Русское зарубежье пореволюционной волны — явление уникальное не только в отечественной, но и во всемирной истории. Мощнейшие революционные потрясения 1917-1920 гг. выбросили за пределы нашей страны к началу 1920-х годов значительное число ее граждан. И уникальность интересующего нас явления состоит не только в массовости изгнанников, многие из которых вынуждены были навсегда покинуть свою Родину, но и в их качественном составе — большинство отечественных беженцев олицетворяли собою культурную и политическую элиту рухнувшей Российской империи.
Трагизм судьбы этих людей, оказавшихся в эмигрантском рассеянии, определялся прежде всего тем, что лишь немногим из них удалось дожить до того времени, когда Россия признала в них своих сыновей и дочерей. Сотни тысяч россиян ушли из жизни «белоэмигрантами», оставив в память о себе лишь русские кладбища в разных концах земного шара и нетленные творения своего ума, умелых рук и горячих сердец. Они покидали родную землю, веря в «оздоровление» больного Отечества и надеясь на то, что соотечественники вспомнят о них, когда, по словам одного из вождей белого движения генерал А.И. Деникина, «над бедной нашей страной почиет мир и всеисцеляющее время обратит кровавую быль в далекое прошлое».
Научным и нравственным долгом всех, кто принимается изучать наше сравнительно недавнее прошлое, становится ныне восстановление исторической справедливости и возрождение духовной связи с соотечественниками, которые в результате революции 1917 г. и последующей гражданской междоусобицы вынуждены были искать спасения на чужбине. Исходными моментами в решении данной задачи является определение численности и социального состава российской эмиграции, выяснение первоначального ее расселения и самоорганизации остатков вооруженных сил и гражданских беженцев в 1920-1930 гг., когда за пределами нашей родины сформировались основы той социально-политической и духовной сферы, чья жизнь является составной частью российской истории новейшего времени, к рассмотрению которой мы приступаем.
Всероссийский размах революции 1917 г. и ожесточенность последовавшей за ней Гражданской войны предопределили невиданную для предшествующей истории массовость исхода россиян за пределы своего Отечества. Начало формированию пореволюционного лагеря российской эмиграции было положено отдельными членами царской фамилии, аристократией, высшим чиновничеством, а также представителями бывшего Временного правительства, выполнявшими дипломатические, торгово-экономические и иные функции за границей. Основной же его контингент сложился вследствие как стихийного отступления, так и организованной эвакуации антибольшевистских вооруженных сил и части гражданского населения на территорию пограничных с Россией стран Европы и Азии.
Наиболее крупная группировка эмигрантов, насчитывающая свыше 150 тыс. человек оказалась в Турции и на Балканах в результате эвакуации войск П.Н. Врангеля. Врангелевский же флот после эвакуации был отведен на стоянку в тунисский порт Бизерт, где из членов судовых команд и гражданских беженцев возникла еще одна эмигрантская колония, численностью примерно 6 тыс. человек.
Несколько ранее через Мурманск и Архангельск в страны Северной Европы прошел северный поток российских беженцев. Весьма внушительным по численности являлся и поток российских беженцев, покинувших Россию через ее северо-западные границы. Часть его задержалась в Польше, а также в прибалтийских странах-лимитрофах, а остальные проследовали в Германию, Чехословакию, Францию и даже в Англию, чтобы осесть там. По завершении Гражданской войны и интервенции на Дальнем Востоке России в конце 1922 г. значительный отлив эмигрантов произошел на территорию соседнего Китая, особенно в полосу отчуждения КВЖД, где и до этого проживало немало российских граждан, а также в Австралию и Японию. Суда Сибирской военной флотилии и Добровольного торгового и пассажирского флота, вывозившие остатки армии Дитерихса и беженцев, в составе 12 военных кораблей (одного крейсера, 6 канонерских лодок и трех посыльных судов) под командой адмирала Ю. Старка сначала дислоцировались в Шанхайском порту, а позднее вместе с находящимися на них гражданскими лицами были переброшены на Филиппины.
После этой самой массовой волны российской эмиграции возникают ее вторичные потоки, когда бывшие российские граждане, в поисках лучшей доли, стали уезжать в США, Канаду, в страны Латинской Америки. К их числу следует отнести принудительно высланную Советской властью в конце 1922 г. за рубеж группу инакомыслящей творческой интеллигенции, численностью в 160-200 человек, а также несколько десятков так называемых невозвращенцев, т.е. лиц вроде уже упоминавшегося ранее Н. Валентинова-Вольского, выехавших в загранкомандировки или на лечение и отказавшихся вернуться на Родину. Среди невозвращенцев было немало таких, кто выступил с открытой критикой большевистского режима, что было связано с риском стать жертвой внесудебной расправы агентов советских спецслужб. Встречались в той же среде (естественно, гораздо реже) и другие, кто подобно бывшему председателю правления Госбанка СССР и заместителю наркома финансов СССР А. Шейнману обрел возможность остаться в Англии ценой отречения от активного участия в политической борьбе и своеобразного ухода «в тень».
Однако с постепенным пополнением рядов эмиграции обнаружилось и заметное движение вспять, возвращение на Родину в основном случайно захваченных потоком беженцев людей, чему способствовала советская политика частных амнистий тем, преимущественно рядовым участникам белых армий, кто не запятнал себя тяжкими преступлениями в годы «красной смуты». Только в 1921 г., после принятия ВЦИКом декрета об амнистии рядовых участников белого движения домой вернулись свыше 120 тыс. человек. Среди этих и более поздних возвращенцев были такие видные деятели отечественной культуры, науки и военного дела как профессора-экономисты А. Челинцев, Н. Макаров, писатели А. Толстой, С. Соколов-Микитов, скульпторы С. Коненков и С. Эрьзя, композитор С. Прокофьев, генералы Я. Слащев, В. Яхонтов, А. Мильковский, несколько полковников.
Но основную массу возвращенцев составляли, разумеется, рядовые солдаты бывших белых армий, казаки, гражданские беженцы преимущественно рабоче-крестьянского происхождения, оказавшиеся в составе эвакуировавшихся белых частей, а также представители низших слоев интеллигенции: сельские учителя и медики, мелкие служащие земского и кооперативного аппарата и т.п.
Постепенное расселение эмигрантов и их национальный и социальный состав
С учетом этого своеобразного «обратничества», общая численность российской эмиграции во второй половине 1920-х годов по разным данным составляла от 1,5 до 2 млн и более человек. При этом основная масса эмигрантов осела прежде всего в европейских странах — во Франции, Германии, Польше, Чехословакии, Болгарии, Югославии, странах-лимитрофах Прибалтики, а также в Турции и Китае. Последующие постоянные перемещения их из одних стран в другие привели к тому, что довольно значительное число эмигрантов из России оказалось в самых отдаленных местах: в США, странах Латинской Америки, Австралии и даже на Мадагаскаре. Расселение российской диаспоры внутри перечисленных стран тоже было неравномерным. Главными центрами ее общественно-политической жизни в 1920-1930-е годы являлись сначала Берлин, а в дальнейшем, вплоть до Второй мировой войны — Париж, где находились ее руководящие учреждения и проживало в разные годы от нескольких десятков до 100 тыс. наших соотечественников. Кроме них важными центрами были также Прага, Варшава, Белград, София, Рига, Хельсинки, Стамбул, Харбин и Шанхай, где издавались десятки эмигрантских газет и журналов, отражавших политическую и культурную жизнь многочисленных и разнообразных группировок русского зарубежья интересующего нас времени.
Национальный и социальный состав эмигранской массы был довольно пестрым. При численном преобладании среди беженцев великороссов по национальности среди них заметную часть составляли лица украинской, белорусской, грузинской, армянской национальности, а также народностей Северного Кавказа, Поволжья, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока. Столь же многолик был и социально-сословный, а отсюда и конфессиональный состав людей, ставших изгоями родной земли.
В среде как великороссов, так и лиц других национальностей полярные социальные слои - помещиков и предпринимателей, и рабоче-крестьянский люд прежней Российской империи были представлены сравнительным меньшинством, особенно это касается последней группы населения, стихийно захваченной массовым потоком беженцев, но уже в 20-е годы в большинстве своем вернувшихся на Родину. Основная же масса эмигрантов состояла из представителей служилой среды и так называемого вольного труда, творческой интеллигенции, не имевшей ни значительных капиталов заграницей, ни сколько-нибудь обширных связей с верхами стран-реципиентов и как правило более всего нуждающихся в социальной защите.
Трудности адаптации российских беженцев к жизни за границей и их правовое положение
Понятие «адаптация» применительно к жизни эмигрантов — явление социального порядка, означающее приспособление их к новым для себя условиям существования, привыкание к инонациональной сфере обитания. Основой адаптации является сознательная деятельность в обстановке постоянной связи с социальной средой, обмена товарами и услугами не только с ней, но и сообществом в целом, способствующими их развитию.
Непременным фактором успешной адаптации эмигрантов служит сохранение их диаспорой (исторической общностью людей, вытесненных за пределы изначального этнического ареала под влиянием тех или иных неблагоприятных обстоятельств — войны, голода, принудительное переселение или в результате изменения государственной границы) национальной идентичности, с присущими последней самосознанием, самобытной культурой, родным языком и иными компонентами.
Решать эту сложную задачу российским эмигрантам приходилось, преодолевая немалые трудности: незнание преобладающим большинством из них языка стран-реципиентов, ограниченность (а порой и полное отсутствие) средств к существованию, особенности российского менталитета, разница в конфессиональной принадлежности, неопределенность статуса беженца-апатрида (лица лишившегося гражданства своей страны и не приобретшего его в стране проживания) и т.п.
Борьба эмигрантской общественности за урегулирование правового положения российских беженцев
Правовой вопрос в данной ситуации стал предметом заботы и внимания самих эмигрантов. Их представители, среди которых было немало видных специалистов-правоведов, поднимали его на совещаниях межправительственного уровня. Обсуждался вопрос о правовом статусе российских эмигрантов на собраниях русских юристов за границей, в ходе заседаний почти всех эмигрантских общественных организаций.
Именно по инициативе русских правоведов к решению проблемы беженцев была привлечена Лига Наций. По настоятельной просьбе Российского общества Красного Креста (организации еще не взятой под свой контроль большевиками) Международный комитет Красного Креста в феврале 1921 г. обратился с письмом в Совет Лиги Наций, в котором обращалось внимание на бедственное положение беженцев из России в странах их проживания. В этом же письме предлагалось назначить для решения данной проблемы комиссара Лиги Наций, наделенного следующими полномочиями: определение правового статуса беженцев; возвращение их в Россию или трудоустройства вне ее; объединение и координация оказания помощи беженцам.
Через несколько дней Совет Лиги Наций признал важность данного вопроса, хотя в отношении финансовой ответственности и практической помощи беженцам Совет Лиги Наций свел свои функции к сугубо посредническим и координаторским. В дальнейшем, после дополнительного всестороннего изучения этой проблемы, некоторые категории беженцев были взяты на попечение постоянного органа Лиги Наций. А 27 июня 1921 г. Сессия Совета Лиги Наций решила учредить должность Верховного комиссара по делам русских беженцев, которым вскоре назначили известного полярного исследователя и общественного деятеля Ф. Нансена.
В конце августа 1921 г. в Женеве состоялась конференция уполномоченных заинтересованных государств, на которой были предприняты попытки выработать общую точку зрения на правовое положение беженцев. Сложность состояла в том, что государства, представленные на конференции, стремились сохранить свою независимость и не хотели менять свое законодательство «во благо российских беженцев». Тем не менее, на этой конференции, видимо, возник вопрос о предоставлении паспортов россиянам-апатридам с тем, чтобы обеспечить им действенную правовую защиту с законным правом на труд и проживание наравне с гражданами государств-реципиентов. Особую активность в этом вопросе проявляли русские эмигрантские гуманитарные организации, с которыми Верховный комиссар Лиги Наций предполагал иметь «фактические, а не юридические отношения». Ф. Нансену был передан меморандум 14-ти русских организаций, в котором специальная глава была посвящена положению беженцев, а всем членам конференции раздали письмо, подписанное представителями русских гуманитарных организаций в Женеве.
В начале июля 1922 г. в Женеве работала конференция представителей правительств, где был принят сертификат для беженцев, названный позже нансеновским паспортом. Правда, первоначальный проект этого документа, подготовленный юристами-эмигрантами и одобренный Советом Лиги Наций, по настоянию представителя Франции был изменен явно в худшую сторону. Из первого варианта было изъято все, что налагало те или иные обязательства на правительства стран, принявших беженцев. По мнению представителей русских организаций, юридическое качество принятого сертификата «оказалось много ниже первоначального проекта».
Правовой вопрос не сводился к урегулированию проблем удостоверения личности беженцев и их передвижения из страны в страну. Главное состояло в упорядочении правового статуса беженцев. Но за первые шесть лет существования Верховный комиссариат по делам русских беженцев добился только принятия «куцего» нансеновского паспорта, который могли получить российские эмигранты. Однако вопрос о статусе беженца так и не получил окончательного разрешения Лигой Наций вплоть до упразднения последней.