буржуазным объективизмом. Однако дискуссия была связана не только с выяснением философских истин, но и с борьбой в ЦК за важный пост начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), занимаемый автором учебника. От руководства Управлением Александров был освобожден. Правда, это не помешало ему стать директором Института философии АН СССР.
В мае 1947 г. состоялась дискуссия по книге Е. Варги «Изменения в экономике капитализма в итоге Второй мировой войны» (1946). Особой критике в книге академика подверглись главы «Возросшая роль государства в экономике капиталистических стран» и «Регулирование хозяйства и бесплановость в капиталистических странах во время войны». Как научная и политическая ошибка расценивался вывод о возможности функционирования «организованного капитализма». Осуждались также положения автора, «ведущие к выводу» об ослаблении классовых противоречий капитализма и к тому, что государство в США и Англии осуществляет политику не только буржуазии, но и трудящихся. Тональность критики быстро повышалась — от обвинений в «недопонимании» до ярлыка «агента». Уничижительной оценке анализ Варги удостоен со стороны Н. Вознесенского. «Рассуждения некоторых теоретиков, считающих себя марксистами, о “решающей роли государства в военном хозяйстве капиталистических стран”, — писал он, — являются пустяками, не заслуживающими внимания». Результатом «дискуссии» стало состоявшееся осенью 1947 г. решение о закрытии возглавляемого Е.С. Варгой с 1927 г. Института мирового хозяйства и мировой политики.
Философская и экономическая дискуссии 1947 г. стали предвестниками ужесточения идеологического контроля и в других областях науки, а также тщетности надежд на расширение научных контактов с зарубежными коллегами, свободы дискуссий и мнений, общей послевоенной либерализации. Навязывание косных идеологических догм отрицательным образом сказывалось на развитии не только гуманитарных наук, но и естествознания. Так, монопольное положение в агробиологии, занятое группой академика Т. Лысенко, привело к отстранению от работы многих его оппонентов — генетиков, физиологов, морфологов, почвоведов, медиков. В конце 1940-х годов с порога была отвергнута кибернетика — наука об общих законах получения, хранения, передачи и переработки информации. В результате, научный совет по комплексной проблеме «Кибернетика» был создан в СССР лишь в 1959 г.
В конце 1948 г. началась подготовка (создан Оргкомитет) Всесоюзного совещания заведующих кафедрами физики — для исправления упущений в науке в соответствии с духом времени: физика преподавалась в отрыве от диалектического материализма, учебники излишне пестрят именами иностранных ученых. После успеха Лысенко в разгроме «вейсманизма-морганизма-менделизма» на августовской (1948) сессии ВАСХНИЛ выдвигались идеи разгромить в физике «эйнштейнианство». Издан был сборник статей «Против идеализма в современной физике», в котором атаковались советские последователи А. Эйнштейна. Среди них значились Л. Ландау, И. Тамм, Ю. Харитон, Я. Зельдович, В. Гинзбург, А. Иоффе и др.
Пагубность назначенного на 21 марта 1949 г. совещания физиков раньше всего была осознана в комитете, ведущем работы по атомной проблеме. И атомщики не остались в стороне от защиты науки. Когда Берия поинтересовался у Курчатова, правда ли, что теория относительности и квантовая механика — это идеализм и от них надо отказаться, он услышал в ответ: «Если от них отказаться, придется отказаться и от бомбы». Берия сразу же отреагировал: самое главное — бомба, а все остальное — ерунда. Видимо, он поделился своей тревогой со Сталиным. Совещание физиков было отменено. Таким образом, «бомба спасла физиков». По позднейшим оценкам, если бы совещание состоялось, то наша физика была бы отброшена на 50 лет назад — к доквантовой эре. Тем не менее, борьба с «физическим идеализмом» и «космополитизмом» на этом не закончилась, она продолжалась до середины 1950-х годов.
И все же в первое послевоенное время на переднем плане идеологической работы находилась борьба за укрепление советского патриотизма на основе искоренения низкопоклонства перед Западом и умаления мировой значимости русской культуры. «У нас, — говорил В. Молотов в связи с 30-летием Октябрьской революции, — еще не все освободились от низкопоклонства и раболепия перед Западом, перед капиталистической культурой». С середины 1947 г. акцент переносился на борьбу с космополитизмом.
Особая политическая актуальность борьбы против идеологии космополитизма выявлялась по мере появления на Западе различных проектов объединения народов и государств в региональном и мировом масштабах. Еще в годы войны Черчилль предлагал объединить Англию и Францию. После войны он активно пропагандировал замену ООН англо-американским союзом, поддерживал лозунг создания «Соединенных Штатов Европы» под верховным покровительством США. Английский министр иностранных дел Э. Бевин 23 ноября 1945 г. говорил о «новом изучении вопроса о создании мировой ассамблеи, избранной прямо народами мира в целом», о законе, обязательном для всех государств, образующих объединенные нации: «Это должен быть мировой закон с мировым судом, с международной полицией». В СМИ западных стран утверждалось, что «мировое правительство» стало неизбежным» и его стоит добиваться, даже если для этого придется провести «катастрофическую третью мировую войну»; в объединенной наднациональной Европе «страны полностью откажутся от своего национального суверенитета»; его предлагалось заменить понятием «сверхсуверенитета международной общности». Известный английский философ Бертран Рассел считал (сентябрь 1948 г.), что «кошмар мира, разделенного на два враждующих лагеря», может кончиться только с организацией «мирового правительства». Он полагал, что такое правительство будет создано под эгидой Америки и «только путем применения силы». Борьба за «единую всемирную федерацию» представлялась философу «наилучшим желанным выходом в условиях людского безумия».
Американское движение за создание «всемирного правительства» возникло в конце Второй мировой войны. В июне 1946 г. советский журнал «Новое время» познакомил общественность со сборником статей крупнейших американских ученых-атомщиков (вышел из печати одновременно с фултоновской речью Черчилля), в котором обосновывалась идея превращения ООН в «мировое государство», призванное спасти мир от атомной войны и осуществлять контроль над атомной энергией. В сентябре 1948 г. «Литературная газета» дала представление о «движении мировых федералистов» в США, возглавляемых представителем крупного бизнеса К. Мейером. Под давлением этой организации, насчитывающей 34 тыс. членов, законодательные собрания 17 штатов США приняли резолюции, предлагающие конгрессу внести решение о пересмотре устава ООН, а на случай неприятия предложения Советским Союзом действовать без него. Был разработан проект «конституции мира», известной под названием «чикагский план». Над его созданием особый комитет «федералистов» трудился два года. В преамбуле документа провозглашалось: «Эпоха наций приходит к концу, начинается эра человечества». По примеру США «всемирного президента» предлагалось наделить огромными полномочиями, он должен возглавлять все вооруженные силы в мире, стать главным судьей и председателем «всемирного суда».
О необходимости создания мирового правительства, решения которого должно иметь обязательную силу для государств-членов сообщества наций, еще в 1945 г. заявлял и знаменитый физик А. Эйнштейн, видевшей в этом единственный способ спасения цивилизации и человечества. К этой теме ученый неоднократно возвращался и позже. В сентябре 1947 г. в открытом письме делегациям государств-членов ООН он предлагал реорганизовать Генеральную ассамблею ООН, превратив ее в непрерывно работающий мировой парламент, обладающий более широкими полномочиями, чем Совет Безопасности, который якобы парализован в своих действиях из-за права вето.
В ноябре 1947 г. крупнейшие советские ученые (С. Вавилов, А. Иоффе, Н. Семенов, А. Фрумкин) в открытом письме высказали свое несогласие с А. Эйнштейном. Наш народ, писали они, отстоял независимость в великих битвах Отечественной войны, а теперь ему предлагается добровольно поступиться ею во имя некоего «всемирного правительства», «прикрывающего громко звучащей вывеской мировое господство монополий». Советские физики дипломатично писали, что их коллега обратился к «политическому прожектерству», которое играет на руку врагам мира, вместо того, чтобы прилагать усилия для налаживания экономического и политического сотрудничества между государствами различной социальной и экономической структуры. В ответном письме Эйнштейн назвал опасения мирового господства монополий мифологией, а неприятие идеи «сверхгосударства» тенденцией к «бегству в изоляционизм», особенно опасный для Советского Союза, «где правительство имеет власть не только над вооруженными силами, но и над всеми каналами образования, информации, а также над экономическим существованием каждого гражданина». Иначе говоря, утверждалось, что только разумное мировое правительство может стать преградой для неразумных действий советских властей. С такими выводами в СССР, естественно, согласиться не могли. Соответствующие разъяснения Эйнштейну были даны в статье с говорящим названием «О беззаботности в политике и упорстве в заблуждениях» (Новое время. 1948. № 11). Единственный путь к предотвращению новой войны советская сторона видела в объединении всех антиимпериалистических и демократических сил, их борьбе против планов новых войн, против нарушения суверенитета народов в целях их закабаления.
На Западе тем не менее продолжали рассчитывать на принятие Советским Союзом предложений о создании «мировой федерации» и на «привитие» западного понимания культуры «русским коммунистам», поскольку коммунистическое учение выросло «из западной философии». В 1948 г. группа американских ученых, называющих себя «гражданами мира» и представителями «единой мировой науки», вновь обращалась «к ученым всего мира» с предложением поддержать создание «Соединенных Штатов Мира». По представлениям многих приверженцев этой космополитической идеи, образцом мирового государства являлись США, и дело оставалось лишь за тем, чтобы все независимые народы и страны были сведены к положению штатов Техас или Юта.
Реакция И. Сталина на подобные предложения нашла выражение в надписи на странице проекта новой Программы партии: «Теория “космополитизма” и образования Соединенных] Штатов Европы с одним пр[авительст]вом. “Мировое правительство”». Эта надпись, сделанная летом 1947 г., неразрывно связывает теории космополитизма и сверхгосударства, объясняет, по существу, главную причину открытия в СССР кампании по борьбе с космополитами. «Идея всемирного правительства, — говорил А. Жданов на совещании представителей компартий в Польше в сентябре 1947 г., — используется не только как средство давления в целях идейного разоружения народов... но и как лозунг, специально противопоставляемый Советскому Союзу, который неустанно и последовательно отстаивает принцип действительного равноправия и ограждения суверенных прав всех народов, больших и малых». На протяжении 1945-1953 гг. советские СМИ неоднократно обращались к теме о всемирном правительстве, разоблачая его «реакционную сущность».
Ответом на внедрение в сознание мировой общественности идей о «всемирном правительстве» и стала развернутая в СССР кампания по борьбе с космополитизмом, которую направляло Управление пропаганды и агитации ЦК (в июле 1948 г. понижено в ранге до уровня отдела). После отставки Г. Александрова его возглавлял М. Суслов (с сентября 1947 по июль 1948 г. и снова с июля 1949 г.) и Д. Шепилов (в 1947- 1948 гг. первый заместитель начальника управления, в июле 1948 — июле 1949 г. заведующий отделом).
Установки на проведение кампании по борьбе с низкопоклонством и космополитизмом были даны в статье Д. Шепилова «Советский патриотизм» (Правда. 1947. 13 августа). Из ее содержания видно, что советские лидеры готовы были подозревать в антипатриотизме всякого, кто не был уверен, что теперь не мы догоняем Запад в историческом развитии, а «странам буржуазных демократий, по своему политическому строю отставшим от СССР на целую историческую эпоху, придется догонять первую страну подлинного народовластия». Соответственно утверждалось, что советский строй «в сто крат выше и лучше любого буржуазного строя»; «Советский Союз является страной развернутой социалистической демократии». Однако наличие низкопоклонства перед Западом в СССР признавалось, но изображалось свойством отдельных «интеллигентиков», которые все еще не освободились от пережитков «проклятого прошлого царской России».
М. Суслов и И. Сталин перед первомайским парадом. Москва, Кремль. 1949 г.
Явные признаки космополитизма были обнаружены в книге профессора-литературоведа И. Нусинова «Пушкин и мировая литература» (1941). Поэт Николай Тихонов отмечал (май 1947 г.), что Пушкин и вместе с ним вся русская литература представлялись в этой книге «всего лишь придатком западной литературы», лишенным «самостоятельного значения». Вскоре (в июне) эта тема была вынесена на пленум правления Союза писателей СССР, где критика «очень вредной» книги была развита А. Фадеевым. С этого выступления дискуссия стала перерастать в кампанию по обличению низкопоклонства, отождествленного с космополитизмом.
В редакционной статье «Против буржуазной идеологии космополитизма» (Вопросы философии. 1948. № 2) отмечались многие «ошибки, шедшие по линии умаления достоинства и славы русской культуры, так и культуры других народов СССР». В качестве примера, критиковался действующий учебник «История СССР. Россия в XIX в.» (1940) для исторических факультетов университетов за «низкопоклонническую тенденциозность» разделов о русской культуре.
Первые результаты послевоенного теоретического осмысления феномена космополитизма в сравнении с патриотизмом и национализмом предложил известный партийный теоретик О. Куусинен в статье «О патриотизме», открывавшей в 1945 г. первый номер нового журнала «Новое время». Автор признавал, что в прошлом патриотизм сторонников коммунизма и социализма долгое время оспаривался, а обвинения коммунистов и всех левых рабочих в отсутствии у них патриотизма было свойственно врагам рабочего движения. В действительности же возрожденный в годы войны патриотизм означал «самоотверженную борьбу за свободное, счастливое будущее своего народа». Национализм в социалистической стране исключался по определению: «Даже умеренный буржуазный национализм означает противопоставление интересов собственной нации (или ее верхушечных слоев) интересам других наций». Ничего общего с национализмом не мог иметь и истинный патриотизм. «В истории не было ни одного патриотического движения, которое имело бы целью покушение на равноправие и свободу какой-либо чужой нации». Космополитизм — безразличное и пренебрежительное отношение к отечеству — тоже органически противопоказан трудящимся, коммунистическому движению каждой страны. Он свойствен представителям международных банкирских домов и международных картелей, крупнейшим биржевым спекулянтам — всем, кто орудует согласно латинской пословице «ubi bene, ibi patria» (где хорошо, там и отечество).
В «Вопросах философии» (1948, № 2) космополитизм определялся как «реакционная идеология, проповедующая отказ от национальных традиций, пренебрежение национальными особенностями развития отдельных народов, отказ от чувства национального достоинства и национальной гордости. Космополитизм проповедует нигилистическое отношение человека к своей национальности — к ее прошлому, ее настоящему и будущему. Громкими фразами о единстве общечеловеческих интересов, о “мировой культуре”, о взаимном влиянии и взаимопроникновении национальных культур космополитизм маскирует либо империалистический, великодержавный шовинизм в отношении к другим нациям, либо нигилизм в отношении к своей нации, предательство ее национальных интересов. Идеология космополитизма враждебна и коренным образом противоречит советскому патриотизму — основной черте, характеризующей мировоззрение советского человека. Особая политическая актуальность борьбы против идеологии космополитизма связана в настоящее время с тем обстоятельством, что реакционный американский империализм сделал космополитизм своим идеологическим знаменем».
Наиболее громким рупором в этой кампании был секретарь ЦК А. Жданов. Выступая в феврале 1948 г. на совещании в ЦК деятелей советской музыки, он выдвинул универсальное обоснование резкого поворота от интернационализма как некоего социалистического космополитизма к интернационализму как высшему проявлению социалистического патриотизма. Применительно к ситуации в искусстве он говорил: «Интернационализм рождается там, где расцветает национальное искусство. Забыть эту истину — означает потерять руководящую линию, потерять свое лицо, стать безродным космополитом».
Кампания по борьбе с космополитизмом была направлена не только против претензий США на мировое господство под новыми лозунгами, но и против возникавших там новых проектов, нацеленных на разрушение советского патриотизма и замену его «общечеловеческими ценностями». Ценности эти оказывались вполне совместимыми с традиционным патриотизмом американцев и отношением к Америке «космополитов» в других странах, призывавших, по примеру французского литератора Жоржа Бернаноса, признать Америку «своей дорогой родиной». К началу 1949 г. в проповеди космополитизма объединялись представители самых разных сил Западного мира — «от папы римского до правых социалистов». В СССР в этом усматривали создание единого фронта против СССР и стран новой демократии, подготовку войны.
Начавшаяся после войны кампания по укреплению советского патриотизма, преодолению низкопоклонства перед Западом, к концу 1948 г. стала приобретать заметно выраженный национальный оттенок. Если поначалу космополитами представлялись приверженцы определенных направлений в науке (школы академиков А. Веселовского в литературоведении, М. Покровского в истории) без различия национальности, то со временем среди них стали все чаще фигурировать еврейские фамилии. Происходило это, скорее, по объективной причине. Евреи, как исторически сложившаяся диаспора Европы, издревле занимали прочные позиции в области интеллектуального труда. После Октябрьской революции они были представлены в советской интеллигенции во много раз большим удельным весом, чем в населении страны, и активно участвовали в политической и идеологической борьбе по разные стороны баррикад. В такой ситуации любые сколько-нибудь значительные по количеству участников идеологические баталии и давление на «интеллигентиков» со стороны власти представали как явления, затрагивающие преимущественно еврейскую национальность.
В том же направлении «работали» довольно простые соображения: США стали нашим вероятным противником, а евреи там играют видную роль в экономике и политике. Израиль, едва успев родиться, заявил себя сторонником США. Советских евреев, имеющих широкие связи с американскими и израильскими сородичами и в наибольшей степени ориентированных со времен войны на развитие экономических и культурных связей с буржуазными странами Запада, необходимо рассматривать как сомнительных советских граждан и потенциальных изменников. Выводы созданной по личному поручению Сталина комиссии в составе А. Кузнецова, Н. Патоличева и М. Суслова по обследованию и изучению деятельности Совинформбюро (сформулированы в записке от 10 июля 1946 г.) о недопустимой концентрации евреев в учреждении, неудовлетворительно ведущем нашу пропаганду за рубежом, стали, пожалуй, первым послевоенным предвестником грядущей кампании борьбы с космополитизмом.
Новым поводом для усиления кампании по борьбе с космополитами стал доклад Г. Попова, первого секретаря МК и МГК ВКП(б). В первой половине января 1949 г., будучи на приеме у Сталина, он обратил его внимание на то, что на пленуме Союза советских писателей при попустительстве Агитпропа ЦК «космополиты» сделали попытку сместить А. Фадеева, он же из-за своей скромности не смеет обратиться к товарищу Сталину за помощью. (На протяжении 1948 г. Агитпроп не придавал значения рекомендациям Фадеева заняться Всероссийским театральным обществом — «гнездом формалистов, чуждых советскому искусству».) Когда Д. Шепилов, в свою очередь принятый Сталиным, начал говорить о жалобах театральных критиков на гонения со стороны руководства ССП и в доказательство положил на стол соответствующее письмо, Сталин, не взглянув на него, раздраженно произнес: «Типичная антипатриотическая атака на члена ЦК товарища Фадеева». После этого «оказавшемуся не на высоте» Агитпропу не оставалось ничего иного, как немедленно включиться в отражение «атаки».
24 января 1949 г. решением Оргбюро ЦК главному редактору «Правды» П. Поспелову было поручено подготовить по этому вопросу редакционную статью. После указаний Маленкова она получила название «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» и опубликована 28 января 1949 г. Вслед были выданы залпы газетных статей с разоблачением космополитизма в разных областях науки и культуры. При этом дело не ограничивалось критикой и перемещениями «космополитов» с престижных должностей на менее значимую работу. Их преследование нередко заканчивалось арестами. По данным И. Оренбурга, до 1953 г. арестовано 217 писателей, 108 актеров, 87 художников, 19 музыкантов.
С 23 марта 1949 г. кампания пошла на убыль. Еще в ее разгар Сталин дал указание Поспелову: «Не надо делать из космополитов явление. Не следует сильно расширять круг. Нужно воевать не с людьми, а с идеями». Видимо, было решено, что основные цели кампании достигнуты. При этом арестованных не освободили, уволенных с работы на прежние места не взяли. Однако наиболее ретивые участники кампании по борьбе с космополитизмом были сняты со своих постов. Во всем этом обнаруживался почерк автора статьи «Головокружение от успехов». Молва приписывала произвол исполнителям, а Сталин будто бы его останавливал.
Следует, однако, принимать во внимание, что в период кампании происходили наиболее масштабные перемещения в высших структурах власти, а ее жертвами были далеко не одни евреи. По оценкам израильских исследователей, в общем числе пострадавших они составляли не слишком значительное меньшинство. Среди арестованных по «делу врачей» представителей других национальностей было в 3 раза больше, чем евреев. Поэтому объяснять кампанию по борьбе с космополитами в СССР «сталинским антисемитизмом» некорректно. Как и кампании 1930-х годов, она была связана и с политической борьбой на международной арене, и с глубинными социальными, национально-политическими процессами, со сменой элит в советском обществе. Кроме того, как отмечается в некоторых современных исследованиях, «эти действия составляли лишь элементы в цепи мер, предпринятых после войны для консолидации победившего и укрепляющегося коммунистического строя».
Еще одной идеологической дискуссией того времени стала дискуссия о языкознании, в которой в 1950 г. личное участие принял Сталин. Предметом дискуссии было учение о языкознании академика Н. Марра, провозглашенное еще в конце 1920-х годов «единственно правильным». Теория Марра была созвучна представлениям 1920-х годов о близкой мировой революции и надеждах многих еще успеть поговорить с пролетариями всех континентов на мировом языке. Подобно тому, писал Марр, «как человечество от кустарных разобщенных хозяйств и форм общественности идет к одному общему мировому хозяйству... так и язык от первоначального многообразия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку». В Советском Союзе Марр видел не только создание новых национальных языков, но и то, как в результате их скрещивания (взаимопроникновения) развивается процесс «снятия множества национальных языков единством языка и мышления».
Но к началу 1950-х годов учение Марра обнаружило несостоятельность своих основ, а предложения о форсировании работы по созданию искусственного мирового языка явно утрачивали актуальность. Время выявило особую роль русского языка в процессе перехода к будущему мировому языку в пределах СССР. Об этом, в частности, говорилось в написанной ранее, но только что опубликованной статье Сталина «Ленинизм и национальный вопрос».
К 1950 г. выявилось также, что марризм оскорбляет национальные чувства китайцев и грузин, ведь, согласно Марру, китайский язык был связан лишь с начальным этапом развития языков, а грузинский по развитию стоял ниже еврейского. Известен целый ряд случаев, когда китайские студенты и стажеры, обучавшиеся в СССР, отказывались изучать языковедение по Марру. Кроме того, марризм вошел в противоречие с национально-политическими устремлениями влиятельной части грузинской элиты, обнаружившей, что марризм содействует суверенным настроениям в Абхазии (Марр не относил абхазский язык к иберийской группе языков). В противовес этому развивалась концепция единства кавказско-иберийских языков, включая в них кабардинский, адыгейский, абазинский, абхазский. Это соответствовало стремлениям грузинской элиты со временем поглотить Абхазию и территории, подвассальные Грузии во времена ее наибольших военно-политических успехов.
В дискуссии о языкознании приняли участие и академические, и политические силы. А итог под дискуссией подвела статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании», опубликованная в «Правде» (20 июня 1950 г.). 11 и 28 июля последовало продолжение. Позднее эти работы издавались в брошюре под общим названием «Марксизм и вопросы языкознания».
Сталин решительно отвергал утверждения о том, что краеугольные положения теории Н. Марра («язык есть надстройка над базисом», «классовый характер языка», «стадиальность развития языка») являются марксистскими. С этого времени Марр стал восприниматься как ученый, который хотел быть марксистом, но не сумел стать им: «Он был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма, вроде “пролеткультовцев” или “рапповцев”».
Освобождение советского языкознания от пут марризма не обошлось без курьеза. В. Виноградов, готовивший материалы для сталинских статей о языкознании, увидел в «Правде» от 11 июля, что в объяснении происхождения русского языка допущена ошибка. Вместо того чтобы сказать, что русский язык произошел из курско-московского диалекта, написано: из курско-орловского (по аналогии с курско-орловской дугой). Виноградов позвонил Поскребышеву, сказал об ошибке. Тот ответил: «Раз товарищ Сталин написал про курско-орловский диалект, значит, из него теперь и будет происходить русский язык».
Существенной для теории и практики была интерпретация сталинских статей. Русский представлялся теперь языком, который «будет безусловно одним из наиболее богатых и выдающихся зональных языков, мощных средств межнационального общения и сыграет большую роль в создании будущего единого мирового языка, в создании его основного словарного фонда и грамматического строя».
Еще одна дискуссия, оставившая большой след в истории науки и идеологической жизни страны, состоялась в ноябре 1951 г. Она была связана с подготовкой учебника политической экономии, которому придавалось исключительно большое значение. Работа эта началась еще до войны. По поручению Сталина ее вел известный экономист Л. Леонтьев. После войны работа была продолжена, однако ни один из подготовленных вариантов Сталина не удовлетворил. В мае 1950 г. решением Политбюро ЦК написание учебника поручили группе ученых-экономистов (К. Островитянов, Л. Леонтьев, Д. Шепилов и др.).
Через год макет учебника был представлен в Политбюро, затем разослан специалистам по общественным наукам, партийным и хозяйственным работникам с предложением обсудить его на Всесоюзной экономической дискуссии. Председательствовавший на ней Г. Маленков подчеркивал, что ЦК готов рассмотреть любые предложения, связанные с совершенствованием макета. С 10 ноября по 8 декабря 1951 г. в рамках дискуссии проведено 21 заседание, в которых приняли участие около 240 ученых. В их числе были крупные экономисты И. Анчишкин, Е. Варга, Я. Кронрод, В. Немчинов, А. Ноткин, К. Островитянов, А. Румянцев.
На основе материалов дискуссии были подготовлены и посланы Сталину предложения по улучшению макета, устранению ошибок и неточностей, справка о спорных вопросах. 1 февраля 1952 г. Сталин откликнулся на прошедшую дискуссию и присланные материалы «Замечаниями по экономическим вопросам, связанными с ноябрьской дискуссией 1951 г.». Высказав ряд собственных соображений по содержанию учебника, он не согласился с разносной критикой макета, считая, что он «стоит на целую голову выше существующих учебников». Решением Политбюро его авторам был предоставлен еще один год для доработки учебника. Свою роль в его подготовке Сталин свел к написанию замечаний к проекту и ответов на адресованные ему вопросы. («Ответ т-щу Ноткину, Александру Ильичу», «Об ошибках т. Ярошенко Л.Д.», «Ответ товарищам Саниной А.В. и Венжеру В.Г.»).
Их содержание вошло в книгу «Экономические проблемы социализма в СССР», ставшую последней теоретической работой И. Сталина. В ней, по сути дела, отвергалась рыночная экономика; обосновывались еще большее огосударствление экономической жизни в стране, приоритетность развития тяжелой промышленности, необходимость свертывания и превращения кооперативноколхозной собственности в государственную, сокращение сферы товарного обращения. Книга содержала важные в политическом отношении положения: «неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе»; «чтобы устранить неизбежность войн, надо уничтожить империализм».
С высоты наших дней видно, что в этом произведении не получили поддержки новаторские подходы ученых, которые выступали за учет интересов широких масс трудящихся и за более масштабное включение в производственный процесс хозяйственных методов. Существенно была также переоценена степень внутренних противоречий капиталистической системы и не учтены ее способности к саморегуляции. Объясняется это тем, что постаревший Сталин оказался в состоянии эйфории от казавшейся близкой окончательной победы социализма. Кстати говоря, отдельные члены Политбюро (Молотов, Микоян) не были уверены в правильности положений «Экономических проблем». Это стало одной из причин дальнейшего охлаждения к ним Сталина.
Пожалуй, наиболее значимым для тогдашних властей в этой книге было положение о возможности построения коммунизма в СССР даже в условиях капиталистического окружения. Для решения этой исторической задачи, по Сталину, требовалось выполнить три условия:
1) Обеспечить не только рациональную организацию производительных сил, но и непрерывный рост всего общественного производства с преимущественным развитием производства средств производства, что дает возможность осуществить расширенное воспроизводство.
2) Путем постепенных переходов поднять колхозную собственность до уровня общенародной, а товарное обращение тоже постепенно заменить системой продуктообмена с целью охвата им всей продукции общественного производства.
3) Добиться такого культурного роста общества, который бы обеспечил всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей.
По свидетельству Молотова, Сталин работал над второй частью своего труда. Но она так и не увидела света. Учебник «Политическая экономия» (1954), доработанный с учетом опубликованных сталинских положений, стал первым систематическим изложением теоретических основ и апологией административно-командной экономической системы социализма, просуществовавшей в почти неизменном виде до 1985 г.
Государственно-церковные отношения
На первые послевоенные годы пришелся пик в улучшениях государственно-церковных отношений. В мае-июне 1945 г. патриарх Алексий I (С. Симанский) совершил паломничество в святую землю, посетив Иерусалимский, Александрийский и Антиохийский Патриархаты. С этого времени начинается активная внешнеполитическая деятельность РПЦ. В июле 1945 г. пять представителей РПЦ получили приглашение на парад Победы, что обеспечивало благотворное впечатление на верующую часть населения страны и на заграницу. В июле 1948 г. РПЦ праздновала, с участием делегаций различных православных Поместных Церквей, 500-летие своей автокефалии.
Демонстрируя благожелательное отношение к Церкви, СНК СССР постановлением от 22 августа 1945 г. предоставил Московской Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам ограниченное право юридического лица. Они получили возможность создавать финансовые счета, заключать сделки, открывать предприятия, осуществлять найм работников. Разрешался звон колоколов в храмах по всей стране (до этого он допускался лишь на бывшей оккупированной территории). Местным властям предписывалось «впредь до особых указаний не препятствовать деятельности мужских и женских монастырей». Монастырям были возвращены ранее изъятые земли, в ряде случаев выделялись новые из госфонда. В то же время устанавливались жесткие обязательства по поставке монастырями государству сельскохозяйственных продуктов.
В 1946 г. Патриархии были переданы часть помещений и храмов Троице-Сергиевой Лавры, ряд чудотворных икон из запасников музеев. В феврале 1947 г. была официально прекращена деятельность «Союза воинствующих безбожников» (с началом войны его активность была свернута, но формального роспуска не было). Ветераны антирелигиозного фронта (В. Бонч-Бруевич и др.), опираясь на антирелигиозные настроения значительной части коммунистов, предпринимали попытки оживить в послевоенных условиях атеистическую работу. В частности, предлагалось создать институт истории религии АН СССР, улучшить бедственное положение музея истории религии. Власть музей сохранила, однако вместо института ограничилась созданием сектора истории религии и атеизма в Академии наук. И. Сталин, до которого доводились сведения о критике частью партийных кадров «забвения ВКП(б) необходимости решительной антирелигиозной борьбы», вынужден был посоветовать выдвинутому в мае 1947 г. на пост секретаря ЦК М. Суслову «не забывать об атеистической пропаганде», отметив в то же время, что этот вопрос не самый главный.
В связи с расширением религиозности среди населения в стране вплоть до 1949 г. открывались новые храмы и молитвенные дома. Их число выросло с 10 243 в 1945 г. до 14 477 в 1949 г., число архиереев увеличилось с 41 до 73, священников — до 11 835, диаконов — до 1280. Действовали 75 монастырей с 4787 насельниками. Всю работу с Церковью и внутри страны и за рубежом осуществлял Совет по делам РПЦ (в 1946 г. — 57 сотрудников центрального аппарата, 114 уполномоченных) во главе с Г. Карповым, и Совет по делам религиозных культов во главе с И. Полянским. Истинное отношение к религии со стороны партийных властей проявлялось в том, что совершение религиозных обрядов коммунистами наказывалось исключением из партии.
С осени 1948 г. в отношениях государства к Церкви наблюдается охлаждение. К этому времени выявились ограниченные возможности использования Московской Патриархии на международной арене. Государственные органы переходят к новой тактике в отношении Церкви. Вместо жесткого контроля влияния Церкви на массы — к ее вытеснению на периферию общественной жизни. С февраля 1947 г., в храмах, согласно указанию Совета министров, были полностью прекращены сборы на патриотические цели. Сокращение поступлений в госбюджет компенсировалось обязательной подпиской духовенства и прихожан на займы восстановления народного хозяйства и усилением налогового бремени. Власти не откликались на просьбы об открытии новых духовных школ, ограничивали прием учащихся на первые курсы. В 1948 г. в двух Духовных академиях и 8 семинариях обучалось всего 562 человека.
В августе 1948 г. были приняты решения о запрещении всяких молебствий на полях, крестных ходов из села в село, духовных концертов в храмах вне богослужений, печатания в епархиях без специального разрешения посланий епископов, акафистов и пр. 28 октября 1948 г. Совмин СССР отменил принятое в августе распоряжение об открытии новых 28 храмов, под предлогом того, что распоряжение, подписанное зампредом Совмина К. Ворошиловым, не было подписано предсовмина И. Сталиным. В результате только что открытые храмы были вновь закрыты. С этого времени вплоть до смерти Сталина в стране официально не был открыт ни один новый православный храм. По распоряжению райисполкомов действующие храмы при уборке урожая нередко на многие месяцы засыпались зерном. Участились случаи арестов наиболее активных священников и архиереев. В 1949 г. епископ Красноярский был осужден на 10 лет за то, что «спровоцировал» дочь коммунистки «преподнести от имени пионеров» торт приехавшему в город митрополиту Новосибирскому. В августе 1952 г. митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Б. Ярушевич) осуждался за публикацию в «Журнале Московской Патриархии» проповедей, «которые сеют среди верующих пессимизм, мракобесие, не содержат призывов к бодрости, к самоотверженному труду на пользу родине и на укрепление мира».
К 1953 г. Русская Православная Церковь сократилась количественно. В стране насчитывалось 13 508 официально открытых православных храмов и молитвенных домов, 120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна. Число архиереев уменьшилось до 65, священников и диаконов — до 12 089, монастырей до 60.
Система мусульманских духовных управлений (муфтиятов) в СССР послевоенных годов включала ряд Духовных управлений: мусульман Средней Азии и Казахстана (Ташкент); мусульман Северного Кавказа (суннитское) (Буйнакск Дагестанской АССР); мусульман Закавказья, объединившего шиитов и суннитов региона (Баку). В октябре 1948 г. состоялся 4-й съезд (меджлис) мусульманского духовенства (3-й прошел в 1926 г.). На нем Центральное духовное управление мусульман внутренней России и Сибири было преобразовано в Духовное управление мусульман Европейской части СССР и Сибири. Кадры мусульманского духовенства готовились в двух среднеазиатских медресе, в Бухаре и Ташкенте. Политика государства в отношении к исламу и другим вероисповеданиям во многом походила на политику в отношении РПЦ.
Итоги послевоенного периода
Подводя итог представленным в настоящей главе материалам, можно сказать, что политический процесс 1945-1953 гг. не совсем укладывается в расхожие представления о постоянном нарастании черт тоталитаризма в годы правления Сталина. В тот период тесно переплетались два противоположных курса — на сохранение и развитие репрессивной роли государства и на формальную демократизацию политической системы.
Первая тенденция выразилась в большом количестве арестованных и осужденных за контрреволюционные преступления и антисоветскую агитацию. О масштабах репрессий дает представление справка, составленная по требованию Н. Хрущева в 1954 г. В ней значилось, что с 1921 г. по 1 февраля 1954 г. в СССР за контрреволюционные преступления были осуждены коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией Верховного суда СССР и военными трибуналами 3 777 880 человек, в том числе к высшей мере наказания — 642 980 человек, 236 922 человека осуждены на различные сроки заключения, 765 180 человек высланы. Ежегодно в исправительно-трудовых лагерях содержалось от 0,5 до 1,5 млн человек, из которых политические заключенные составляли в 30-е годы до 35%. В 1946-1950 гг. общее число политзаключенных увеличилось (в основном из-за осуждения предателей и бывших военнопленных) с 338 883 до 578 912 человек, однако их доля в общем количестве заключенных снизилась до 23%. Всего в СССР в 1953 г. заключенных (включая контингент исправительно-трудовых колоний) насчитывалось 2 468 524 человека. Все последующие попытки уточнения этих данных не привели к сколько-нибудь существенному изменению порядка приведенных цифр. По данным КГБ (февраль 1990 г.), в СССР с 1930 по 1953 г. осуждены за государственные и контрреволюционные преступления 3 778 234 человека. Из них 786 098 приговорены к расстрелу, реабилитированы (прижизненно и посмертно) 844 470. Через исправительно-трудовые лагеря с 1930 по 1953 г. прошли 11,8 млн человек, через колонии — 6,5 млн. Из общего числа заключенных (18,3 млн) за контрреволюционные преступления осуждено 3,7 млн человек (20,2%).
Сведения о приговоренных к высшей мере наказания за контрреволюционные и другие особо опасные преступления свидетельствуют, что в 1937-1938 гг. по делам органов НКВД приговорено к высшей мере наказания 681 692 человека. Иначе говоря, в годы «большого террора» страна ежедневно теряла по этой статье 970-900 человек. В 1939-1940 гг. таких приговоров выносилось по 7-5 в день (примерно столько же, сколько в 1932-1934, и почти в два раза больше, чем в 1935- 1936 гг.); в 1946 г. — 8, в 1947 — 3; в 1950 г. — 1-2, в 1951- 1952 гг. — 4-5, в первую половину 1953 г. — 1 приговор в день. Жестокость в послевоенной политической и идеологической борьбе по сравнению с 30-ми годами шла на убыль. С 26 мая 1947 г. до 12 января 1950 г. в стране не было смертной казни.
Вторая тенденция в послевоенном политическом процессе проявилась в оживлении общественной жизни, возобновлении после долгого перерыва съездов общественных и общественно-политических организаций СССР. В 1949 г. состоялись X съезд профсоюзов и XI съезд комсомола (спустя соответственно 17 и 13 лет после предыдущих). В 1952 г. состоялся XIX съезд партии.
В 1946-1947 гг. велась разработка проектов новой Конституции СССР и Программы ВКП(б). Конституционный проект предусматривал развитие демократических начал в жизни общества. В процессе обсуждения проекта высказывались пожелания о децентрализации экономической жизни, расширении хозяйственной самостоятельности местных управленческих организаций. Проект партийной Программы базировался на доктрине перерастания диктатуры пролетариата в общенародное государство. Важное место в проекте отводилось социальным аспектам развития страны. Выдвигалась задача развернуть жилищное строительство и обеспечить каждому трудящемуся благоустроенную отдельную комнату, а каждой семье — отдельную квартиру. Предлагалось наладить массовое производство автомобилей и предоставить каждому гражданину в пользование легковой автомобильный транспорт. Говорилось о необходимости развернуть подготовку к обеспечению бесплатного снабжения продуктами питания и обслуживания граждан первоклассными столовыми, прачечными, другими культурно-бытовыми учреждениями. Проект Программы партии предусматривал, по мере продвижения к коммунизму, осуществлять принцип выборности всех должностных лиц государственного аппарата, максимально развивать самодеятельные добровольные организации. Обращалось внимание на необходимость развертывания работы по коммунистическому изменению сознания людей, воспитанию у широких народных масс начал социалистической гражданственности, трудового героизма, красноармейской доблести; повышению всего народа до уровня знатных людей Советской страны.
Работа над обоими проектами прекратилась в связи с ужесточением внутриполитического курса и осуждением главных руководителей разработок, деятелей ленинградской «антипартийной группировки». Внимание вновь направлялось не столько на выработку эффективных мер по подъему экономики, сколько на поиски конкретных «виновников» ее неудовлетворительного развития. Вопрос о новой Программе КПСС вновь поставлен на XIX съезде партии. Признав устаревшими многие положения действовавшей программы, съезд постановил руководствоваться при подготовке нового главного партийного документа положениями сталинской книги «Экономические проблемы социализма в СССР». Основные постулаты этого произведения, так же как и наработки программной комиссии А. Жданова 1947 г., легко обнаруживаются в принятой много лет позже, в 1961 г., третьей Программе КПСС.
Наиболее пагубным в послевоенном сталинском курсе было продолжение прежней стратегии в отношении деревни и сельского хозяйства — отчуждение тружеников от средств производства, сохранение неэквивалентного обмена с городом. За 1946-1953 гг. стоимость поставок сельского хозяйства в другие отрасли народного хозяйства равнялась 298 млрд рублей, а поставок в сельское хозяйство — 193 млрд рублей. По словам Хрущева, Сталин «знал лишь одно средство работы с деревней — нажим, выколачивание сельскохозяйственных продуктов». Сталинская власть не давала себе отчета в том, что такая стратегия рано или поздно приведет к кризису снабжения городов и легкой промышленности продовольствием и сырьем.