В поисках новых ориентиров
Пафос и масштабы эпохи социальных преобразований в России самым непосредственным образом проявились и в сфере культуры. Явления, происходившие в ней, носили крайне многогранный и неоднозначный характер. С момента своего возникновения, в особенности после появления письменности, единая национальная культура на протяжении столетий постепенно расслаивалась на различные пласты. Имея общие корни и многие общие черты, эти культурные пласты по мере развития уже почти перестали соприкасаться друг с другом (этот процесс значительно усилился в XVIII-XIX вв.). На рубеже новейшего времени многослойность русской культуры проявилась с особой силой, поскольку народная культура была обращена к традиционным, национальным истокам, а культура узкого образованного слоя находилась под сильным воздействием Запада, в некоторых своих проявлениях носила подражательный характер. При этом духовные ориентиры образованных классов также представляли собой сложную картину. Культурный раскол проходил не только между русской интеллигенцией и народом, но и по самой русской интеллигенции, часть которой стремилась «просвещать» народ, учить его «заморским» культурным новшествам, а другая — искренне учиться у него. Нужно учитывать еще и тот факт, что на столь сложную культурную ситуацию накладывалась и другая российская специфика: многонациональность и многоконфессиональность страны, ибо всякий народ, проживавший в пределах Российской империи, имел собственную культуру, во многом определяемую той религией, которую этот народ исповедовал.
Своеобразным отражением имевших место конфликтов в сфере нравственных и эстетических исканий становится ленинская теория двух культур, выдвинутая им еще до революции, в 1913 г. По мысли В. Ленина, «есть две нации в каждой современной нации...» Следовательно: «Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова». Ленин, стремившийся к поиску простых ответов на сложные вопросы, вписывал свою теорию в марксистские представления о классовой борьбе как движущей силе истории, тем самым заостряя и одновременно упрощая понимание культуры в интересах своей политической линии. Но в то время подобное понимание культуры было свойственно многим. Уместно, к примеру, сослаться на мнение видного представителя московской исторической школы и общественного деятеля рубежа веков П. Виноградова, по словам которого, народ и небольшая кучка его образованных лидеров «противопоставлены друг другу как две враждующие армии». Историк усматривал в этом важное социокультурное значение. «Они говорят на одном и том же языке, но придают различный смысл словам, — подчеркивал Виноградов, — и, потому, лишены средств общения».
Культурная неоднородность русского общества, противоречивые поиски религиозных, нравственных и эстетических ориентиров в нем можно считать одновременно и проявлением предреволюционного кризиса, и одной из его глубочайших причин. Но революция не ликвидировала и не могла ликвидировать многослойность и аксиологический плюрализм отечественной культуры. Вместо этого революция раздробила и смешала различные культурные слои, как это бывает с геологическими слоями в период крупных тектонических сдвигов, породив новые противоречия. Радикализм протекавших в культурной сфере процессов уже современников заставил говорить не просто о преобразованиях в культуре, а о культурной революции — ее идеологами и певцами были такие деятели, как А. Луначарский, Н. Крупская и другие видные представители большевистского режима. Изучением культурной революции занимались не только советские историки, но также их зарубежные коллеги, видевшие в ней своеобразную квинтэссенцию всей цивилизационной трансформации России, начатой в Октябре 1917 г.
Воздействие революции на культурное развитие страны сказалось не сразу, накапливалось постепенно, прошло долгую эволюцию, но значимость этого влияния сегодня мало кто решается оспаривать, вне зависимости от того, какие оценки даются характеру произошедшего. Даже сами разногласия, существующие среди историков культурной революции, также являются следствием ее сложности и эпохальности, а не только различий в методологии и политических установках тех или иных авторов. Многое зависит от ракурса под которым рассматриваются тенденции развития отечественной культуры в 1917—1941 гг. Для многих советских историков был характерен прикладной взгляд, при котором культурную революцию рассматривали как комплекс мероприятий большевиков по ликвидации безграмотности и созданию новой советской интеллигенции. Для других историков, прежде всего современных, характерен иной подход, при котором на первое место выдвигаются политические задачи, решаемые в ходе культурной революции большевиками. В этом случае под культурной революцией понимается коренной поворот в духовной жизни общества, для которого было характерно утверждение марксистско-ленинской идеологии в качестве единой мировоззренческой основы всех советских граждан, стандартизация мышления, подавление всякого рода носителей антисоветского сознания, наконец, создание принципиально новой культуры, как в те годы говорилось — социалистической по содержанию, интернациональной по природе, национальной по форме.
Однако существует еще одна, еще более широкая интерпретация, когда культурная революция воспринимается как всеохватывающий штурм, целостная программа воспитания нового человека, более прекрасного, разумного и совершенно, возможно даже «равного богам» «сверхчеловека» — задача космического масштаба. Подобного рода оценки характерны, прежде всего, многим наиболее радикальным идеологам культурной революции, а также некоторым зарубежным авторам. Один из пролетарских поэтов А. Гастев, например, в стихотворении «Мы посягнули» художественно сформулировал стоявшие перед революцией цели следующим образом: «...кругом закованный сталью земной шар будет котлом вселенной, и когда, в исступлении трудового порыва, земля не выдержит и разорвет стальную броню, она родит новых существ, имя которым уже не будет человек...» Такой настрой вытекал из воззрений, вполне традиционных для русского революционного движения («новые люди» Н. Чернышевского, популярное среди радикальных революционеров высказывание К. Маркса о том, что изменяя мир, человек изменяет себя и др.).
В то же время, было бы неверным считать, что лагерь Октябрьской революции 1917 г. составляли исключительно сторонники марксисткой ортодоксии. В идеологии конструирования нового человека отчетливо читаются отголоски многих популярных на рубеже XIX—XX вв. философских систем (например, ницшеанства), а также различных мистических увлечений русской интеллигенции той поры и сектантства, совершенно иначе, чем православие, трактующих роль человека и его взаимоотношения с миром. Такой своеобразный плюрализм идейных течений, заложенных в основу культурной революции привлекал к ней многих деятелей литературы и искусства, в результате чего большевиков поддержали представители разных направлений, вкладывающих свой смысл в проводимые преобразования. Культурная жизнь первых лет Советской власти демонстрирует это наиболее ярко. Тогда за рождение новой культуры наиболее активно ратовали два течения — «авангардное» и «религиозно-народническое», находящиеся на солидном отдалении от марксизма.
Очень многие деятели отечественной культуры ориентировались на т.н. «футуризм» (от лат. «футурум» — будущее), авангардное направление, пытающееся создать культуру, полностью соответствующую эпохе социальной и технической революции. Футуристы считали, что технический прогресс требует радикального изменения стиля и языка. Их стратегией стало искажение всех прежних форм, а также эпатаж публики, призванный вызвать шок, с помощью которого окажется легче усвоить все новое.
Футуристическое движение было расколото на несколько организаций: «Союз молодежи» (В. Татлин, М. Шагал), группу «Гилея» (Д. Бурлюк, В. Маяковский), выставочные группы «Ослиный хвост», «Трамвай», «Минень» (М. Ларионов, И. Гончаров). Несмотря на некоторое различие в тактике, все эти группы отличала приверженность индустриальной культуре, пронизанной влиянием техницизма. Футуристы выступали за синтез практически всех стилей, именуя данную методологию «всечеством». При этом творческая специализация футуристов не замыкалась на каком-либо одном направлении. Многие футуристы были одновременно поэтами и художниками (В. Хлебников, В. Маяковский, Д. Бурлюк, А. Крученых), художниками и музыкантами (Н. Кульбин, В. Баранов-Россинэ). Они охотно прибегали к рекламным и театрально-пропагандистским жестам. Удачно они работали в жанре революционного плаката. Одним из важнейших приемов творческой агитации футуристов был эпатаж. Он ставил своей целью не только шокировать зрителей и привлечь их внимание. Все искусство, по мнению футуристов, должно быть действенным, выражать динамику эпохи. К примеру, «било по устоям» их знаменитое требование «сбросить Пушкина с корабля современности». Он имел и свою идейную нагрузку — футуристы в своей борьбе за новое искусство призывали решительно порвать со всем старым и «отжившим». Совершенно понятно, что такая практика не могли не вызвать восторженной реакции со стороны какой-то части революционной молодежи, которая охотно поддержала футуристов. В то же время многие лидеры большевизма, в частности Ленин, скептически оценивали деятельность футуристов, считая ее излишне эпатажной и слишком уж радикальной.
Агитационный отдел политуправления фронта. Петрозаводск. 1921 г.
В. Маяковский и В. Мейерхольд. 1928 г.
Другой, по своей сути столь же революционной, тенденцией художественной и философской мысли было стремление драпировать строительство нового мира и человека в одежды религиозности, неслучайно, поэтому, для очень многих деятелей культуры было характерно осмысление и принятие Октябрьской революции на почве религии и мистики. Немало религиозно настроенных людей примкнуло к большевикам. Конечно, их религиозность часто выходила за канонические рамки, но тем не менее она имела глубокий, устойчивых характер. К примеру, в 1917—1918 гг. активно действовала литературно-политическая группа «Скифы», возглавлявшаяся левым эсером Р. Ивановым-Разумником, членом Президиума ВЦИК С. Мстиславским и известным литератором А. Белым (Бугаевым). В ее состав входили известные поэты и писатели: А. Блок, С. Есенин, Н. Клюев, Е. Замятин, А. Чапыгин, А. Ремизов и т. д. «Скифы» считали, что Октябрьская революция есть попытка русского народа принести всему миру истинную религиозность, соединяющую духовность и социальную справедливость. Они противопоставляли рационализму и потребительству западного общества «варварскую» простоту, отсюда, собственно говоря, и название «Скифы».
Своеобразные богостроительские увлечения были свойственны и крупнейшему литературному деятелю эпохи М. Горькому. Нарком просвещения А. Луначарский, находившийся под сильным влиянием Фейербаха и, особенно, Ницше, так же считал возможным существование особой материалистической религии. Изучив различные философские и религиозные системы, он назвал научный социализм «новой, последней, глубоко критической, очистительной и ... синтетической религиозной системой». Луначарскому принадлежат и более предметные оценки, — так, он увидел в марксизме «пятую великую религию, формулированную иудейством» (вслед за иудаизмом, христианством, исламом и пантеизмом Спинозы). Стремление к новому миру Луначарский доводил до «обожествления» человека будущего, мотивируя это тем, что «только человек... со своим чудным мозгом и ловкими руками может завоевать царство человечности на земле». Позже Луначарский пытался открещиваться от своих богостроительских исканий, называя их своим «самым ложным шагом», что, впрочем, не помешало и в дальнейшем проповедовать радикальные взгляды на природу культуры и ставить задачи воспитания нового человека.
Важной чертой идеологии строительства новой религии, нового человека, нового мира было отрицание всего прежнего, что нашло отражение в гимне революции и одновременно государственном гимне Советской страны — «Интернационале»: «весь мир насилья мы разрушим до основанья», а уж затем «мы свой, мы новый мир построим». И это не случайно. Любая революция как процесс, предлагающий коренной переворот в области общественных отношений, несет в себе мощный заряд нигилизма, отрицающего все старые, традиционные ценности. Октябрьская революция не стала здесь исключением. В немалой степени нигилизм был спровоцирован В. Лениным и некоторыми его программными заявлениями в области культуры и национального вопроса. Однако Ленина вовсе не следует считать представителем самого крайнего фланга нигилистического направления. Подлинным вождем нигилистов в партийно-государственном руководстве несомненно был Л. Троцкий. Он изложил свою позицию по отношению к отечественной культуре и культуре вообще в работе «Литература и революция», опубликованной в 1923 г. В ней Троцкий развивает свои прежние мысли о сущности русской культуры и истории. Еще в 1912 г. он вопрошал: «Что мы дали миру в области философии или общественной науки? Ничего, круглый нуль!» Теперь, в начале 1920-х годов, этот «пламенный революционер» фактически отрицал наличие русской культуры, оценивая ее как «еле заметные отложения “культурных” наслоений над целиной социального варварства».
Нигилизм продолжал оставаться мощным фактором общественно-политической и культурной жизни страны не только во время Гражданской войны, но и на протяжении всех 1920-х годов. Нигилисты упорно трудились над разрушением старых ценностей, в число которых попал и патриотизм. Тогда чем-то обычным стали нападки на русскую историю и культуру. Вот, например, строки из стихотворения «пролетарского поэта» Джека Алтаузена, весьма популярного в 20-е годы:
Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Октябрь их за прилавками застал.
Вместе с тем, и это дополнительно показывает неоднозначность культурного процесса в 1917—1941 гг., помимо радикальных нигилистических и обновленческих тенденций, колоссальное значение приобрели явления, которые в современной науке все чаще определяют в терминах «консервативной революции». Они так же выступают своеобразным порождением «смутных лет России», но их отличает совершенно иная ценностная и цивилизационная направленность. Революция, затронув все группы населения бывшей империи, пробудила к активной творческой жизни самый многочисленный слой российского общества — крестьянство. Уже в годы Первой мировой войны приток крестьянства в города стал менять их облик и облик происходивших в них культурных процессов. Гражданская война, нэп и, в особенности, модернизация 1930-х годов сделали этот процесс массовым и необратимым, породив многомиллионную крестьянскую миграцию на стройки первых пятилеток. Крестьянская культура, более архаичная и инертная, менее разработанная и утонченная, нежели культура прежней художественной элиты, несла, вместе с тем, в себе глубинные, не затронутые порами разложения национальные элементы — формировавшиеся веками традиции русской национальной культуры.
Глубинный, традиционный демократизм крестьянской жизни и крестьянского мировоззрения противостояли тоталитарному мышлению иных «творцов нового мира», стремившихся к полной унификации и стандартизации культурной жизни по ими же скроенным лекалам. Пробуждаясь, крестьянство тянулось к подлинным культурным ценностям, и поэтому отвергало тот псевдокультурный суррогат, который под вывеской «революционной культуры» пыталась навязать обществу не имевшая связи с национальными корнями часть радикальной интеллигенции. Крестьянская культура, которая, образно говоря, «шагнула за пределы своего класса», стала общенациональным достоянием, сделалась непреодолимым препятствием на пути разрушительных экспериментов в области культуры. Образно говоря, можно было сколько угодно разрушать Церкви, но для крестьянина каждая изба — Церковь, в каждой избе есть красный угол с иконами. Именно эти здоровые, естественные процессы, протекавшие в глубине русского общества, стали основой того возврата к традиционным культурным и национальным ценностям, который наметился в годы, непосредственно предшествующие Великой Отечественной войне и ставшие важной предпосылкой победы в ней.
Партийно-государственное руководство культурой
Партия большевиков всегда уделяла культуре большое внимание, рассматривая ее как один из фронтов идейной борьбы. Подобный подход был разработан В. Лениным еще в 1905 г., в статье «Партийная организация и партийная литература». Успех на таком «фронте» требовал создания эффективной системы партийно-государственного контроля. Основы его были заложены уже в период Гражданской войны. Тогда организационное управление культурной жизнью со стороны партийных органов оказалось поделенным между отделом агитации и пропаганды ЦК партии (сегодня более известный как Агитпроп), Главным управлением политического просвещения и Политуправлением Красной армии. Эти органы обладали весомыми контрольно-распорядительными функциями. Так, Главполитпросвет мог накладывать своеобразное вето на всю текущую продукцию в области искусства. Кроме того, при ЦК действовало несколько постоянных комиссий по многим отраслям культуры.
А. Луначарский и М. Кольцов на параде 1 мая на Красной площади в Москве. 1931 г.
Важнейшее место в проведении культурной политики занимали государственные органы. Уже в составе первого Советского правительства, сформированного 27 октября 1917 г., был предусмотрен пост наркома просвещения, который занял А. Луначарский. Декретом от 9 ноября при нем создается специальная Государственная комиссия по просвещению. Наркомпрос задумывался как орган централизованного руководства всеми отраслями культуры. Работавшие в его составе отделы занимались не только вопросами высшего, среднего и внешкольного образования, но также литературой, театром, живописью, музыкой и др. Специально для поднятия культурного и образовательного уровня населения в национальных окраинах в Наркомпросе первоначально действовал отдел просвещения нацменьшинств. По мере укрепления национальных автономий в них создавались собственные наркоматы просвещения по примеру общероссийского, а сама комиссия Наркомпроса была преобразована в Совет (Совнацмен), занимавшийся регулирующей деятельностью. В целом же по стране культурой ведали создаваемые при местных Советах отделы народного образования, которым подчинялись не только государственные, но частные заведения культуры.
После образования СССР создается Совещание наркомов просвещения союзных республик. Отсутствие единого общесоюзного министерства затрудняло осуществление централизованной политики в этой сфере. Для выправления ситуации с середины 1920-х годов, пока еще в ограниченных масштабах, разворачивается процесс реформирования органов управления культурой. Из состава Наркомпроса РСФСР начинают выделяться органы управления отдельными отраслями культуры. Они получали статус общесоюзных. Тем самым сфера деятельности самого Наркомпроса постепенно сужалась, и в дальнейшем в его компетенции оставалась лишь политика в области образования. В 1929 г. в отставку уходит Луначарский, его приемником становится А. Бубнов. Назначение нового наркома совпало с началом грандиозных изменений в развитии страны, которые вскоре привели к серьезным изменениям всей системы управления, в том числе набирают новые обороты преобразования в области управления культурой по линии еще большей специализации и централизации. Так, в 1930 г. был образован Союзкино, в 1932 г. — Комитет по высшей технической школе (преобразованный в 1936 г. во Всесоюзный комитет по делам высшей школы), в 1933 г. — Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию, в 1936 — Всесоюзный комитет по делам искусств.
Наряду с партийными и государственными органами существенное место в проведении культурной политики после революции 1917 г. играли общественные организации. Ожесточенность Гражданской войны и стремление многих большевистских лидеров к идеологическому господству привели к ликвидации многих общественных, профессиональных и творческих организаций, не разделявших революционную платформу большевизма. Так, исчезли Всероссийский Учительский союз, Союз деятелей художественной культуры, Союз деятелей искусств и др. Им на смену приходили новые организации, призванные стать проводниками линии на создание новой социалистической культуры. В 1920-е годы среди них могут быть названы добровольные общества Союз безбожников, Общество друзей кино и др. Большую роль в проведении политики в области культуры играли и такие организации, как профсоюзы и комсомол, имевшие своих представителей в Наркомпросе, Госкомиссии по просвещению, местных отделах народного образования.
В первые годы Советской власти важное место в системе революционной перекройки культуры занимал т.н. Пролеткульт. Он был образован в сентябре 1917 г. как объединение различных рабочих литературных кружков, театральных и художественных студий. Его расцвет приходится на 1918—1920 гг. В это время в его рядах объединялось до полумиллиона человек. Являясь своеобразной формой рабочей самоорганизации, Пролеткульт разделил общую судьбу органов рабочего самоуправления. По мере укрепления государства он подвергался все большему огосударствлению и терял свою самостоятельность. Осенью 1920 г. был сделан решительный шаг по ликвидации его независимости от власти. На Всероссийском съезде было принято решение о подчинении Пролеткульта Народному комиссариату просвещения. Отделения Пролеткульта на местах становились составной частью сети учреждений нарком проса.
Одной из причин ликвидации автономии Пролеткульта были разногласия, существовавшие между его главным идеологом А. Богдановым и Лениным по вопросам теории социалистической культуры. Полемика, развернувшаяся между ними, а также последующая судьба Пролеткульта и его дочерних организаций может служить своеобразным зеркалом тех тенденций, которые определяли лицо отечественной культуры в те переломные годы.
Богданов, видный философ и деятель революционного движения с многолетнем стажем, стоял на крайне левых позициях. Он и другие идеологи Пролеткульта ратовали за создание совершенно новой пролетарской культуры, не имеющей никакой преемственности от культуры старой. Ленин противопоставил Богданову и всем «пролеткультовцам» концепцию «социалистической культуры для всех трудящихся», в которой «пролетарский» момент был бы определяющем, но не исключал бы все остальные. Он же категорически возражал против нигилистического отрицания предшествующего периода. «Пролетарская культура, — утверждал Ленин на III съезде комсомола, — не является выскочившей неизвестно откуда... Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества».
После фактической ликвидации Пролеткульта как самостоятельной организации, влияние богдановских идей не ослабло и дискуссия между умеренными (сторонниками ленинского подхода) и «неистовыми ревнителями» (сторонниками классового размежевания в культуре) продолжилась с прежней силой. Идеологическим рупором пролеткультовцев становятся такие периодические издания, как «На посту» и «На литературном фронте». Напостовцы считали себя единственными представителями пролетариата и выступали с резкими нападками на всех не согласных с ними, которых презрительно называли «попутчиками» (сам этот термин применительно к литературному творчеству был введен Троцким в его работе «Литература и революция»). В авангарде «культурного» левачества шла т.н. «Российская ассоциация пролетарских писателей» (РАПП), возглавляемая Л. Авербахом. Это объединение учло ошибки «Пролеткульта». Его руководители формально готовы были признать, что у «старого искусства» есть чему поучиться, хотя и предельно сузили область этого «изучения». Если «пролеткультовцы» стремились к независимости от партии, то рапповцы, напротив, претендовали на то, чтобы быть единственными выразителями воли ВКП(б) в сфере литературы. РАПП абсолютизировала идею классовой чистоты, пытаясь «уберечь» пролетариат и его искусство от влияния со стороны других социальных групп. По сути дела, эта организация заняла враждебную позицию по отношению ко всему крестьянству и всей интеллигенции.
На протяжении 1920-х годов советское руководство подходит к мысли о необходимости опоры на какую-либо одну организацию, которая стала бы надежным инструментом агитации и пропаганды социализма. Пришло понимание того, что аппарат власти не в состоянии добиться нужной гибкости, которую смогут достичь лишь представители самой творческой среды. Когда в конце 1920-х годов в советском руководстве решение этой задачи было переведено в практическую плоскость, первоначально было решено воспользоваться уже имевшимися структурами и была сделана ставка как раз на Российскую ассоциацию пролетарских писателей, которая на тот момент была самым сильным творческим объединением. Сами рапповцы вполне осознавали себя пригодными для исполнения роли «партийной дубины». Но реальность опровергла их ожидания. Своей абсолютной нетерпимостью РАПП отталкивала от себя большинство литераторов. Она оказалась неспособной проанализировать ход современных ей литературных процессов, дать ответ на множество вопросов, поставленных в ходе тогдашних литературных дискуссий. Кроме того, ассоциация проявила свою полную организационную недееспособность. Полнейшая несостоятельность РАПП вынудила советское руководство изменить стратегию создания единой писательской организации.
Сталин решает создавать ее посредством объединения всех течений в новую ассоциацию. При этом в целях придания данной организации бесспорного авторитета им задумывается провести объединение под руководством одного из ведущих классиков отечественной литературы. На роль такого лидера лучше всего подходил М. Горький. В апреле 1932 г. вышло Постановление Политбюро ЦК «О перестройке литературно-художественных организаций», распускающее РАПП. Одновременно распускались и другие творческие объединения, на их месте предписывалось создать единые творческие союзы — писателей, художников, композиторов. Любопытно, что в постановлении отрицалась необходимость существования особых пролетарских организаций. Победила ленинская концепция социалистической культуры для всех трудящихся.
Таким образом, регламентируемое сверху объединение писателей следует считать сложным и противоречивым процессом. С одной стороны, произошло ограничение свободы творчества, с другой — были преодолены опасные, нигилистические тенденции.
Подготовка к созданию единого союза шла целых два года. Задачу объединения партийных и беспартийных писательских сил выполнил I Всесоюзный съезд советских писателей, прошедший в Москве в августе 1934 г. под председательством Горького. Этот съезд стал одним из триумфов Сталина и его политики, он проходил под знаком всеобщего одобрения и восхваления политики вождя.
Констатируя это, следует в то же время учитывать, что культ личности Сталина в литературной среде, в подавляющем большинстве случаев, раздувался самой же творческой интеллигенцией, которая искренне преклонялась перед его железной волей и решимостью. Вот характерное описание отношения к Сталину, сделанное К. Чуковским: «...Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила... Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем... Каждый его жест воспринимали с благоговением».
Параллельно с созданием единой писательской организации — Союза советских писателей — стали возникать творческие организации работников иных сфер культуры: композиторов, музыкантов и т. д.
Усилению организационного контроля над работниками культуры, безусловно, должно было сопутствовать ужесточение контроля идеологического. В этих целях партийное руководство сформулировало концепцию «социалистического реализма», согласно которой литература и искусство должны правдиво отражать реалии строительства социализма. Конечно, в условиях жесткой идеократии, категория правдивости приобретала сугубо функциональный характер. Писателей сразу же ориентировали на описание того, что ведет к социализму, а не на вскрытие всего процесса в его противоречивости. На практике «социалистический реализм» далеко не всегда был реалистичен. Появлялось огромное количество конъюнктурных произведений, в которых сюжет разворачивался как сюжет некоего героического мифа с неизменным торжеством «хороших» советских людей, побеждающих «плохих» вредителей. Подобной шаблонности изрядно способствовало ужесточение контроля, в том числе и со стороны органов госбезопасности.