Массовый исход из России интеллигенции, являвшейся носительницей национальной науки и культуры, имел серьезные последствия для судеб отечественной науки и культуры. Он объективно поставил перед дееспособной частью эмиграции в качестве первостепенной задачи сохранение, вопреки всем лишениям и невзгодам, тех ценностей науки и культуры, что были в свое время освоены российским обществом.
Решить такую задачу в условиях зарубежья было весьма проблематично. Для этого требовалось обеспечить подрастающему поколению российской диаспоры возможность приобрести знания основ науки и культуры, обрести то, что дает начальная, средняя и высшая школа, или, короче говоря, система образования. Систему такую предстояло сначала создать, а затем наладить ее надлежащее функционирование. О том, как решались та и другая проблемы, нам и предстоит теперь рассмотреть.
Российские эмигрантские учебные заведения и их деятельность
Задачу создания своей заграничной образовательной сети для обучения и воспитания подрастающего поколения общественность российской эмиграции осознала не в одночасье с появлением первых пореволюционных потоков беженцев в сопредельные с Россией страны европейско-азиатского Зарубежья. «Вначале никто не мог предполагать, — вспоминал бывший ректор Московского университета, позже 16 лет возглавлявший Русский Народный университет в Праге, проф. М. Новиков, — что русская эмиграция затянется на большое количество лет... По мере того, как стало выясняться, что русская эмиграция может задержаться на неопределенно долгое время, а в особенности после установления дипломатических отношений Чехословакии с Советской Россией, симпатии чехов к беженцам начали таять и кредиты на них ассигноваться все с большими и большими затруднениями...
В то же время в эмигрантской массе происходили серьезные психологические сдвиги. Жажда к учению, которая после долгих лет войны и Белого движения так ярко проявилась у изголодавшейся по духовной пище молодежи, начала постепенно падать и заменяться лишь стремлением получить диплом».
Характеристику отечественной эмиграции, данную М. Новиковым, без особых оговорок можно распространить и на эмиграцию в других странах.
Судя по материалам, собранным отечественными исследователями, первыми начали организовываться начальные и средние школы в Константинополе, ставшем своеобразным перевалочным лагерем эмигрантов, направлявшихся с юга России в балканские страны и через них в Западно-европейские государства. Инициативу создания здесь зимой 1921 г. трех гимназий, трех прогимназий, 10 начальных школ, стольких же детских садов и двух детских домов проявил Земско-городской союз, опиравшийся на помощь иностранных благотворительных организаций и частных лиц. Параллельно с Земгором такие же учебные заведения начинают основываться и частными лицами: так возникают гимназия В. Нератовой, начальная школа баронессы Врангель и католическая школа-интернат отца Синягина. Но уже в следующем году все они стали переводиться в другие страны — в основном в Болгарию и Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (переименованное в 1929 г. в Югославию). К 1924 г. в Турции осталась одна школа-приют, содержащаяся английским обществом «Британский фонд помощи и восстановления», в которой обучались и жили 300 русских детей.
Аналогичным перевалочным лагерем эмигрантов в Греции стал Солоникский лагерь, расположенный в охваченной малярией местности. Русским организациям удалось вывезти отсюда в другие страны значительное количество соотечественников. К осени 1923 г. в Солониках осталось 400 беженцев. По инициативе родителей и группы педагогов здесь была открыта гимназия, содержащаяся на сборы пожертвований местного населения и митрополита Платона (Рождественского). Последний на деньги, собранные в Америке, основал школьное и просветительское дело в Афинах, поддержанное русским посольством.
Гораздо лучшим было положение российских беженцев в славянских странах — Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС) и Чехословацкой республике, чьи правительства приняли к себе значительную массу российских эмигрантов — не менее 70—80 тыс. Правительство КСХС отпускало наибольшие кредиты на помощь русским школам, объем которых с 500 тыс. динаров в 1921 г. вырос в 1924 г. до 2904 тыс. динаров, т.е. почти в 6 раз. Не только по количеству ассигнованных средств, но и по количеству учащихся это государство опережало другие страны. Сюда с юга России были эвакуированы три кадетские корпуса и два института, которые поступили на полное содержание правительства. Кроме того в стране действовали 8 средних учебных заведений, в которых обучалось свыше 2 тыс. учащихся, содержащихся за счет Державной комиссии. Земгор со своей стороны субсидировал пополам с этой комиссией детские дома в Белграде и в пяти провинциальных городах страны, в которых дети эмигрантов проходили курс первых классов гимназии, а также школьные группы в других населенных пунктах. Правительство страны предоставляло русским учебным заведениям одинаковые права со своими школами.
В Чехословакии в области среднего и начального образования было сделано немало. В 1923 г. здесь обучалось свыше 1600 учащихся, причем многие из них за казенный счет. Еще в 1921 г. по инициативе помощника министра иностранных дел доктора Гирсы (он в 30-е годы станет послом этого государства в СССР) был создан государственный культурно-просветительный план, одобренный президентом страны Т. Мосариком. В 1922 г. Земгором была основана в Праге «Реформированная реальная гимназия» с мужским и женским пансионами. Через шесть лет она переходит в ведение Министерства народного просвещения (в ней обучалось 230 детей). На периферии работала в Моравской Тржебове переведения из Константинополя русская частная гимназия А. Жекулиной, занимающая территорию школьного города, в котором жили и учились 545 детей обоего пола. Директором ее был известный педагог В. Светозаров, а законоучителем отец Иаков (Ктитарев), автор трудов по русской литературе.
В целом неплохо обстояло дело с обучением детей эмигрантов в Болгарии. Сюда были переведены две гимназии из Константинополя. В Плаховский монастырь эвакуированы с острова Лемнос кубанские школы, преобразованные позднее в сельскохозяйственное училище. Еще 2 гимназии (В. Нератовой и военная из Галлиполи) были переведены в провинциальные города. В Софии и Варне были основаны 2 частные гимназии. Земгором в Софии были открыты ряд детских домов и школ.
С осени 1923 г. русские школы Софии получают финансовую поддержку от правительства, а затем полностью переходят на его содержание.
Сложнее положение русских школ оказалось в Польше, Финляндии и прибалтийских государствах-лимитрофах. Польские власти проводили в школьном деле политику колонизации. Если в 1922 г. здесь насчитывалось 3 средних и 17 низших школ, то в 1924 г. их стало соответственно 15 и 6. И хотя в 1924 г. была проведена реформа, несколько поправившая положение школ национальных меньшинств — русских, белорусов, украинцев, но в целом сохранилось прежнее неравное положение этих школ, ввиду их немногочисленности и бедности. В Финляндии русские школы не получали никакой помощи от государства. Такое же положение наблюдалось в Эстонии, хотя Конституция гарантировала меньшинствам преподавание на родном языке. Несколько лучше обстояло дело в Латвии и Литве. В Латвии школа пользовалась поддержкой государства, а начальная была обязательной и бесплатной. Но и здесь из-за опасности «русификации» русские школы в 1924 г. были переведены в категорию местных латвийских школ, права которых были несколько ограничены. Литовская конституция предусматривала государственное кредитование для школ нацменьшинств, но русских школ было ничтожно мало: из 1700 только 7 в 1922 г., из которых всего лишь 1 гимназия.
В странах Центральной и Западной Европы — Германии, Бельгии, Франции для русских беженцев были открыты широкие возможности устройства школ. Основное внимание уделялось устройству русских отделений при местных школах, а также воскресно-четверговым курсам «по русским предметам». Открывались и чисто русские учебные заведения. В Берлине было открыто 2 гимназии: одна Русской академической группой, другая пастором И. Мазингом, созданная по образцу немецких училищ в Петербурге, которая кроме классического отделения имела коммерческое отделение и интернат. Окончившие эти отделения могли поступать в вузы Германии. Кроме того в Берлине действовала начальная школа, еще в двух городах — школа садоводства, 2 интерната и прогимназия.
В Бельгии возникли 3 школы-пансиона: школа-приют близ Брюсселя, пансион-школа в Льеже и школа-интернат в Намюре с 250 учащимися.
Во Франции были 2 гимназии: русская в Париже и «Александрино» в Ницце. Первая из них просуществовала до 1961 года, выпустив за 40 лет свыше 900 человек с аттестатами зрелости. Другой разновидностью русских школ были отделения при французских средних учебных заведениях Парижа, Версаля, Ниццы, просуществовавшие до Второй Мировой войны. Кроме того во Франции существовала широкая сеть воскресно-четверговых школ при приходах или русских колониях, действующих на скромные местные сборы, а также русских школ-приютов, обеспечивающих детям начальное образование и крышу над головой.
Большая часть этих учебных заведений существовала за счет правительств стран, приютивших беженцев. Однако существовали также школы и детские сады Всероссийского Земгора: в Белграде, Сараево, Дубровнике и др. с более чем 460 учениками.
Становление системы высшего образования происходило иначе. Сначала русские студенты продолжали образование в вузах ряда стран. А частности в Белградском университете обучалось 625 русских студентов, в Загребском — 285, в Загребских Высшей Технической и Коммерческой школах соответственно 166 и 140, университете в Любляне — 137 на юридическом факультете в Субботице — 40, на филфаке в Скопле — 10 и т.д. Аналогичная ситуация складывалась в Чехословакии, Франции, Германии. Но особо благоприятная обстановка имела место в вузах КСХС, где практически отсутствовал языковый барьер и правительство брало на себя частичное содержание русских студентов, обеспечивало их общежитием, причем не милостыни ради, а из «высокого понимания единства культурной Европы».
Летом 1922 г. группа русских профессоров при поддержке значительной части эмиграции ставит перед общественностью и правительством Чехословакии вопрос о необходимости помочь русскому студенчеству, разбросанному по всему свету.
Обращение получило необходимый отклик. Правительство республики выделило средства на содержание студентов, осевших в стране. Тогда же оно начинает принимать русских студентов из других государств. К весне 1922 г. почти 1700 наших студентов стали стипендиатами Правительства Чехословакии. Более того, они расселялись в нескольких общежитиях и даже на частных квартирах, оплачиваемых властью, получали одежду, питание, денежное пособие. До образования русских вузов они распределялись по высшим школам Праги, Брно, Братиславы и др. городов.
В массе эмигрантов 1920—1921 гг. насчитывалось свыше 16 тыс. студентов, чью учебу прервали война и революция. За 10 лет эмиграции каждый второй из них получил образование в основном в Чехословакии и Югославии. Русские общественные организации — Земгор, Союз русских академических организаций, Международный союз студенческих организаций, Центральный комитет по обеспечению русской молодежи высшим образованием (т.н. Федоровский комитет) оказывали русскому студенчеству посильную помощь. За 7 лет с 1922 г. по 1929 год, когда начался мировой экономический кризис, подорвавший эту помощь, сумма вложенных денег в образование российской молодежи достигла 170 млн. франков, большую часть которой составили правительственные взносы Чехословакии, КСХС, а также Франции, Болгарии, Бельгии, Германии, Италии и Польши. Помимо того помогали частные французские банки, Красный Крест, частные организации.
Русские интеллигенты-эмигранты приложили немало сил к созданию русских вузов в Париже, Праге, Харбине. Начало созданию русской высшей школы за границей положило открытие 1 августа 1923 г. Русского пединститута им. Я.А. Каменского в Праге, в Педагогический Совет которого вошли профессора Булгаков С., Зеньковский М., Кизеветтер А., Островский С. и др. Институт благополучно проработал до конца 1926 г., выпустив с дипломами около 100 человек. Другим крупным учебным заведением Праги стал Русский юридический факультет (частный) протекторат над которым осуществлял академический сенат Карлова университета. Преподавали в нем такие высокоавторитетные ученые, как П. Струве, Н. Лосский, Г. Флоровский, А. Кизеветтер, П. Новгородцев, С. Булгаков, Г. Вернадский и др. Дипломами об окончании факультета удостоились 384 человека.
Кроме этих вузов в Праге действовал в 1924—25 гг. Институт коммерческих знаний, Институт сельскохозяйственной кооперации, на кафедрах которого трудились видные специалисты-аграрники — профессора А. Анциферов, В. Брунст, Д. Иванцов и др. Этот вуз за время своего существования принял и выучил 585 слушателей, из которых 259 окончили курс, в том числе 48 со званием инженера. Несколько особняком работали в Праге Русский народный университет, просуществовавший 16 лет и давший немало кадров как русскому, так и чехословацкому обществу, а также Русское железнодорожное техническое училище, готовивших техников путей сообщения. За 10 лет работы оно выпустило немало специалистов, применивших свои знания в разных странах.
Кроме Праги вузы существовали и в Париже — сначала втором после Берлина центре, а позднее ставшим первым в русской эмиграции. В городе было основано 8 вузов, принимавших студентов со всей российской диаспоры. Среди них выделялись русские отделения при Сорбонне, где читали лекции свыше 40 известных русских ученых. В 1925 г. открылся Франко-русский институт, являвшийся высшей школой социально-политических наук и юриспруденции. Особое место принадлежало Русской консерватории в Париже, ставшей не только учебным, но и культурным центром русской эмиграции, организованной по образу и подобию Московской и Петербургской консерваторий известным композитором и дирижером Н. Черепниным. В Сергиевском подворье Парижа в 1925 г. был открыт Православный богословский институт, его организаторами стали профессора-богословы и философы, депортированные большевиками из России, но встретившие сочувствие митрополита русской церкви в Западной Европе Евлогия (Рождественского). Еще два учебных заведения для русских эмигрантов создали в Париже американцы: Русскую заочную школу Североамериканского союза христианской молодежи, в которой обучались более 7 тыс. русских студентов с многих стран мира и Русскую политехническую школу заочного обучения, основанную американской УМСАв 1921 г., а спустя 10 лет преобразованную в Русский высший технический институт, проработавший до 1962 г. В 1921 г. был создан Народный университет с музыкальной школой и несколькими курсами при нем. При этом университете читались лекции по русской культуре и организовывались образовательные экскурсии.
В 1920 г. при поддержке правительств Франции и КСХС основывается Политехнический институт, имевший русское, польское, югославянское и заочное отделения.
Благодаря усилиям русских эмигрантов на протяжении 20-х годов административный центр КВЖД—Харбин — превратился в культурный центр всей дальневосточной российской зарубежной диаспоры. Расширялись возникшие в начале века и открывались новые начальные и средние учебные заведения. Система русского образования служила не только интересам российских эмигрантов, она одновременно играла большую роль в развитии просвещения в Манчжурии в целом. Многие китайцы из состоятельных слоев стали отдавать своих детей в русские учебные заведения, чему российская администрация шла навстречу.
Возникла и получила развитие, как и в ряде европейских стран, высшая школа. Весной 1922 г. открылся Харбинский политехнический институт, получивший широкую известность благодаря своим выскоквалифицированным специалистам-выпускникам. В последующие годы приняли первых студентов Педагогический, Институт ориентальных коммерческих наук, Институт Св. Владимира, Юридический факультет, на котором преподавали профессора Н. Устрялов и В. Рязановский, и даже консерватория. Русские вузы положили начало высшему образованию в Манчжурии. Теперь и китайцы обрели возможность получать высшее образование у себя дома, что было намного удобнее и дешевле, чем за границей.
В 20-е годы Харбин — это сеть русских школ, многочисленные курсы и кружки, литературные студии и спортивные секции, редакции газет и журналов, издательства, ежегодные дни русской культуры, своя киностудия, выпускавшая художественные фильмы. Работало общество изучения Маньчжурского края, издававшее свой журнал — «Известия ОИМК».
В 1931 г. Манчжурия была оккупирована японцами, которые создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. В 1935 г. советское правительство после долгих переговоров, продало свои права на КВЖД японцам. Многие служащие КВЖД тогда вернулись на родину. Эти события стали началом распада русской общины в Харбине. Известный писатель и поэт харбинец Арсений Несмелов в 1938 г. писал, словно предвидя судьбу родного города:
Милый город, горд и строен,
Будет день такой,
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой.
Пусть удел подобный горек, —
Не опустим глаз:
Вспомяни, старик историк,
Вспомяни о нас.
Русского Харбина после Второй мировой войны не стало. Но сохранилась память о нем. Она живет в сердцах многих харбинцев и их потомков, разбросанных по свету.
Подытоживая изложенный конкретный материал, следует подчеркнуть, что оказавшись за пределами России, отечественная интеллигенция предприняла огромные усилия, чтобы создать условия для продолжения образования своих детей. Живя первое время надеждами на скорое возвращение в Россию, стремясь сохранить и умножить достижения русской науки и культуры, создавая учебные заведения по образу и подобию российских дореволюционных школ, эмиграция стремилась подготовить подрастающее поколение к служению Родине, ее народам. Подобные настроения имела и эмигрантская молодежь. Однако реальные события 20—30-х годов развеяли надежды, сменилось поколение учащейся молодежи и злободневной задачей стало вживание в новые условия.
Вот почему русская школа стала менять направленность, приобретать рационалистический характер обучения, готовя специалистов для работы в условиях рассеяния. Учебные заведения стали закрываться или преобразовываться в исследовательские центры. Былая щедрая помощь правительств стала иссякать и на ее смену в качестве основного источника финансирования приходит собственная коммерческая деятельность.
Достижения отечественных ученых в эмиграции
В интеллигентском большинстве российских эмигрантов значительный его отряд представляли деятели отечественной науки. Основная часть этого отряда, представленная профессурой и доцентами российских университетов, ушла за рубеж в потоке беженцев, сопровождавших отступающие формирования белых армий. Вместе со своими недавними учителями или примерно одновременно оказались за границей недавние выпускники российских вузов — вчерашние студенты и особенно аспиранты (назывались они тогда лицами, оставленными при кафедрах для подготовки к профессорскому званию) — будущая научная смена своих наставников.
Этот отряд на излете гражданской междоусобицы в стране пополнился теми учеными, которых большевики насильственно выдворили из страны, как «непримиримых и неисправимых агентов врага в случае новых военных осложнений» и которых, как выразился Л. Троцкий, «мы вынуждены будем расстрелять по законам военного времени», а также теми научными работниками, что выезжая в заграничные командировки, принимали решение остаться жить там (так называемые «невозвращенцы»).
В составе этого отряда ученых было немало людей, чьи исследовательские достижения получили широкую известность на только в российской, но и мировой науке. В аэродинамике это создатель первой в стране аэродинамической лаборатории Д. Рябушинский и И. Сикорский — пионер отечественного авиастроения, изобретатель вертолета, и выдающиеся химики B. Игнатьев и А. Чичибабин, математики Г. Гамов, Н. Салтыков, С. Тимошенко; социологи и экономисты — П. Струве, C. Прокопович, П. Сорокин; философы и богословы — Н. Бердяев, С. Булгаков, И. Ильин, Г. Федотов, С. Франк; историки — Г. Вернадский, П. Милюков, С. Мельгунов, М. Ростовцев и др.
Из этого довольно пространного перечня выдающихся представителей отечественной науки, который можно было бы продолжить, расскажем подробнее о двоих из них, внесших поистине бесценный вклад в сокровищницу отечественной и мировой науки. Одним из пионеров авиастроения и изобретателем вертолетов И.И. Сикорском и основоположнике современной социологии И.А. Сорокине, которые как высококвалифицированные специалисты проявили себя в дореволюционной России, но большую часть своей творческой деятельности провели за пределами родной земли.
Игорь Иванович Сикорский (25.05.1889, Киев — 26.10.1972 г. Истон (США))
С детства хотел продолжить семейную традицию и стать военным. Учился в Морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге (1903—1906), а затем в Киевском политехническом институте. Планы его изменились после поездки по Европе, где познакомился с братьями Райт и, находясь в Париже, стал свидетелем одного из первых полетов французского авиатора Луи Блерио.
Вернувшись в Киев, приступил к созданию вертолета. Но на испытании двух первых своих аппаратов убедился в бесперспективности дальнейших работ в этой области и решил заняться конструированием самолетов. В 1910—1922 гг. создал несколько машин серии С. Летом 1911 г. на биплане С-5, снабженном двигателем мощностью 50 л. с., совершил полет в течение более часа и достиг высоты в 450 м. С 1912 по 1918 г. Сикорский возглавлял конструкторское бюро авиаотдела Русско-Балтийского завода, который выпустил первые в мире многомоторные самолеты его конструкции («Гранд», «Русский витязь», «Илья Муромец»). За годы Первой мировой войны было построено 75 четырехмоторных бомбардировщиков Сикорского, которые успешно использовались на фронте. Вот только моторы для них приходилось покупать за границей. С этими машинами реализовалось предсказание выдающегося русского ученого-аэродинамика Н. Жуковского: «Русские крылья будут могучи и сильны как сама нация».
В 1919 г. он эмигрирует в США, где сначала должен был бедствовать, читать лекции по астрономии, и давать уроки математики. В 1923 г. вместе с несколькими бывшими офицерами, русскими эмигрантами организует компанию «Сикорский аэроинжиниринг», которая через 5 лет вошла в корпорацию «Юнайтед Айркрафт». Первое созданное им конструкторское бюро на Лонг-Айленде в Нью-Йорке размещалось в помещении... птицефермы. С такими монстрами как «Boeing» и «Martin»без капитала конкурировать было не под силу. Но тут Игорю Ивановичу выпала удача: русский композитор и дирижер С. Рахманинов неожиданно сделал «Сикорски Аэроинжиниринг» рекламу, став ее вице-президентом и скупив акции на 5 тыс. долларов. Сикорский смог арендовать ангар, и дела быстро наладились. К весне 1924 г. был готов его первый американский самолет S-29A, типа «летающей лодки», который принес ему крупный успех и заказы авиакомпании «Pan на пассажирские лайнеры для трансокеанских перевозок. Его новые четырехмоторные самолеты S-40 и S-42 были первыми в мире транспортными аппаратами, оснащенными пропеллерами с постоянной скоростью вращения. S-42, созданный для дальних перелетов, установил в 1934 г. рекорд высоты (6220 м), имея на борту груз, превышающий 4,9 тонн. В том же году на S-38 было установлено восемь мировых рекордов скорости.
К концу 1930-х годов спрос на летающие лодки закончился и тогда Сикорский вернулся к работе над вертолетами. Вначале 1940-х годов состоялся демонстрационный полет по устойчивой траектории первого вертолета Игоря Ивановича. Вертолеты Сикорского установили несколько мировых рекордов, они широко поставлялись в армию, их закупали государственные, а также частные агентства и авиакомпании. Вертолет S-51 широко испытывался в боевых операциях в годы войны в Корее. В 1952 г. его S-52 совершил первый перелет через Атлантику и Тихий океан с дозаправкой в воздухе. А следующая модель S-55 вообще не знала себе равных и неспроста ее облюбовали американские президенты, а за ними и Н. Хрущев. Первые вертолеты с автопилотом — тоже творение И. Сикорского. Вертолеты-краны, амфибии ,вертолеты-тральщики, турбинные вертолеты с убирающимися шасси — таков актив творческой деятельности Игоря Ивановича. Кроме того к ним надо прибавить 15 типов его самолетов.
Почетная медаль Д. Фрица «За научно-творческие достижения по фундаментальным наукам» в области авиации присуждена только двум инженерам — Орвиллу Райту и И. Сикорскому. Но на родине о его успехах стали писать только в постсоветское время. Зато чужбина оценила вклад Сикорского в развитие мировой авиации по заслугам. Его имя включено США в Национальный зал славы изобретателей наряду с Эдисоном, Ферми и Пастером.
Теперь речь пойдет о выдающемся представителе российской науки в гуманитарной области, чья творческая карьера во многом перекликается с только что рассмотренной.
Питирим Александрович Сорокин (29.01.1889 с. Турья Яренского у. Вологодской губ. — 11.02.1968, штат Массачусетс, США). Родился в семье русского ремесленника — мещанина и крестьянки-коми. Учился в церковно-приходской школе, затем в духовной семинарии в Костромской губ. Юношей вступил в партию эсеров. В 1906 г. арестован, исключен из семинарии и заключен в тюрьму г. Кинешмы. Через 4 мес. освобожден под нелегальный надзор полиции. Занимался, находясь в нелегальном положении в Иваново-Вознесенске, революционной пропагандой. Сдав экстерном экзамены за курс гимназии в Великом Устюге в 1909 г. поступил в Психоневрологический институт в С.-Петербурге; стал секретарем у академика М.М. Ковалевского, вместе с другом юности Н.Д. Кондратьевым. В 1910 г. перевелся на юридический факультет Петербургского университета. В начале 1913 г. арестован за участие в работе эсеровской организации, но вскоре освобожден. По окончании университета оставлен на кафедре уголовного права и судопроизводства для подготовки к профессорскому званию. Параллельно читал лекции по социологии в институтах Психоневрологическом и им. Лесгафта. В 1910—1914 гг. опубликовал несколько десятков работ, в том числе монографию «Преступление и кара, подвиг и награда». Один из организаторов Социологического общества им. Ковалевского (1916 г.), а также первой в России кафедры социологии, открытой в Петроградском университете в 1919 г.
В годы Первой мировой войны вел борьбу против интернационалистов, выдвинулся в ряды идеологов эсеровской партии, установил контакты с лидерами политической оппозиции самодержавию в Госдуме. После Февральского государственного переворота 1917 г. являлся одним из редакторов центрального органа партии эсеров народа». Позже участвовал в создании газеты правых эсеров «Воля народа», был ее главным редактором. На Всероссийском крестьянском съезде избран в Исполком Всероссийского Совета крестьянских депутатов. После назначения А. Керенского премьер-министром стал его секретарем вместе с Н.Д. Кондратьевым, что наводит на мысль об их причастности к русскому политическому масонству. Выступал в сентябре 1917 г. против созыва Демократического совещания как бесполезного, но затем участвовал в его заседаниях. Был членом Предпарламента, высказывался за создание коалиционного правительства во главе с А. Керенским. Октябрьский большевистский переворот расценил как торжество преторианства, когда судьбы государства начинает определяться «волею 2—3 полков, темных и невежественных, руководимых ловкими демагогами». Избран в состав Учредительного собрания по списку эсеров и Совета крестьянских депутатов Вологодской губернии.
2 января 1918 г. арестован, около 2-х месяцев провел в Петропавловской крепости. Позже в Москве участвовал в деятельности «Союза возрождения России» по подготовке антибольшевистских выступлений. Направлен этим союзом вместе с Н. Чайковским на Север, где готовилось одно из таких выступлений, приуроченных к высадке союзного десанта в Архангельске. Вел подпольную работу в Великом Устюге, затем скрывался в тайге. В этот период осознал огромность катастрофы, тщетность надежд на союзников и невозможность уничтожения большевизма наружно-хирургическим путем и необходимость «органического изжития» через трагический опыт самого народа. В октябре 1918 г. выступил в газете Северо-Двинского губисполкома с заявлением, которое месяцем позже перепечатала «Правда». Оно было расценено Лениным как «признак поворота целого класса, всей мелкобуржуазной демократии» от враждебности к большевизму к нейтральности. Арестованный, приговорен к расстрелу, но был выпущен из тюрьмы, возобновил преподавание в вузах Петрограда. В 1921 гг. руководил кафедрой социологии университета.
Высказывался в поддержку нэпа как курса, отвечающего интересам народа, но оставался в оппозиции к большевистской власти с «ее заветом злобы, ненависти и насилия», за что ему было запрещено преподавать, уничтожен набор его книги «Голод как фактор (влияние голода на человеческое поведение, социальную жизнь и организацию общества)». В конце 1922 г. его в составе группы ученых, оппозиционно настроенных к большевистскому режиму, высылают за границу. Около года он жил в Берлине и Праге, занимался преподаванием, работал в составе редакции альманаха «Крестьянская Россия». Будучи избран профессором Карлова университета в Праге, к чтению лекций приступить не успел, поскольку получил грант на работу в университетах США. Вначале читал лекции по социологии в Иллинойском и Висконсинском университетах, затем избирается профессором университета штата Миннесота. В 1930—1964 гг. он профессор Гарвардского университета, где организовал и возглавлял социологический факультет. Там Питирим Александрович становится и главой первого в мире комплексного научно-исследовательского центра по социологии и сочетает учебную работу с интенсивной исследовательской деятельностью.
Среди его учеников был будущий президент США Дж Кеннеди. Позднее он вспоминал — «Я серьезно сомневался в скором падении коммунистического правительства и был твердо убежден, что будущее России будет решаться русскими на родине, а не эмигрантами». («Грант», 1965, №57, с. 204). Питирим Александрович избирался президентом американской Ассоциации социологии и Международного института по изучению цивилизации.
В качестве представителя науки молодого поколения русской эмиграции сошлемся на жизненную «одиссею» В. Зворыкина — создателя современного электронного телевидения. Его отличительная черта заключается в том, что он на чужбине оказался в те годы гражданской междоусобицы, когда его имя в молодой науке (радио- и видеоэлектронике) никому ни о чем еще не говорило. Большая наука, ее успехи и постоянный творческий поиск — все это было впереди. А начиналась жизненная «одиссея» нашего героя так.
Владимир Кузьмич Зворыкин (30.06.1880 г. Муром Владимирской губернии — 24.06.1982 г. США). Родившись в семье купца, торговавшего хлебом и имевшего пароходы на Оке и Волге, он был младшим среди семи братьев и сестер. Купеческий род Зворыкиных славился не только деловыми людьми, но и одаренными учеными. Двое братьев отца — Кузьмы Алексеевича, стали учеными, изобретателями. Рано скончавшийся Николай Алексеевич Зворыкин (1854—1884), ученик А. Столетова был магистром математики и физики. Большую известность получило имя Константина Алексеевича Зворыкина (1861—1928), профессора Киевского политехнического института, автора солидных трудов по теории резания металлов и технологии машиностроения.
С 12 лет Владимир начинает интересоваться электротехникой, появляясь на пароходах и баркасах отца в качестве нештатного судового мастера. Окончив реальное училище, он поступает в Петербургский университет, но вскоре по настояниям отца, чтобы изучать перспективные физические дисциплины, переходит в политехнический институт. Здесь он знакомится с профессором Б. Розингом и проходит практику в его лаборатории, где тот ведет исследования по электронной передаче изображения на расстояние. Он является помощником Розинга в экспериментальной работе и становится участником эксперимента, когда учитель демонстрировал коллегам первый сеанс такой передачи с помощью совмещенной электронно-механической системы телевидения.
В 1912 г. Зворыкин оканчивает институте отличием, что дает ему право поехать на научную стажировку в одну из европейских научных лабораторий. Здесь он почти год проводит в качестве аспиранта-стажера знаменитого французского физика Ланжевена. Но стажировку молодого ученого прервала Первая мировая война. Через Данию и Финляндию В. Зворыкин, преодолев немалые трудности, возвращается в Россию, где его немедленно мобилизовали в армию рядовым. Но скоро рядового с инженерным образованием заметило командование, и произведя в офицеры, назначило руководить фронтовой радиостанцией, в разобранном виде хранящейся на складах г. Гродно. Станцию собрали, наладили и даже попутно использовали для радиоперехвата немецких радиограмм. В 1916 г. В. Зворыкина отзывают в столицу и в составе группы специалистов командируют в США для закупки радиооборудования. Возвращается он после февральского переворота в столицу, где организует работу радиостанции Временного правительства и начинает после перерыва продолжать исследовательскую работу.
Когда власть в Петрограде взяли большевики, В. Зворыкин едва не становится жертвой «красного террора». Выручил его знакомый шофер по службе в армии: он узнал, что Зворыкина внесли в списки офицеров, не явившихся на регистрацию и помог бывшему офицеру срочно бежать в Нижний Новгород, где тот укрылся на время у служащих пароходной компании, прежде принадлежавшей его отцу, умершему в 1917 г. По пути через Пермь и Екатеринбург в Сибирь беглец был арестован красными и спасся только благодаря тому, что чехи быстро освободили Екатеринбург. С эшелоном «белочехов»Зворыкин прибывает в Омск столицу белой Сибири. Отсюда Сибирское правительство командирует его в США для закупки средств связи. Выполнив это задание, Зворыкин еще более сложным маршрутом Сиэтл—Иокагама—Владивосток—Омск возвращается обратно. Временный Верховный Правитель А. Колчак снова направляет Зворыкина в Штаты с тем, чтобы тот наладил регулярное снабжение войск радиоаппаратурой. Его появление в США на сей раз совпало с падением колчаковского режима в Сибири. Это событие и подтолкнуло Владимира Кузьмича окончательно осесть в США.
Не без рекомендации русских эмигрантов он устроился в известную фирму «Вестингауз электрик». Но попытки добиться у руководства фирмы права вести исследования в области телевидения оказались тщетными. В 1921 г. он даже переходит на работу в канзасскую компанию, но через полгода возвращается назад, оговорив лучшие условия контракта. Спустя 2 года Зворыкин демонстрирует хозяевам фирмы передачу изображения на расстояние. «Демонстрация была впечатляющей, — вспоминал он позже, — передаваемое изображение представляло собой крест. В приемной катодной трубке был виден тот же крест, только менее контрастный и резкий, но все же установка действовала! Хотя, по словам изобретателя, пока это походило не на телевидение, а на «еле-еле видение». Тогда же автор подал заявку на патент передатчика изображение с электронно-лучевой трубкой (иконоскопом), составным элементом которой была пластина, покрытая слоем фотоэлектрического материала паров аргона.
В 1929 г. изобретатель продемонстрировал телевизионный приемник с высоким качеством изображения, разработанный на основе созданного им кинескопа. Показ прошел на ура! На показе присутствовал Д. Сарнов, преуспевающий предприниматель, тоже выходец из России, которого американцы нарекли «бароном технологии». Поняв, какую выгоду можно получить от изобретения Зворыкина, Сарнов и тут же пригласил его в свою знаменитую фирму «Радиокорпорэйшн оф Америка». Так В. Зворыкин стал директором электронной исследовательской лаборатории, где существенно усовершенствовал свой кинескоп.
Все 30-е годы прошли в конкурентной борьбе многих ученых, тоже претендующих на создание систем телевидения. В итоге патентную схватку выиграл Зворыкин. В конце 1938 г. он наконец получил патент на электронное телевидение, который ждал 15 лет.
Как только телевидение лишилось ореола новизны, интерес ученого переместился в сторону электронной микроскопии, т.е. передачи изображений очень малых объектов. Вместе со своими сотрудниками он создал электронный микроскоп, позволяющий увеличивать изображения микроскопических объектов в миллионы раз. А когда началась Вторая мировая война, изобретатель переключился на военную радиотехнику. Он создал управляемую по телевидению авиабомбу. Позже из его лаборатории вышел прибор ночного видения, принятый на вооружение снайперами, танкистами и авиаторами.
С 30-х годов начали налаживаться связи В. Зворыкина с советскими учеными. В эти годы он дважды посетил СССР. Во время второго приезда его поразило то, что он увидел в лабораториях Ленинградского института телемеханики. «В первый раз я приезжал ознакомить вас с моими достижениями. Во второй — уезжаю коллегой. Боюсь, что в третий раз мне придется у вас многому поучиться», — сказал ученый перед отъездом.
В годы Второй мировой войны он активно помогал бывшей родине в ее отчаянной борьбе с фашизмом. В рамках ленд-лиза он курировал поставки в СССР радиотехники, а его жена — медикаментов, в частности нового в то время препарата — пенициллина, спасшего жизни тысячам раненых.
В послевоенные годы он заботился о переоборудовании двух советских телецентров американской новой телетехникой. В 1959 г., во время хрущевской «оттепели», как почетный гость Владимир Кузьмич принимал участие в открытии американской выставки в Москве. В 1963 г. ученый демонстрировал свои радиопилюли во Всесоюзном онкологическом центре в Москве. Побывал он дважды на своей «малой родине» — в Муроме. Ныне на семейном доме Зворыкиных установлена мемориальная доска, увековечившая память о выдающемся ученом.
Вклад русского зарубежья в отечественную и мировую культуру
Серебряный век в истории отечественной культуры был прерван великими военными, социальными и политическими потрясениями 1914—1920 гг. Но широкое по масштабам и мощное по внутреннему потенциалу, культурное развитие русского общества не могло в одночасье остановиться, поскольку культуре присущи свои собственные источники, традиции и закономерности поступательного движения. Пусть не все, но некоторые черты этого движения продолжали проявляться не только в русской культуре революционной поры, но в еще большей степени в культуре российского зарубежья, в чьей среде инерционные возможности развития тех или иных компонентов культурного потенциала Серебряного века сохранялись и действовали значительно дольше, чем в СССР.
Наиболее цельным и крупным массивом русской культуры в изгнании являлась художественная литература, имевшая в дореволюционной России наиболее глубокие и мощные исторические корни. В основном именно по этой причине она полнее всего сохранила свои традиционные виды и жанры: прозу, поэзию, литературную критику; повесть, роман, рассказ, поэму и т.д. Длительнее чем в других компонентах культурного наследия в ней сохранялись прежние литературные течения, унаследованные от Серебряного века, строй языковой выразительности и даже старой орфографии, манеры литературного письма и нравственных пристрастий. Более того, несмотря на трудные условия зарубежного существования, литература не только сохранила, но и на некоторых участках упрочила традиционное воздействие на иные сферы творческой деятельности: живопись, ваяние, музыкальное и сценическое искусство, кинематографию — создавая известное единство русской культуры в мире эмигрантского рассеяния.
Навыки литературной деятельности были присущи большинству пореволюционных российских беженцев, основную массу которых, как уже отмечалось, составляли представители разных отрядов отечественной интеллигенции. Такими навыками кроме литераторов-профессионалов в известной степени владели и представители других творческих профессий: политики, общественные деятели, ученые, педагоги и т. д. Все они в той или иной мере, лишившись возможности в полную силу работать и тем более зарабатывать на существование в сфере своей профессиональной деятельности, потянулись к самовыражению в области то ли публицистики, то ли мемуаристики. Редкий крупный общественно-политический деятель, маститый ученый или крупный педагог не взялся за перо с тем, чтобы проявить свои способности и в смежной с основной профессией области творчества. Редкий интеллигент-эмигрант не счел для себя необходимым написать личные воспоминания о днях минувших или так или иначе откликнуться на события, происходящие на родине, которой они лишились. Вспоминали революцию, войну, которая ее ускорила и свой собственный путь на чужбину, высказываясь нередко и о грядущих судьбах родной земли и ее народа. Как справедливо признавал один из них, «мы все вращаемся в кругу тем: Россия, Революция, мы».
Значительная часть такого рода произведений представляет собой не только богатейший исторический источник, с одной стороны, но и своеобразное явление отечественной культуры — с другой.
Что касается круга профессиональных художников слова, то среди них можно выделить три наиболее влиятельные группы. Одна из них (М. Алданов, Д. Мережковский и др.) писала преимущественно на русские темы, но «для французского читателя», другая (И. Шмелев, И. Бунин и др.) стремилась оставаться верной российской литературной школе, третья, представляющая молодое поколение прозаиков, лидером которых являлся В. Набоков (Сирин), интенсивно осваивала «двуязычие».
Поскольку характеристику творчества признанного лидера первой из них, склонной больше к модернизму, Д. Мережковского читатель найдет в разделе культуры России Серебряного века, есть необходимость здесь остановиться на личности и творчестве представителя противоположной группы прозаиков-реалистов, развивавших лучшие традиции русской литературы Золотого века, уникального бытописателя дореволюционной России — И.С. Шмелева.
Иван Сергеевич Шмелев (21.09.1873, Москва 24.06.1950 Бюси-анот, Франция) — писатель-прозаик, публицист. Родился в Москве в Кадашевской слободе, затем семья переехала в собственный дом на Б. Калужской ул.; предки из крестьян-староверов Богородского уезда Моск. губ. Отец — подрядчик, умер, когда сыну было 7 лет. Образование получил на юридическом факультете Московского университета. Заявляет о себе как писатель на втором году студенчества, а к концу учебы выпускает первую книгу очерков «На скалах Валаама» (М., 1897).
Сорок лет спустя уже в эмиграции создает новую редакцию этого несколько автобиографического произведения — «Старый Валаам» (Чехословакия, 1936). Работал сначала помощником присяжного поверенного в Москве, но вскоре становится чиновником для особых поручений во Владимирской губ. Здесь он открывает для себя жизнь русской деревни, а в путешествиях по Оке и Каме, в поездках по Сибири — красоту и многообразие российской природы.
Уйдя с 1907 г. в отставку, целиком погружается в литературную работу. Появление повести «Человек из ресторана» в 1911 г. принесло Ивану Сергеевичу всероссийскую известность, критики, оценивая это произведение, проводили параллель с дебютом Достоевского. В годы Первой мировой войны пишет сборник «Суровые дни» и повесть «Это было». Демократические иллюзии, разделяемые либеральной интеллигенцией, способствовали тому, что он горячо приветствует февральские события 1917 г. Но размышления о начавшемся переустройстве общества порождают предвидение того, во что выльется на деле воплощение революционных идеалов.
Противник революционного насилия, писатель не принял большевистский Октябрь. С началом гражданской войны уезжает с семьей в Крым, где была приобретена небольшая дачка. Тогда же пишет житие крепостного художника «Неупиваемая чаша», а затем обращается к жанру сказки. Когда в 1920 г. красные взяли Крым, ими был арестован в госпитале единственный сын Шмелева и без суда расстрелян вместе с несколькими тысячами других офицеров. Смерть сына потрясла художника слова. Едва вернувшись в столицу, он начинает хлопотать о выезде за границу и в конце 1922 г. с женой уезжает сначала в Берлин, а через пару месяцев в Париж. Летом следующего года заканчивает книгу «Солнце мертвых» о кошмаре красного террора в Крыму, первую в его творчестве, посвященную пореволюционной России, сразу же переведенную на несколько иностранных языков. Позже появляются несколько новых работ «Про одну старуху» 1925), «На пеньках» (1925) и романы «История любовная» (1927), «Солдаты» (1930). Чувством утраты родины и светом воспоминаний о минувшем пронизаны выходившие тогда же сборники рассказов и очерков писателя «Новые рассказы о России» (1927), «Степное чудо» (1927), «Свет разума» (1928), «Въезд в Париж. Рассказы о России зарубежной» (1929), «Родное. Про нашу Россию» (1931).
На чужбине писатель так и не смог прижиться, не принял ее прагматизма, иной ментальности. Его рассказы о судьбах русских за рубежом, роман на ту же тему «Няня из Москвы» (1936) все более окрашиваются религиозным чувством, православием — «исконным, кондовым». Подобное мировоззрение было неприемлемо для либеральной интеллигенции. «Важно было то, что Шмелев осмелился защищать историческую Россию против революции. Этого ему простить не могли», — свидетельствовал авторитетный знаток его творчества В. Рудинский. Думается, что в не меньшей степени не могли простить Шмелеву и его публицистику, обвинявшую не только левую, но и либерально-демократическую интеллигенцию страны в «непонимании своего национального назначения, в непонимании России, ее пути, ибо каждый народ, — подчеркивал он, — имеет свои пути».
Но вопреки проискам своих недоброжелателей писатель обретает в русском зарубежье и своих единомышленников, своих читателей. Он был одним из любимых художников слова русских изгнанников. Его «Богомолье» перечитывал по-старчески немощный Вас. Немирович-Данченко, просил читать за несколько дней перед смертью К. Бальмонт, державший эту книгу в изголовье рядом с Евангелием.
Наиболее емкую оценку творчества Шмелева, особенно его самых сильных творений — «Лета Господня» и «Богомолья», дал И.А. Ильин, отметивший в шедеврах прозаика соединение почвенного-народно-бытового со стихией православия и усмотревший в произведениях этого национально ориентированного большого мастера художественного слова их общечеловеческое значение. «Шмелев есть прежде всего — русский поэт по строению своего художественного акта... В то же время он — певец России, изобразитель русского исторически сложившегося душевного и духовного уклада; и то, что он живописует, есть русский человек и русский народ — в его подъеме, и в его падении, в его силе и слабости, в его умилении и в его окаянстве. Это русский художник пишет о русском естестве. Это национальное толкование национального».
Начальные главы «Лета Господня» увидели свет в 1927 г., а вся первая часть книги («Праздники») вышла в 1933 г. в Белграде; в ходе работы над «Летом Господним» создается «Богомолье» (Белград, 1935), полное издание которого выходит одновременно с «Летом Господним» в Париже в 1948 г.
В июне 1936 г. писателя постигла большая утрата — скончалась его жена Ольга Александровна. Опытом «духовного» романа стали задуманные трилогией «Пути небесные». Первый том этого романа был завершен в 1936 г., над вторым И. Шмелев трудился в 1944—1947 гг. Это произведение посвящено жене писателя, в его основу положена реальная история, касающаяся обстоятельств жизни и брака дяди О. А. Шмелевой — В. Вейденгаммера. В нем художник воссоздает путь веры и самопожертвования как путь преодоления греха и освобождения, восхождения души. Третью часть романа, действие которого должно было разворачиваться в Оптиной Пустыни, И.С. Шмелев намеревался писать в обители Покрова Божьей Матери в 150 км от Парижа. В этот монастырь писатель прибыл 24 июня 1950 г., но в тот же день скончался от сердечного приступа.
В эмигрантской поэзии лидерами являлись В. Ходасевич, Г. Иванов, М. Цветаева. Из молодого поколения выделялись Б. Поплавский (рано умерший), И. Одоевцева, Е. Кузьмина-Кароваева, составлявшие группу поэтов-символистов. Но если русскую зарубежную прозу хотя и не часто, переводили, то поэзия пользовалась спросом лишь в эмигрантской среде. Поэты, особенно молодые, сознавали, что им на Родину не вернуться, хотя одна из них (И. Одоевцева) в преклонном возрасте дождалась возвращения и похоронена в Санкт-Петербурге. Но для М. Цветаевой, которая вернулась в советскую пору, судьба, как известно, была менее милостива.
Для деятелей искусства в изгнании альтернатива — сохранять свою самобытную культуру или адаптироваться и «вжиться» в культуру Запада стояла менее остро, чем для художников слова. Ведь специфической чертой многих видов искусства, таких как живопись и ваяние, театральное искусство и кинематография, балет, танцы и в особенности музыка — является то, что все они гораздо легче «переводятся», их восприятию потребителем меньше мешает языковой барьер — вот почему они всегда более интернациональны и востребованы. Поэтому и размежевание среди деятелей искусства было менее глубоким, чем в писательской и поэтической среде. Эстетические дискуссии разгорались здесь чаще всего вокруг выяснения «русскости», в том или ином произведении искусства или в творчестве того или иного мастера кисти, музыки или сцены.
Мастера живописи, оказавшиеся в эмиграции, продолжали работать в разных направлениях. Бывшие деятели «Мира искусства» А. Бенуа, Л. Бакст, М. Добужинский, Н. Гончарова активно участвовали в оформлении оперных и балетных спектаклей в рамках «Русских сезонов» С. Дягилева, а после его смерти их проводил С. Лифарь. Русские спектакли в оформлении Н. Рериха в Нью-Йорке, и постановки А. Браиловского в Софии тоже проходили с неизменным успехом. Выставки своих новых работ организовывали верные своей творческой манере К. Коровин, Ф. Малявин, И. Белибин, К. Сомов.
Авангардистские художники — М. Шагал, В. Кандинский и другие имели возможность продолжить свои эксперименты и таким образом оказывать заметное влияние на все течения европейских авангардистов.
В наилучших условиях за рубежом оказалась отечественная музыкальная культура. В эмиграции упрочил свою мировую известность Ф. Шаляпин, его вклад в торжество русской антрепризы на конкурсе лучших оперных коллективов мира, состоявшемся в 1933 г. в Лондоне, был определяющим.
На мировой сцене блистали русские балерины А. Павлова, Т. Карсавина, М. Кшессинская, солисты балета, а также балетмейстеры и педагоги М. Фокин, С. Лифарь, Д. Баланчин (Г. Баланчивадзе), В. Нижинский и др.
Особо следует сказать о вкладе в мировую музыкальную культуру отечественных композиторов С. Рахманинова, А. Гречанинова, И. Стравинского и др. Из них наиболее органично в мировую и европейскую музыкальную культуру вписался композитор-авангардист И. Стравинский. Но самую весомую лепту в сокровищницу мировой и европейской музыки внесло творчество С. Рахманинова — великого композитора XX в., выдающегося дирижера и виртуозного исполнителя-пианиста. Расскажем несколько подробнее о таланте этого человека.
Сергей Васильевич Рахманинов (20.03.1873, имение Онег Старорусского уезда Новгородской губ. — 28.03.1943, Нью-Йорк, США). Родился в дворянской семье с давними музыкальными традициями. Обучаться музыке начал с 4-х лет под руководством матери. В 1882 г. поступил в Петербургскую консерваторию, но в 1885 г. приехал в Москву, став студентом Московской консерватории. Его основными педагогами являлись проф. Н. Зверев, А. Зилоти, композиторы С. Танеев и А. Аренский. С 1890-х годов начинается самостоятельная жизнь юноши, который стал зарабатывать на жизнь уроками фортепиано и теории музыки. Окончил консерваторию с большой золотой медалью как пианист, а в 1892 г. как композитор. Его дипломной работой стала одноактная опера «Алеко» по поэме Пушкина «Цыганы», которая через год была поставлена в Большом Театре.
С 1892 г. Сергей Васильевич приступил к концертной деятельности. Годом позже он начинает преподавать в Мариинском училище, Екатерининском и Елизаветинском институтах, а затем становится там же инспектором музыки.
В 1895 г. композитор пишет Первую симфонию, но ее премьера, состоявшаяся через 2 года под не совсем уверенным управлением А. Глазунова завершилась провальным неуспехом. Хотя по отзывам современников это было результатом небрежного исполнения симфонии, самокритичный автор воспринял произошедшее как свидетельство своей творческой несостоятельности и на несколько лет отошел от сочинения музыки. Выручала иная деятельность — дирижерская, сначала в Московской опере С. Мамонтова, а с 1904 по 1906 г. в Большом Театре. Театральный опыт оказался весьма полезным. Преодолеть творческую депрессию помогла и врачебная помощь.
Последующие полтора десятилетия стали наиболее плодотворными в жизни выдающегося композитора, пианиста и дирижера. В 1901 г. им был написан Второй фортепьянный концерт, имевший большой успех. Следующая удача — Соната для виолончели и фортепиано. Радостным, поистине жизнеутверждающим мироощущением проникнута рахманинская кантата «Весна» на стихи Некрасова. За нею следуют другие крупные инструментальные творения композитора: Симфония 1907) и Концерт № 3 для фортепиано с оркестром (1909).
Следующее пятилетие отмечено рождением произведений, которые сам автор очень любил и ценил. Это хоровые циклы «Литургия Иоанна Златоуста» (1910) и симфоническая поэма «Колокола» (1913) на стихи Эдгара По для солистов, хора и оркестра. Богато и разнообразно представлены в творчестве композитора малые формы: романсы («Сирень» и «Здесь хорошо», «Маргаритки» и др.). За свою жизнь он создал более 80 романсов, среди которых такие жемчужины русской вокальной лирики как «В молчанье ночи тайной» на слова Фета, «Не пой, красавица, при мне» на слова Пушкина, «Весенние воды» на слова Тютчева.
В этот период состоялось несколько зарубежных гастролей Сергея Васильевича. Концерты 1909 г. в Америке и 1914 г. в Англии принесла ему всемирную славу. В годы мировой войны его концертная деятельность сосредоточивается в России. В сезоне 1917 г. он с успехом давал концерты в пользу армии.
Радостно встретил композитор отречение Николая II, но последующие события все больше тревожили его. После Октября конец старой России стал для него очевиден. Воспользовавшись приглашением из Швеции, взяв всю семью, Рахманинов выезжаете Стокгольм. Покинув Родину, композитор надолго отказался от сочинения музыки. На многие годы он становится концертирующим пианистом и дирижером.
Начиная с 1924 по 1939 г. Рахманиновы проводили лето в Европе, возвращаясь осенью в Нью-Йорк. В 1926 г. Сергей Васильевич вернулся к композиторской деятельности и в течение года написал 4-й концерт и «Три русские песни» для хора с оркестром. Последнее сочинение, написанное после девятилетнего творческого перерыва, оказалось первым из тех, что были созданы в разлуке с родной землей и народом. Первую песню Сергей Васильевич записал с напева Ф. Шаляпина — «Ах, ты, Ванька», вторую — «Белолицы, румяницы вы мои» — пела ему популярнейшая исполнительница русских народных песен Н. Плевицкая, третья же была хорошо знакома с детства — «Через речку, речку быстру».
В 1930 г. композитор приобретает участок земли в Швейцарии, вблизи Люцерна. С весны 1934 г. его семья прочно обосновывается в этом имении, напоминающем имение Ивановку родных жены (Н.А. Сатиной) в Тамбовской губ. Здесь композитор прожил творчески плодотворную пору своей жизни за границей. Венчают жизненный путь великого художника крупные музыкальные полотна, составляющие своеобразную «лебединую» трилогию. Это «Рапсодия на тему Паганини» (1934), «Третья симфония» (1936) и «Симфонические танцы» (1940).
В 1941 г., переживая за судьбу своей родины, С. В. Рахманинов дает концерт, весь сбор которого передает советскому генеральному консулу. Последний концертный сезон он, несмотря на плохое самочувствие, начинает в октябре 1942 г. 17 февраля 1943 г. состоялся его последний концерт, после чего его турне прерывается. Не дожив нескольких дней до своего 70-летия, 28 марта 1943 г. великий музыкант умирает. Последние его переживания были вызваны сообщениями о ходе боев на советско-германском фронте. Утраченная родная земля продолжала жить в его сердце как самая большая, самая беззаветная, дающая творческие силы любовь.
Творчество Рахманинова — гениального русского композитора, пианиста и дирижера — представляет собой выдающееся явление не только отечественной, но и мировой музыкальной культуры.
Представителей отечественной культурной элиты, оказавшихся в изгнании, независимо от того, какие идеологические и политические взгляды они ни разделяли, объединяло одно общее дело — беззаветное служение возрождению и развитию родной культуры. Светочем, подлинным символом такого служения для них являлось имя и творчество гениального А.С. Пушкина. Вот почему день рождения поэта с 1925 г. стал ежегодно отмечаться российским зарубежьем как праздник русской культуры, как мероприятие всех россиян, живущих в эмиграции. Поистине грандиозным стал Пушкинский праздник 1937 г., в год столетия трагической гибели поэта. В сорока двух государствах пяти частей света, в 231 городе мира русская диаспора праздновала День русской культуры как выдающееся духовное событие. Из категории «культурного наследства» Пушкин стал олицетворением современной отечественной культуры, наиболее востребованным поэтом в эмигрантских общинах тех лет.
Рост инициативы и самодеятельности общественных организаций российского зарубежья, их сближение в процессе работы, направленной на возрождение и развитие отечественной культуры, порождали среди наших соотечественников уверенность в завтрашнем дне, стимулировало их творчество. Казалось, что их страхи за свое будущее уходят прочь, что жизнь входит в нормальную колею.
Но неотвратимо надвигающаяся на человечество новая, еще более страшная мировая война спутала все надежды и планы людей на будущее. История не отвела поколению пореволюционных эмигрантов времени на это.