Советская власть и перемены в международном положении страны. Сепаратные переговоры с Четверным союзом
В условиях продолжающейся мировой войны ключевой проблемой внешнеполитического курса большевистского правительства являлся вопрос о мире, о выходе страны из этой войны. Пути его решения новая власть определила Декретом о мире, принятым II Всероссийском съездом Советов рабочих и солдатских депутатов. Поскольку правительства воюющих стран не ответили на содержащееся в этом документе предложение немедленно начать переговоры о «справедливом демократическом мире», В. Ленин от лица Советской власти 9(22) ноября 1917 г. обратился по радио к солдатам и матросам с призывом через головы командования вступать в переговоры с солдатами противника. В результате на многих участках фронта стали заключаться солдатские соглашения о прекращении боевых действий.
Вскоре представители Антанты открыто выступили против мирных переговоров. В этих условиях Советское правительство пошло на переговоры с германским блоком, который принял советское предложение. Начавшиеся 20 ноября в Брест-Литовске переговоры сначала обсуждали условия перемирия, необходимого для заключения всеобщего мира. Спустя две недели они завершились заключением перемирия на 28 дней с обязательством сторон при возобновлении военных действий предупредить друг друга за неделю и прекратить переброски войск, начатые до перемирия.
9 декабря в том же городе открылась мирная конференция с участием представителей Советской России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Советская делегация, возглавляемая как и на предшествовавших переговорах А. Иоффе, в качестве основных условий мира настаивала на отказе обеих сторон от насильственного присоединения захваченных во время войны территорий и выводе оттуда в кратчайший срок оккупационных войск; восстановлении во всей полноте политической самостоятельности народов, которые были лишены ее в ходе войны; признании того, что ни одна из воюющих сторон не обязана платить другим контрибуций и военных издержек.
Германская сторона, хотя формально и присоединилась к советской формуле мира без аннексий и контрибуций, но сделала оговорку, что осуществить ее возможно лишь в случае, если будет достигнуто признание всех воюющих держав. На деле же Германия стремилась присоединить Прибалтику и расчленить Польшу с тем, чтобы управлять их народами «длинной вожжой». В планы Четверного союза входило также сохранение оккупационного режима в занятых его войсками областях России и использование ее экономических ресурсов для обеспечения своих стран продовольствием и стратегическим сырьем в целях победоносного завершения войны. Вот почему немецкая делегация настаивала на выводе советских войск из Эстляндии и из еще не занятых Германией районов Латвии и предоставлении возможности их населению присоединиться к сородичам, находившимся на оккупированных немцами землях. Кроме того, она дала понять, что будет использовать украинскую Центральную раду в качестве своего сателлита.
В поисках выхода из создавшегося положения на конференции был объявлен временный перерыв, используя который Наркоминдел выступил с обращением к народам и правительствам бывших союзников принять участие в переговорах о мире. Веруя в близость мировой революции, советская сторона предупредила, что в противном случае «рабочий класс будет поставлен перед необходимостью вырвать власть из рук тех, которые не могут или не хотят дать народам мир».
Поскольку ответа от правительств стран Антанты не последовало, советское руководство должно было продолжать вести переговоры в одностороннем порядке. Но теперь российскую делегацию возглавлял Л. Троцкий.
5 января 1918 г. германская делегация от имени Четверного блока огласила условия мира, согласно которым немцам должно было отойти свыше 150—160 тыс. км2 территории бывшей Российской империи: Польша, Литва, часть Эстляндии, Латвии и некоторые земли, населенные белорусами и украинцами. По существу это был ультиматум.
В конце того же месяца Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция подписали договор с делегацией украинской Центральной рады. По нему за военную помощь в борьбе с большевиками Украина должна была поставить странам Четверного блока большое количество продовольствия и сырья.
Днем ранее Троцкий огласил ответ на германский ультиматум: Советская Россия договор не подпишет, войну прекращает и армию демобилизует, на что глава германской делегации заявил, что при отказе заключить мир, договор о перемирии утрачивает силу и по истечению указанного в нем срока война возобновляется. Сами немцы не скрывали того, что руководитель советской делегации преподнес им на редкость ценный подарок. «Надо поставить памятник Троцкому... Это удивительное счастье для Германии, что русские не захотели вовремя мириться с нами», — писал один из их представителей. «Для нас не могло произойти ничего более благоприятного, чем решение Троцкого... Территориальный вопрос будет полностью решен по нашему желанию», — вторил ему другой.
18 февраля началось наступление военных сил Четверного блока по всему Восточному фронту. Русские войска старой армии остановить противника не смогли, и 19 февраля 1918 г. Советское правительство сообщило немецкому командованию о готовности подписать мир на ранее сформулированных им условиях. Немецкие полчища продолжали наступать и только 22 февраля их сторона согласилась на мир, выдвинув более тяжкие условия, чем предъявленные на мирной конференции.
«Похабный» Брест и его последствия
На следующий день новый немецкий ультиматум был вынесен на обсуждение совместного заседания ЦК РСДРП(б) и ЦК левых эсеров и сразу после этого во ВЦИК. Ленин в условиях фактического раскола в верхах партии по данному вопросу прибег к крайнему средству, заявив, что если политика революционной фразы, которой придерживались левые коммунисты, будет продолжаться, то «он выходит и из правительства и из ЦК. Для революционной войны, — продолжал вождь, — нужна армия, ее нет. Значит надо принимать условия». В напряженной дискуссии 7 голосами против 4 при 4 воздержавшихся ЦК ультиматум принял. После долгих споров ленинская резолюция 116 голосами, при 85 против и 26 воздержавшихся прошла и во ВЦИКе. На основе этих решений новая советская делегация во главе с Г. Сокольниковым в Брест-Литовске подписала мирный договор. Состоявшийся 6—8 марта экстренный VII съезд РКП(б) одобрил это решение, а неделей позже в Москве, куда только что переехало советское правительство, IV Чрезвычайный съезд Советов ратифицировал Брестский мир. Несогласные с ним левые эсеры вышли из состава Совнаркома, оставив, подобно левым коммунистам, за собой право свободной критики брестской политики.
Условия мира были поистине грабительские, похабные. От России отторгались Прибалтика, часть Белоруссии. Советские войска должны были покинуть Украину, Финляндию, Аландские острова, а также округа Ардагана, Карса и Батума, которые передавались Турции. По разным данным страна теряла от 780 до около 1 млн км2 территории, на которой проживала примерно треть ее населения и находилось до половины всей промышленности и 40% промышленных рабочих. Она обязывалась провести полную демобилизацию армии и флота, включая только что созданные части Красной армии, признать мирный договор украинской Центральной рады с Германией и ее союзниками. Восстанавливались крайне невыгодные таможенные тарифы 1904 г., Россия должна была не облагать пошлинами вывоз леса и разных руд, освободить от сборов за товары, проходящие транзитом через ее территории. 27 августа 1918 г. в Берлине было подписано дополнительное соглашение, по которому Россия обязана была уплатить Германии контрибуцию в размере 6 млрд марок и в счет ее отправить немцам 245 564 кг золота, 545 440 тыс. руб. кредитными билетами и облигаций займа на 2,5 млрд марок. Вскоре первая партия золота и кредиток в количестве 42860 кг и 90 900 тыс. руб. были переданы в Орше германским представителям.
Полученный столь дорогой ценой унизительный Брестский мир с державами Четверного союза вместе с тем позволил России выйти из мировой войны, а большевикам удержать в своих руках власть, подмяв силы политической оппозиции. Начала оправдываться их ставка на революцию в Европе: 9 ноября 1918 г. в Германии произошла революция, которая свергла монархию Гогенцоллернов и обеспечила тем самым возможность нашей стране избавиться от пут позорного Бреста. 13 ноября ВЦИК принял решение аннулировать Брест-Литовский договор, равно как и Берлинское дополнительное соглашение.
Все обязательства, предусмотренные этими документами как относительно территориальных уступок, так и уплаты контрибуции, объявлялись недействительными. Но цену за все это пришлось заплатить дорогую. В стране полыхал пожар Гражданской войны, сопряженной с интервенцией. «Великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото, — обвинял большевиков в своем послании Совнаркому патриарх Тихон. — Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. Не России нужен был заключенный вами позорный мир с немцами, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир».
Ноябрьская революция в Германии ускорила окончание мировой войны. 11 ноября 1918 г. между странами Антанты и представителями немецкой стороны были подписаны условия перемирия, которые предусматривали прекращение военных действий, вывод германских войск из оккупированных территорий Франции, Бельгии и др. стран. Германия должна была выдать Антанте большое количество вооружения, надводный флот. При этом перемирие носило определенную антирусскую направленность. Согласно статье 12-й перемирия германским вооруженным силам надлежало оставаться в захваченных ими районах Советской России, пока союзники не решат этот вопрос, «учитывая внутреннее положение этих территорий». Для военных и торговых судов последних предусматривался свободный вход и выход в Балтийское море, что было на руку силам интервентов, высадивших десанты в Мурманске, Архангельске, Владивостоке и других портах России.
В середине января 1919 г. в Версальском дворце открылась конференция союзников по выработке условий послевоенного урегулирования. На ней были представлены 27 стран, но вершителями судеб мира выступали Англия, Франция и США. С инициативой прогнозирования путей будущего мироустройства еще в начале 1918 г. выступил президент США В. Вильсон. Речь идет о его нашумевшем послании конгрессу, известном как «14 пунктов президента Вильсона».
Основные положения названного документа были нацелены на то, чтобы подкрепить претензию своей страны на роль лидера в послевоенной системе международных отношений, благо что за время войны США превратились из должника влиятельных европейских держав в их кредитора. России в нем был посвящен 6-й пункт. Под словесным прикрытием проявления «доброй воли» и «понимания нужд России» со стороны наций, ее собратьев, этот пункт, как показали комментарии к нему госдепартамента США, рассматривал нашу страну в виде чистого листа бумаги, «на котором можно будет начертить политику для всех народов» ее. Более того, комментарии предусматривали требование территориального расчленения России и создания «достаточно представительного» правительства. Процитируем ту часть комментариев, где говорилось об этом. «Первым возникает вопрос: является ли русская территория синонимом понятия территории, принадлежащей прежней Российской империи. Ясно, что это не так, ибо пункт 13 обусловливает независимую Польшу, а это исключает территориальное восстановление империи. То, что признано правильным для поляков, несомненно, придется признать правильным и для финнов, литовцев, латышей, а может быть, и для украинцев... Итак, в ближайшем будущем сущность русской проблемы, по-видимому, сводится к следующему: 1) признание временных правительств; 2) предоставление помощи этим правительствам и через эти правительства.
Кавказ придется, вероятно, рассматривать как часть проблемы Турецкой империи. Нет никакой информации, которая позволила бы составить мнение о правильной политике по отношению к мусульманской России, т.е., коротко говоря, к Средней Азии. Весьма возможно, что придется предоставить какой-нибудь державе ограниченный мандат для управления на основе протектората».
Отмечая не только противобольшевистскую, но и антироссийскую заостренность хваленых 14 пунктов В. Вильсона и всего внешнеполитического курса США на этапе перехода человечества от войны, впервые принявшей в его истории глобальный характер, к миру, следует иметь в виду, что аналогичная тенденция наблюдалась и в позициях других недавних союзников нашей страны по отношению к так называемому русскому вопросу, выдвинувшемуся на одно из первых мест в мировой политике того времени. Ярким свидетельством тому служит работа Версальской конференции союзных стран, о которой уже упоминалось выше, и Версальский мирный договор, подписанный с Германией спустя полтора года. От участия в работе Версальской конференции Советская Россия, равно как и повергнутая в войне Германия, были отстранены. Согласно Версальскому договору от Германии отходила часть территории в пользу Франции, Бельгии, Дании, Польши, Чехословакии общей площадью около 70 тыс. км2 с населением 6,5 млн человек. Вместе с тем она утрачивала все колониальные владения. Согласно военным сторонам договора Германия
обязывалась отменить всеобщую воинскую повинность, ограничить вооруженные силы, ей запрещалось иметь современные виды вооружений. Кроме того, она должна была признать все договоры и соглашения союзных и объединившихся стран со всеми вновь возникшими (или возникающими) государственными образованиями на территории прежней Российской империи. Этим фактически создавались условия будущего сотрудничества Англии, Франции с Германией в борьбе против Советской России.
Ярко выраженную антирусскую направленность имели и другие международные договоры, связанные с послевоенным устройством Европы, — Сен-Жерменский, Трианонский, Севрский мирные договоры, Бессарабский протокол и др., в соответствии с которыми Бессарабия и Буковина присоединялись к Румынии, Закарпатская Украина — к Чехословакии, а вопрос о Черноморских проливах решался в ущерб интересам Советского государства и некоторых других стран. Версальский же договор и построенная на его основе версальская система послевоенного устройства мира, с одной стороны, учитывали итоги Первой мировой войны и факт признания независимости ряда государств Европы — Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии, с другой — породили новые еще более острые антагонизмы и не менее глубокие, чем прежде, предпосылки для очередных конфликтов.
От «викжеляния» к правительственной коалиции с левыми эсерами
Временное революционное правительство, сформированное II съездом Советом рабочих и солдатских депутатов, состояло исключительно из большевиков. Уже первые дни и недели существования Совнаркома показали, что вождь большевиков явно преувеличивал готовность своей партии взять всю полноту власти и уверенность, что страна будто бы ждет и не дождется сего события, когда за четыре месяца до октябрьско-ноябрьского переворота, еще на I Всероссийском съезде Советов он демонстративно от имени партии заявил о таких ее претензиях.
На деле оказалось, что даже у наиболее авторитетных деятелей большевиков, включенных в состав Совнаркома, несмотря на то, что почти у каждого из них в активе значилось владение иностранными языками, а также наличие книг и статей, написанных по широкому спектру вопросов общественно-политической жизни, надлежащих профессиональных знаний, а главное, опыта управлять таким громаднейшим государством как Россия с ее букетом хозяйственных, социальных, морально-духовных и иных проблем, многократно обостренных в условиях революционной смуты, было явно недостаточно. Это, кстати, хорошо сознавали некоторые из новоявленных наркомов и среди них Г. Ломов, который позже вспоминал: «Наше положение было трудным до чрезвычайности. Среди нас было много преданнейших революционеров, исколесивших Россию по всем направлениям, в кандалах прошедших от Петербурга, Варшавы, Москвы весь крестный путь до Якутии и Верхоянска, но всем надо было еще учиться управлять государством. Мы знали, где бьют... где и как сажают в карцер, но мы не умели управлять государством и не были знакомы ни с банковской техникой, ни с работой министерств». События на каждом шагу подтверждали правоту этих слов.
Но еще большей бедой, чем дефицит профессиональных знаний и практического опыта, являлась слабость и ограниченность социальной базы большевиков, на которую они могли бы опереться при решении сложнейших задач, вставших перед ними, как перед правящей политической партией. События «кровавой недели» во второй столице и последующее трудное шествие новой власти по городам и весям громадной России, с легкой руки Ленина несправедливо прежде называвшееся «триумфальным», были лучшим тому свидетельством.
Да и в самом «красном» Питере часть рабочих коллективов и большинство солдат, стоявших в дни октябрьского переворота на нейтральных позициях, как только казаки Краснова и Керенского появились в окрестностях столицы и захватили Гатчину и Царское Село, стали принимать резолюции с требованиями к социалистическим партиям образовать коалиционное правительство на советской основе. С особой настойчивостью действовал ВИКЖель, объединявший более 700 тыс. рабочих и служащих железных дорог страны. Угрожая всеобщей забастовкой, он в ультимативной форме потребовал от большевиков уступить власть «однородному социалистическому правительству», для создания которого всем социалистическим партиям было предложено прислать делегатов на совместное с ЦИК железнодорожников заседание.
В столь острой ситуации ЦК РСДРП(б) вынужден был согласиться на участие в переговорах. Но если Ленин видел в переговорах «дипломатическое прикрытие» в целях выиграть время для организации отпора Керенскому и Краснову, то группа членов ЦК (Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин) считала, что коалиция с умеренными социалистами расширит социальную опору правительства и предотвратит Гражданскую войну в обществе.
Когда всеми правдами и неправдами угроза со стороны казаков под Питером была устранена, а в Москве в ходе боев наступил перелом, заставивший противников большевиков сложить оружие, Ленин настоял на прекращении переговоров. Протестуя, Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин и Милютин заявили о выходе из ЦК, а трое последних и Теодорович сложили полномочия наркомов. Каменев же был лишен поста председателя ВЦИКа, а вместо него был избран Я. Свердлов. Переговоры, инициированные ВИКЖелем, закончились неудачей, но глубокого раскола в большевистских верхах не произошло, так как вскоре сторонники оппозиции с повинной вернулись в ЦК и СНК.
А месяц спустя лидерам большевизма все же удалось вывести свою партию из состояния политической изоляции. Дело в том, что параллельно с «викжелянием», они продолжали вести более перспективные переговоры с левыми эсерами, начало которым было положено на заседании ЦК РСДРП(б) 24 октября. В течение двух месяцев, пока шли эти тоже нелегкие переговоры, состоялись Чрезвычайный Всероссийский (с 10 по 25 ноября) и Второй Всероссийский (с 26 ноября по 10 декабря 1917 г.) съезды Советов крестьянских депутатов. На них левые эсеры имели вместе с большевиками большинство и по главным вопросам выступали заодно, хотя по отдельным сюжетам (например, на Чрезвычайном съезде отстаивали идею однородно-социалистического правительства) и продолжали колебаться, надеясь путем уступок правоэсеровскому ЦК своей партии сохранять фактически утраченное ее единство.
Вскоре после неудачи с начинанием ВИКЖеля стало известно, что на закрытых переговорах Смольного (резиденции ЦК РСДРП(б) и Совнаркома) с левыми эсерами большевики предложили партнерам 6 мест в СНК, оговорив, что посты наркомов иностранных дел, внутренних дел и просвещения остаются за РСДРП(б). Левые эсеры, выделившиеся к этому времени в самостоятельную партию, согласились войти в Совнарком при трех главных условиях: если будут «смягчен» политический террор, освобождены арестованные депутаты Учредительного собрания от кадетской партии и созвано в кратчайший срок само Учредительное собрание. Судя по всему, большевики эти условия в основном удовлетворили. Как сообщил 10 декабря одной из московских газет И. Штейнберг, трения возникли, когда встал вопрос о дележе портфелей наркомов. Спорным оказался пост наркома внутренних дел, так как левые эсеры настаивали передать его их кандидату
B. Алгасову. Должности наркомов по военным делам для C. Мстиславского и по продовольствию для П. Прошьяна, кроме тех, что их представители в конце концов получили, на данном этапе возражений, очевидно, не вызвали.
К середине декабря переговоры завершились соглашением о правительственной коалиции. В состав Совнаркома вошли 7 левых эсеров, что составляло ровно треть его численности, т. е. пропорционально удельному весу крестьянской секции во ВЦИКе.
При этом пятеро из них возглавили наркоматы: земледелия (А. Колегаев), юстиции (И. Штейнберг), почт и телеграфов (П. Прошьян), местного самоуправления (В. Трутовский), имуществ республики (В. Карелин), а еще два их представителя (В. Алгасов и А. Михайлов) значились наркомами без портфелей, практически работая членами коллегии НКВД.
Но ключевые позиции в правительстве (председателя СНК, наркомов военных дел, иностранных, внутренних дел, продовольствия и просвещения) большевики оставили в своих руках. В постановлении СНК по вопросу об условиях вхождения левых эсеров в правительство подчеркивалось, что наркомы в своей деятельности проводят общую (вероятно, советскую. — Авт.) политику СНК. Коалиционный (двухпартийный) состав предполагал, что если тот или иной наркомат возглавлял левый эсер, то в состав коллегии этого наркомата наряду с его однопартийцами должны были входить представители большевиков, и, наоборот, в наркоматах, руководимых коммунистами, членами коллегий обязательно были левые эсеры.
Оформление блока двух советских партий наряду с исполнительной властью в равной степени затронуло и законодательную власть, представленную в общегосударственном масштабе Всероссийскими съездами Советов, а в промежутке съездов — ВЦИКом. Сначала состоялось слияние ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкома Советов крестьянских депутатов, а затем, в январе 1918 г., и всей системы Советов сверху донизу: Советы рабочих и солдатских депутатов объединились с Советами крестьянских депутатов. На съездах Советов и в объединенном ВЦИКе к двум секциям их прибавилась третья — крестьянская. На федеральном уровне последнюю возглавила видная деятельница левых эсеров — М. Спиридонова.
А отраслевые отделы ВЦИКа теперь возглавлялись представителями той и другой партий на паритетных началах. Например, национальным отделом от большевиков руководил М. Урицкий, от левых эсеров — Прошьян, агитационно-пропагандистским — соответственно В. Володарский и И. Каховская и т. д.
Блок с левыми эсерами помог большевикам выйти из состояния политической изоляции в обществе, расширить за счет многомиллионных масс крестьянства социальную опору новой власти, преодолеть первый правительственный кризис и решить судьбу «хозяина земли русской» — Учредительного собрания.
Учредительное собрание и его роспуск
Требования проведения выборов и созыва Учредительного собрания, несмотря на то, что в обеих столицах и ряде других крупных городов страны в конце октября — ноябре 1917 г. была провозглашена и установилась власть Советов, оставались на повестке дня политической жизни страны практически в течение всей Гражданской войны. Актуальность этих требований объяснялась не столько тем, что большинство противостоящих большевикам политических партий и группировок, а также ставшие их политическими союзниками левые эсеры настаивали на них, сколько тем, что они были созвучны интересам широких слоев населения.
Учитывая это и руководствуясь указаниями своего вождя, «не принять изжитого для нас, за изжитое для класса, за изжитое для масс», большевики, придя к власти, должны были не только провести выборы в Учредительное собрание, но и согласиться на его созыв. Выборы проходили, как определило еще Временное правительство, в воскресные дни, начиная с 12 ноября и затянувшись кое-где на окраинах до 26 ноября 1917 г. В глубине России, по словам секретаря Собрания, они прошли как в странах с прочно установленной демократией, т. е. как национальный и гражданский праздник. В деревнях был слышен церковный благовест, и крестьяне опускали конверт с избирательной запиской в ящик, крестясь и с твердой верой, что Всероссийское Учредительное собрание, всемогущее и праведное, удовлетворит их нужды и невзгоды. Итоги выборов продемонстрировали преобладающую поддержку избирателями партий социалистической ориентации: за эсеров и меньшевиков по неполным данным отдали голоса 62%, за большевиков около 25%, либерально-демократические и правые партии (кадеты и др.) набрали всего 13% голосов избирателей, принявших участие в выборах.
Победа на выборах эсеров (за них подали голоса около 60% избирателей), выступавших едиными списками, поскольку их партия официально еще не раскололась на правых и левых, говорила об их преимущественном влиянии на крестьянство и настроениях мелких собственников города и деревни, которые в условиях переходного состояния власти в стране больше верили Учредительному собранию, чем Советам. Но победа эта на поверку оказалась довольно сомнительной, потому что значительную часть голосов эсерам обеспечили крестьяне отдаленных от центра аграрных районов страны и солдаты не менее далеких от столиц Юго-Западного, Румынского и Кавказского фронтов, которые не успели еще разобраться в совершившихся революционных событиях.
К тому же завоеванию правыми эсерами большинства способствовало то, что списки кандидатов составлялись в сентябре— первой половине октября 1917 г., когда влияние большевиков на крестьян и солдат было слабее, чем во второй половине ноября и когда будущие их союзники, левые эсеры, «подарили» за счет общепартийных списков немалую толику лишних голосов в актив своих бывших однопартийцев — правых эсеров и эсеров-центристов, ставших в ноябре 1917 г. их политическими противниками.
По общему числу избирателей, отдавших свое предпочтение эсерам, большевики более чем вдвое проиграли своему главному конкуренту на выборах. Но на их стороне были свои неоспоримые преимущества. Во-первых, за них проголосовало большинство рабочих страны — ведущей силы революции. А во-вторых, что особенно важно, большевики одержали победу на выборах в политических центрах страны — в Петрограде и Москве. Наконец, за их списки отдала свои голоса половина армии, в том числе большинство моряков Балтийского флота, солдат ближайших к столицам Северного и Западного фронтов и почти всех тыловых гарнизонов страны во главе с Питером и Москвой. Вот почему наряду с двумя «ударными кулаками» в лице обеих столиц, по справедливому определению Ленина, «...в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 г. политический “ударный кулак”, который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент».
Умеренные социалисты понимали, что перевес на выборах не меняет неблагоприятного для них соотношения сил в условиях, когда каждый лишний день существования новой власти работал на расширение сферы ее действия, на ее упрочение. Поэтому задержка открытия Учредительного собрания, в чем на первых порах была, несомненно, заинтересована большевистская сторона (яркое свидетельство тому — почти ультимативное требование левых эсеров на переговорах созвать в кратчайший срок это собрание) снижала их шансы на успех.
28 ноября лидеры правых эсеров попытались самочинно открыть Собрание, но оказалось, что в Таврический дворец к условленному времени явилось лишь несколько десятков депутатов. В поддержку им у Таврического дворца была организована антисоветская демонстрация, которую разогнали красногвардейцы и матросы. Из-за явного отсутствия кворума собравшиеся, выразив протест против ареста депутатов Собрания от кадетской партии и договорившись ежедневно собираться во дворце, пока не будет обеспечен кворум для начала работы Собрания, вынуждены были разойтись.
Планам эсеровских депутатов каждый день в условленный час собираться в Таврическом дворце не суждено было сбыться — большевики поставили у него надежную охрану. Чтобы пресечь новые попытки самочинного созыва Учредительного собрания, СНК 20 декабря определил днем его открытия 5 января 1918 г. ВЦИК тут же утвердил это постановление и решил вскоре созвать почти одновременно два третьих Всероссийских съезда Советов: рабочих и солдатских, а также крестьянских депутатов. «Центральный исполнительный комитет считает необходимым, — подчеркивалось в названном документе, — всей организованной силой Советов поддержать левую половину Учредительного собрания против его правой, буржуазной и соглашательской половины». Заключенное накануне соглашение о правительственном блоке с левыми эсерами прибавило большевикам необходимую в подобных случаях решимость — от выжидательной тактики они переходят к действиям наступательного характера.
С приближением срока, установленного ВЦИКом для открытия Учредительного собрания, антибольшевистские группировки тоже все более активизировались. Особенно тщательно и всесторонне готовились правые эсеры. Антибольшевистская направленность деятельности правых эсеров проявилась прежде всего в том, что еще 18 декабря на совместном заседании бюро их фракции Учредительного собрания и ЦК ПСР было решено в первый же день работы собрания принять постановление, гласившее: «Вся власть принадлежит Учредительному собранию».
Одновременно правоэсеровские «активисты» готовили и мероприятия силового плана. Они рассчитывали привлечь к выступлению солдат Преображенского и Семеновского полков, броневой дивизион и рабочие дружины. Но, как вспоминал секретарь Учредительного собрания М. Вишняк, «в ночь перед открытием собрания большевистские агенты в ремонтных мастерских иммобилизовали машины. Было учтено все, кроме этого. Не пришли броневики, не пришли и полки. С этим рухнул и весь “революционный план активистов”».
Охладило пыл солдат, на которых надеялись правоэсеровские «активисты», и постановление ВЦИК от 3 января 1918 г., в котором указывалось, что на основании завоеваний Октябрьской революции, закрепленных в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», вся власть в Российской республике принадлежит Советам и что «всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассмотрена как контрреволюционное действие и подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами вплоть до применения вооруженной силы».
Вместо вооруженного выступления правоэсеровским «активистам» пришлось ограничиться проведением антибольшевистской демонстрации. Рассеять ее с использованием вооруженной силы удалось только к середине дня. Официально большевики зарегистрировали, что убитых на улицах Петрограда за 5 января было 9 и раненых 22 человека, на деле жертв было, судя по сообщениям прессы того времени, несомненно, больше.
Напряженная атмосфера была и в Таврическом дворце, где собрались члены Учредительного собрания.
Первое и последнее его заседание открылось в 4 часа дня 5 января 1918 г. Началось оно с попытки правых эсеров в целях подчеркнуть свое непризнание Советской власти, самочинно возвестить открытие работы Учредительного собрания. Один из старейших деятелей этой партии С. Швецов, не дожидаясь, когда все члены собрания займут свои места, поднялся на трибуну и взял председательский колокольчик. Как более правдиво описывает возникший инцидент М. Вишняк, «...сзади Швецова и рядом с ним несколько фигур. Секретарь ЦИКа и будущий чекист Аванесов (наст. фамилия и имя — Мартиросов Сурен. — Авт.) вырывает звонок из рук Швецова. Борьба за звонок как бы предвосхищает и символизирует последующую борьбу. Из рук Аванесова звонок переходит к председателю ВЦИК Свердлову и тот вторично объявляет заседание открытым».
Дальнейший ход работы собрания сравнительно полно воспроизводится стенограммой заседания Учредительного собрания, издававшейся в нашей стране в 1918, 1930 и 1991 гг. Нет необходимости воспроизводить все, что происходило в Таврическом дворце в течение последующих 12 часов, тем более, что многое в нем напоминало слабоотрепетированную постановку любительского театра, где ораторы-актеры противоборствующих партий состязались в ремесле политического суемудрствования и пустословия. Недаром один из участников этого суперполитизированного спектакля левоэсеровский депутат С. Мстиславский позднее вспоминал: «Мы собирались... на заседание, как в театр, мы знали, что действия сегодня не будет — будет только зрелище». Но все же на двух актах — начальном и заключительном названного политшоу — следует остановиться.
Возвестив по поручению ВЦИКа начало работы Учредительного собрания и отметив, что «как в свое время французская буржуазная революция ... 89 года провозгласила декларацию прав человека и гражданина, декларацию прав на свободную эксплуатацию людей, лишенных орудий и средств производства, так и наша российская социалистическая революция должна точно также выставить свою собственную декларацию», Я. Свердлов выразил надежду, что Учредительное собрание, поскольку оно правильно отражает интересы народа, присоединится к «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемого народа», которую он тотчас и начал от имени ЦИК зачитывать. По признанию политических конкурентов большевиков это был умелый тактический ход их верхов.
Дело в том, что лидеры правых эсеров свои расчеты строили на принятии собранием их многочисленных законопроектов, направленных против большевиков и советского правительства, против нового государственного строя. Предложение советского руководства определить отношение Учредительного собрания к Декларации, где Россия объявлялась Республикой Советов и утверждались ее основные декреты: о земле, мире, рабочем контроле, переходе всех банков в собственность нового государства и др., спутало все их карты. Не большевистско-левоэсеровскому меньшинству пришлось голосовать против законов, декларируемых «хозяином земли Русской», как того хотели правые эсеры и их единомышленники, а, наоборот, большинство Учредительного собрания своим пренебрежением
Декларацией должно было продемонстрировать неприятие Октября, его завоеваний, показать свой антисоветизм. «Рассчитывая обойти противника, — писал об этом М. Вишняк, — мы сами оказались обойденными».
Открытие собрания, оглашение Декларации ВЦИК, выборы председателя (этой чести удостоился В. Чернов), его вступительное слово и определение порядка работы, в ходе которого пространный доклад сделал меньшевик И. Церетели, заняли почти 8 часов. Этого времени лидерам правоэсеровского большинства собрания хватило, чтобы найти средство против шока, вызванного в их фракции большевистским «сюрпризом». Не посмев отклонить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», они предпочли отказаться обсуждать этот документ, сочтя его нелигитимным, узурпирующим верховное право «хозяина земли русской». А член ЦК ПСР Е. Тимофеев решил, хотя и с некоторым запозданием, исправить «маленькую ошибку, которая вкралась в речи предыдущих ораторов». «Фракция эсеров не возражала против обсуждения декларации ЦИК Советов вообще, — заявил он под рукоплескания центра и правого крыла собрания, — но она не находила и не находит возможным эту декларацию обсуждать теперь, в этот торжественный день и торжественный час, когда нужны не декларации и слова, а дело».
Но еще до этого выступления фракции большевиков и левых эсеров потребовали прервать заседание для совещаний по фракциям, и, добившись перерыва, большевики приняли написанную Лениным декларацию, которая заканчивалась словами: «Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания».
В зал заседания для оглашения принятого документа вернулись два депутата, один из которых — Ф. Раскольников — и сделал это. Примеру большевиков после некоторых колебаний последовали левые эсеры, а также представители некоторых национальных группировок — всего свыше 150 депутатов.
Уход большевиков и их временных союзников предопределил судьбу Учредительного собрания. И все же оставшиеся «учредиловцы» продолжали выполнять задуманный план, в спешке проштамповывая подготовленные фракцией правых эсеров законопроекты о земле и мире, государственном устройстве страны. В пятом часу утра под предлогом того, что «караул устал» по поручению коменданта Таврического дворца П. Дыбенко матрос А. Железняков предложил депутатам покинуть зал заседания. Председателю собрания В. Чернову не оставалось ничего, как объявить заседание закрытым, а следующее назначить «на сегодня же в 5 часов дня».
Но вторично собраться в Таврическом дворце депутатам уже не пришлось. В ночь с 5 на 6 января СНК принял написанный Лениным декрет о роспуске Учредительного собрания. Днем позже он был утвержден ВЦИК.
Роспуск «Учредилки», как стали позже называть это Собрание советские историки, не вызвал у населения страны сколько-нибудь серьезного протеста. Наоборот 11 губернских съездов крестьян, состоявшихся в январе в Европейской части России, одобрили декреты СНК и ВЦИК о роспуске Собрания. Лишь в восьми волостях Самарской губернии правым эсерам удалось организовать локальные восстания деревенского населения. В Пермской губернии подобные попытки эсеров поддержки у крестьян не нашли. На отдельных из 78 уездных съездов, прошедших тогда же в европейской части страны, заслушивалось по два доклада: один от советского блока большевиков с левыми эсерами, другой — от правых социалистов-революционеров. Около 70% делегатов крестьян голосовали за власть Советов. Остальные оставались индифферентными к форме власти или колебались.
Роспуск Учредительного собрания знаменовал углубление раскола в политически активной части российского общества— интеллигенции и передовых рабочих. Но в основной массе крестьянства и средних слоях города сколько-нибудь мощного и организованного протеста, на что рассчитывали противники большевиков, он не вызвал. Последнего обстоятельства не учитывают те историки и особенно публицисты, которые в связи с переосмыслением прошлого усматривают в событиях 5—6 января 1918 г. едва ли не главную причину социального раскола России и Гражданской войны, своеобразный рубеж между законом и чрезвычайщиной, между согласием и конфронтацией во всех слоях российского населения.
Силами, нагнетающими политические страсти, являлись партии, для элитной части которых борьба за перетягивание каната власти составляла главную цель их деятельности. Ради достижения ее, в схватках со своими противниками они использовали все средства, вплоть до шантажа, клеветы и подлога.
К примеру, большевики, захватив власть, не медля объявили кадетов партией врагов народа, а в ленинской декларации, обосновывая свой уход из Учредительного собрания, аналогичное обвинение они бросили и в адрес умеренных социалистов. Ссылаясь на упомянутые факты, многие современные исследователи полагают, что именно большевики являлись инициаторами развязывания Гражданской войны. Но они почему-то умалчивают о том, что первыми точно такое же обвинение бросили в лицо большевистской власти лидеры правых социалистов. Еще в конце октября 1917 г. в обращении к гражданам России они от имени Президиума Предпарламента заявили, что «такая власть должна быть признана врагом народа и революции, с ней необходимо бороться, ее необходимо свергнуть».
Вот почему, на наш взгляд, правильнее в данном случае говорить о том, что возникновение гражданской междоусобицы было делом рук обеих враждующих сторон.
На этом этапе революции возможности политического компромисса в рамках представительных учреждений типа: Учредительного собрания — в центре, а земств и городских самоуправлений — в низшем звене, были исчерпаны, и судьбы страны стала определять вооруженная борьба на полях сражений Гражданской войны.
Формирование основ новой государственности
Главным политическим результатом октябрьско-ноябрьских событий в столицах, повлекших за собой цепную реакцию смены власти на местах, являлось создание основ новой государственности в России. Видная роль в этом отношении принадлежит III Всероссийскому съезду Советов рабочих и солдатских депутатов, начавшему работу 10 января 1918 г., т. е. через три дня после роспуска Учредительного собрания.
По замыслу большевистских и левоэсеровских лидеров он должен был осуществить то, чего им не удалось добиться от Учредительного собрания — придать должную легитимность власти Советов, приобретшей во многом ради этого коалиционный, двухпартийный характер. Ради этой цели их представители настояли на принятии съездом и открывшимся 13 января III Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов решения об их объединении, а соответственно и об объединении Советов рабочих и солдатских депутатов с Советами крестьянских депутатов на местах, чем завершалось объединение всей системы Советов в стране, начатое сверху еще в ноябре—декабре 1917 г. созданием единого ВЦИКа.
В работе объединенного съезда участвовало около 1600 депутатов с правом решающего голоса, представлявшие почти все области и губернии, а также значительную часть национальных регионов России, в числе которых были делегаты 75 Советов Белоруссии, 60 — Украины, 18 — Прибалтики, 8 — Северного Кавказа и 4 — Средней Азии.
Благодаря их преимущественно большевистско-левоэсеровскому составу (чему способствовал демонстративный уход со съезда крестьянских депутатов его правоэсеровского крыла) объединенный съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов выполнил задачу, которую накануне проигнорировало Учредительное собрание — принял «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», приобретшую, таким образом, силу важного конституционного акта Советской республики. В ней подтверждались завоевания большевистского Октября: отмена частной собственности на землю, советская политика мира, рабочий контроль в промышленности, национализация банков. Этим придавалась формальная легитимность власти Советов, а объединение последних способствовало расширению социальной базы нового режима. Той же цели было подчинено и принятие съездом постановления «О новом обозначении существующей верховной государственной власти». Если решением II съезда Советов Совнарком, впредь до Учредительного собрания, был назван Временным рабоче-крестьянским правительством, то постановлением III съезда слово «Временное» из названия советского правительства снималось. Кроме того, съезд принял резолюцию «О федеральных учреждениях российской республики», в которой подчеркивалось, что Советская Федерация — это союз республик народов России и намечались принципы взаимоотношений общегосударственных и местных органов Советской власти.
Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в пределах федерации был высшим органом государственной власти. В периоды между съездами Советов им являлся ВЦИК, избираемый на съездах. Правительство федерации формировалось и смещалось тоже съездами Советов или ВЦИК. Съезд избрал новый состав ВЦИК в количестве 306 человек, из которых 160 являлось большевиками, 125 — левыми эсерами, 7 — правыми эсерами, 7 — максималистами, 2 — меньшевиками-оборонцами и 2 — меньшевиками-интернационалистами.
Решения съезда придали импульс процессу слияния рабоче-солдатских и крестьянских Советов на местах, а следовательно и упрочению новой власти на территории страны. Но это не исключало и роста трений внутри единой системы Советов. Дело в том, что в идейно-политическом арсенале большевиков лозунг союза рабочего класса и крестьянства, хотя и занимал важное место, труженику деревни в этом альянсе они отводили второстепенную роль несамостоятельной, политически ненадежной, ведомой рабочими силы. По этой причине представителям крестьянства, составляющего свыше 80% населения страны, при слиянии Советов в исполкомах всех уровней (от Всероссийского до волостного масштаба включительно) отводилась лишь одна треть мест, остальные две трети занимали выборные от секций рабочих и солдат, находившиеся под преимущественным влиянием большевиков.
Такой расклад сил в советском аппарате управления не устраивал партнеров большевиков по правительственной коалиции — левых эсеров, выражавших интересы большинства трудового населения страны — крестьянства. В этом заключалась одна из причин разногласий, которые сопровождали коалицию едва ли не с первых недель ее существования и, постепенно нарастая, привели через полгода к окончательному разрыву, после чего большевики встали на путь утверждения в стране монополии на власть одной партии.
Но объективности ради следует заметить, что начальные шаги большевистского руководства Советами, как органами власти, еще не предвещали им столь незавидной участи. Согласно конспекту лекций о советской власти, которые на основе решений III Всероссийского съезда Советов читались в Смольном организаторам, подготавливаемым для работы в деревне (этот конспект имел силу официального документа, поскольку рассылался на места в порядке правительственной инструкции за подписью комиссара отдела местного управления НКВД М. Лациса), выборы в Советы должны быть прямыми, тайными и пропорциональными при выставлении кандидатов по партийным спискам. Но, как подчеркивалось в этом документе, право участия в Советах имеют только трудовые элементы, т. е. все «живущие своим трудом». Интеллигенция— учителя, врачи, агрономы, техники и др. — допускалась в Советы «при условии признания Советской власти». А вся буржуазия — купцы, сельские кулаки, помещики, а также царские чиновники и жандармы — в Советы не допускалась.
Советы рабочих, солдатских, батрацких, крестьянских и казачьих депутатов должны быть едиными, раздельное существование их, говорилось далее — «не должно иметь места».
Становясь в соответствии с решениями III Всероссийского съезда едиными, Советы всех уровней, где крестьянские депутаты подпадали под формально пролетарское, а фактически большевистское руководство, обретали реальную возможность сосредоточить всю полноту власти на местах. Чтобы устранить двоевластие (Советов и земских управ) и многовластие (Советов, земств, земельных, продовольственных и иных комитетов), существовавшее до января 1918 г. во многих деревнях, упомянутой своеобразной инструкцией предусматривалось, что «прежние волостные земства со всем хозяйством переходят Совету», т. е. упраздняются. С той же целью и земельные комитеты должны были стать отделами Советов и, как подчеркивалось в том документе, «подчиняются им всецело».
Свертывание демократических начал и усиление большевистского диктата в системе Советов происходило по мере расширения масштабов и ожесточения характера Гражданской войны — с одной стороны, и углубления процесса бюрократизации советского аппарата управления — с другой. Если провозглашение и установление власти Советов в конце 1917 г. и в первые месяцы следующего года сопровождались вооруженной борьбой преимущественно в крупных городах страны и почти не имевшей место в деревне, где крестьянство, удовлетворенное Декретом о земле и Основным законом о социализации земли, было предоставлено самому себе, то весной и особенно в начале лета 1918 г. ситуация в стране резко осложнилась. Заключением унизительного Брестского мира Советская власть оскорбила патриотические чувства тружеников деревни, настроила их против большевиков, но еще больше горючего материала в огонь гражданской междоусобицы подлила политика продовольственной диктатуры и комитетов бедноты. Этой политикой партия большевиков добилась того, что Гражданская война в стране дошла, по признанию Ленина, до глубины основного источника —- российской деревни.
Немало сложностей оказалось сопряжено и с решением вопроса о кадрах нового аппарата управления. С большим трудом, опираясь на активистов профсоюзов и фабзавкомов, большевикам удалось преодолеть саботаж служащих прежних министерств и ведомств. Чиновничество постепенно возвращалось на былую работу, предварительно пройдя через «сито» комиссии ВЦИК по проверке лояльности к новой власти. Скоро оказалось, что в наркоматах чиновники «старых» министерств составляли от четверти до двух пятых общего числа сотрудников, что, естественно, не могло не вызывать нареканий со стороны трудящихся, увидевших вчерашних «столона чальников» на насиженных местах в составе новых правительственных учреждений. Не случайно в партийно-профсоюзных кругах притчей во языцех стала опасность произвола в лице родившегося советского бюрократизма, природу которого усматривали в засилье потомственных «чинодралов» (как несколько позже называл их Ленин) среди служащих нового госаппарата. Недавняя убежденность большевистских вождей в необходимости привлечения «всякой кухарки к управлению государством» осталась в анналах отечественной истории памятником утопии, используемой в целях политической демагогии.
Разрыв коалиции с левыми эсерами и становление однопартийной системы
Краху идей государства-коммуны, с которыми большевики шли в 1917 г. на овладение властью, в значительной мере способствовало обострение их взаимоотношений с политическими партиями социалистической ориентации, одни из которых (меньшевики, правые эсеры, народные социалисты и пр.) до лета 1918 г. продолжали действовать в Советах в качестве оппозиционной силы, хотя одновременно создавали для борьбы за власть антибольшевистские подпольные организации — Союз Возрождения, Союз защиты Родины и свободы, Национальный центр и др., а левые эсеры даже делили с коммунистами прерогативы государственной власти.
Но с нарастанием трудностей в экономической жизни страны и усилением Гражданской войны сначала были исключены из Советов правые социалисты, а с заключением Брестского мира и, особенно, с введением продовольственной диктатуры и комбедов, ужесточивших насилие власти над крестьянством, достиг критической точки и накал страстей внутри коалиционного союза двух правящих советских партий. К открытию V Всероссийского съезда Советов левоэсеровские лидеры приурочили антибольшевистское выступление в Москве. Поводом к нему послужило убийство 6 июня 1918 г. сотрудниками ВЧК, левыми эсерами Я. Блюмкиным и Н. Андреевым, германского посла графа Мирбаха.
В отношении этих событий в современной литературе существуют разные версии. Согласно одной из них, принадлежащей Ю. Фельштинскому, никакого вооруженного выступления левых эсеров в Москве не было, а все произошедшее 6—7 июля рассматривается как удачно спланированная в кулуарах ВЧК провокация большевиков, позволившая им одним ударом фактически покончить с реальными претендентами на всю полноту власти в стране — партией левых эсеров. Но обосновывается она главным образом на более поздних, весьма сомнительного свойства показаниях переметнувшегося в конце Гражданской войны к большевикам авантюриста Блюмкина. Другие версии сводились к тому, что мятежные устремления левоэсеровских вождей пытались использовать в целях передвижки власти от Ленина и его окружения их конкуренты в лице не только Л. Троцкого и его единомышленников, но и группы левых коммунистов во главе с Н. Бухариным. Однако сведения, на которые они опираются, еще менее надежны.
Активных боевых действий мятежники не предприняли, ограничившись арестом председателя ВЧК Ф. Дзержинского, его коллеги М. Лациса, председателя Моссовета П. Смидовича и рассылкой телеграмм по стране с призывом к восстанию против германского империализма. Воспользовавшись этим, большевики решительными действиями дивизии латышских стрелков под командованием И. Вацетиса подавили мятеж.
Спустя три дня на Восточном фронте путч организовал его командующий, левый эсер М. Муравьев, пытавшийся провозгласить Поволжскую Советскую Республику. Он разослал телеграммы с объявлением войны Германии и призвал население к всеобщему восстанию. Декретом СНК Муравьев был объявлен вне закона и отстранен от командования фронтом. Симбирский Губисполком вызвал его на переговоры в свое здание, где была устроена засада. В возникшей перестрелке мятежник погиб, а его отряд был разоружен латышскими стрелками, и здесь сыгравшими роль ударного кулака большевиков.
Этими действиями лидеры левых эсеров дали большевикам предлог для окончательного разрыва правительственной коалиции. Была подведена черта под периодом существования власти Советов на базе двухпартийного альянса и положено начало формированию однопартийной большевистской диктатуры. Лидеры большевиков, и ранее известные своей нетерпимостью к политическим оппонентам, ужесточают репрессии по отношению к социалистическим партиям, рассматривая последних как ближайших противников. Драматический исход блокирования с левыми эсерами укрепил убеждение большевиков в том, что только их партия способна руководить строительством социалистического общества, основанного на социальной справедливости, а меньшевики, эсеры, народные социалисты и прочие только
маскируют идеалами социализма свою контрреволюционную природу, и им не может быть места в рабоче-крестьянской России. Деятельность же левых эсеров как партии хотя и не была запрещена, но в работе Советов они могли участвовать теперь лишь в индивидуальном порядке при обязательном отказе от поддержки политики своего ЦК.
Монопольное положение большевиков во властных структурах отрицательно отражалось не только на дальнейшей эволюции всей политической системы общества, все более сводящейся к диктату одной партии, но и на самой этой партии, быстро подвергавшейся огосударствлению, сращиванию ее руководящих органов с государственным аппаратом.
Большевистские преобразования в экономике
В отечественной историографии советской эпохи прочно утвердилось далекое от реальности мнение о первых шагах экономической политики большевиков, как о времени успешного созидания основ социалистической экономики методами так называемой красногвардейской атаки на капитал. Что же касается ленинского замечания о том, что изданием в ноябре 1917 г. Декрета о государственной монополии на объявления и некоторыми другими законопроектами новая государственная власть — диктатура пролетариата — сделала попытку осуществить переход к новым общественным отношениям с наибольшим приспособлением к существовавшим тогда отношениям, по возможности постепенно и без особой ломки, оно если и упоминалось, то всего лишь как частный эпизод на пути поступательного обобществления пролетарским государством основных средств производства.
В годы перестройки и затем в постсоветских условиях возобладали прямо противоположные, сугубо негативные, оценки тех перемен хозяйственной жизни страны, которые связаны с установлением Советской власти. Одни историки считают «красногвардейскую атаку на капитал» политикой разрушения производственных сил, когда безраздельно господствовал лозунг «грабь награбленное». Другие полагают, что у большевиков не было никакой экономической программы и что вся их деятельность определялась принципом «проб и ошибок», опирающимся исключительно на насилие. Нет особой нужды доказывать, что оба эти взгляда весьма тенденциозны.
Известно, что программу экономических преобразований, рассчитанных на перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую, большевистская партия намечала в решениях VII апрельской конференции и VI съезда РСДРП(б), прошедших весной и летом 1917 г. Но покоились эти документы на анализе российской хозяйственной действительности, своеобразно сочетавшей в себе противоположные тенденции. С одной стороны, они учитывали чрезвычайную сложность хозяйственных задач будущего социалистического переворота применительно к стране с многоукладной экономикой, в которой, по определению Ленина, «самые развитые формы капитализма охватили небольшие верхушки промышленности и совсем мало еще затронули земледелие». С другой стороны, они не могли не принимать во внимание действие государственно-капиталистических тенденций в экономике не только стран Запада, но и России.
А наличие элементов государственно-монополистического капитализма рассматривалось большевиками в качестве свидетельства высокой степени зрелости материально-технической базы страны в целом для непосредственного перехода к новому общественному строю — социализму. Исходя из этого, Ленин в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», обвиняя российскую буржуазию в сознательном нагнетании кризисной атмосферы в стране, заявлял, что едва ли не одним всенародным контролем за производством и распределением можно будет предотвратить надвигающуюся на страну хозяйственную катастрофу. Но став правящей партией, большевики скоро поняли, что справиться с хозяйственными трудностями не так просто, как недавно казалось. Сложную задачу адекватного соотнесения тех и других тенденций с постоянно меняющимися условиями, в которых находилась страна, и перестройку хозяйственной системы России посредством тех или иных мер регулирования разных отраслей экономики, Советской власти решить долго не удавалось.
Так, в первые дни управления страной основной упор в хозяйственной работе был сделан на учет относительной хозяйственной отсталости России. В соответствии с этим, предпринималась попытка осуществить переход к новым общественным отношениям как в сфере промышленности, так и в банковском деле с наибольшим приспособлением к существовавшим отношениям по возможности постепенно и без насильственной ломки. Помимо объективного фактора — недостаточно высокой производительности труда в отечественной промышленности, — новая власть должна была учитывать своеобразие факторов субъективного порядка. «Мы не декретировали фазу социализма во всей нашей промышленности потому, — отмечал позже Ленин, — что социализм может сложиться и упрочиться только тогда, когда рабочий класс научится управлять, когда упрочится авторитет рабочих масс». Помимо привития рабочим умения управлять промышленностью, с чего начала осуществляться система мер переходного от капитализма к социализму свойства, рабочий контроль преследовал цель посильного регулирования органами этого контроля отечественного промышленного производства.
Параллельно с рабочим контролем большое значение для создания так называемых «командных высот» в экономике имело овладение государством банковской системой, которую вождь большевиков называл «нервом» всей капиталистической жизни. Одним из первых актов октябрьского переворота был захват днем 25 октября 1917 г. Государственного банка — центрального эмиссионного и крупнейшего коммерческо-кредитного учреждения, систематически и в широких масштабах кредитовавшего частные банки. Законодательного оформления национализации в данном случае не потребовалось: как казенное учреждение, банк перешел в руки новой государственности вместе с государственной властью.
После подавления саботажа высших служащих банка и организационного овладения его аппаратом, потребовавшего немало усилий, Совнаркомом были предприняты шаги к установлению через Госбанк государственного контроля (надзора) за деятельностью частных коммерческих банков. Соглашение между Госбанком и частными петроградскими банками о таком контроле состоялось 3 декабря 1917 г.
Банковский саботаж вынудил большевиков ускорить национализацию частных банков и кредитных учреждений. Днем 14 декабря 1917 г. отряды красногвардейцев заняли все частные банки и кредитные учреждения Петрограда, в которых сосредотачивалось до 3/4 всех средств частных банков России. Отныне банковское дело становилось государственной монополией.
Овладев банковским и финансовым делом, новая власть приступила к ликвидации внутренних и внешних государственных долгов, общая сумма которых составляла 50 млрд золотых руб. (из них примерно треть падала на внешние долги). Национализация банков и аккумулирование иностранных займов создали основы для экономической независимости страны, но в то же время осложнили дальнейшие взаимоотношения с внешним миром и дали повод для установления экономической блокады Советской России, убытки от которой по размерам превзошли выгоды, достигнутые анулированием внешнего долга.
В промышленности тем временем значительное распространение получили органы рабочего контроля. По данным промышленной переписи 1918 г. 48,1% всех предприятий осенью этого года имели фабзавкомы, наделенные правом рабочего контроля, а еще 24,8% — специальные комиссии рабочего контроля.
Но вопреки надеждам большевистских руководителей, сколько-нибудь действенной школы управления из органов рабочего контроля не получилось, поскольку рабочие, оказавшиеся в положении учеников, и предприниматели наряду со специалистами-управленцами, призванные передавать рабочим свои знания и опыт, не только не доверяли друг другу, а в обстановке ожесточенной классовой вражды открыто боролись за право на владение предприятиями.
В условиях постоянно возникавших конфликтов на этой почве, центральные и региональные органы советской власти все чаще стали национализировать отдельные фабрики и заводы, рассматривая национализацию как репрессивную меру по отношению к предпринимателям, не признающим рабочего контроля. Более того, руководствуясь ленинским тезисом, гласившим, что государственно-монополистический капитализм является полнейшей материально-технической подготовкой социализма, большевики от национализации отдельных предприятий переходят к обобществлению целых отраслей промышленности, таких как нефтяная, сахарная и др., где преобладали синдицированные формы их организации, считавшиеся полностью созревшими для социалистического обобществления. Осуществляя форсированную национализацию промышленного производства, большевики меньше всего руководствовались соображениями социально-экономической целесообразности. Проводимая методами пресловутой «кавалерийской атаки на капитал» национализация преследовала прежде всего ярко выраженную политическую цель: подрубить устои экономического господства основного классового противника — буржуазии.
Усматривая в национализации едва ли не панацею от экономических и социальных бед, порожденных революционной смутой, большевистские лидеры надеялись на то, что форсированное обобществление будет способствовать хозяйственной стабилизации, оздоровлению находящейся на грани краха финансовой системы страны, восстановлению былого курса рубля. Реалии грозового 1918 г. развеяли эти надежды. Вместо стабилизации и оздоровления практика ускоренного обобществления не только крупной, но средней, а порой и мелкой промышленности только углубляла агонию народно-хозяйственного организма Советской России. Помимо обострения прежних проблем в промышленности и инфраструктуре страны, появились новые, еще более сложные, связанные с организацией промышленного производства на национализированных предприятиях, управлением ими, полностью огосударствленным железнодорожным и водным транспортом, а также внешней торговлей, в сфере которой был установлен режим государственной монополии.
В данной связи возникает вопрос — что более пагубно воздействовало на состояние указанных отраслей народного хозяйства страны: низвержение самодержавия и последующая социально-экономическая политика «героев февраля» или Октябрьский переворот большевиков и их национализаторские эксперименты? Дать достаточно убедительный ответ на него практически невозможно, но попытаться все же следует. Слишком много факторов оказывало то или иное влияние на социально-экономическую жизнь страны в эпоху великих потрясений и слишком беден конкретно-исторический материал, которым располагают исследователи, чтобы учесть силу и результативность разнонаправленного воздействия каждого из этих факторов и хотя бы приблизительно определить их равнодействующую.
Сведения, пусть и недостаточно масштабного характера, но проливающие яркий свет на поставленный вопрос, содержатся в отчете Главного управления кондитерской промышленности (Главкондитера) Высшего Совета народного хозяйства (ВСНХ) — правительственного органа, созданного 1 декабря 1917 г., в сферу деятельности которого входили национализация крупной промышленности, ее регулирование и управление. В этом отчете говорится о состоянии кондитерской промышленности Москвы и Московской губернии за период с конца 1916 г. по 1 января 1919 г.
Сведения этого документа показывают, что в указанном районе на 1 декабря 1916 г., т. е. накануне февральского 1917 г. переворота, действовало 160 крупных, средних и мелких предприятий кондитерской промышленности. К концу 1917 г., т. е. после октябрьско-ноябрьских событий во второй столице и в губернии, но под воздействием, главным образом, февральского переворота и связанных с ним коллизий, количество кондитерских предприятий сократилось до 16 — ровно в 10 раз. К ноябрю 1918 г., когда в Москве и Подмосковье прошла основная волна национализации крупного и среднего промышленного производства, в кондитерской промышленности продолжали действовать лишь 4 крупные фабрики. Иначе говоря, за год после большевистского переворота число кондитерских предприятий здесь уменьшилось в 4 раза, но следует отметить, что при национализации оставшиеся 4 фабрики поглотили основные капиталы и имущество 12 ликвидированных в это время предприятий.
Еще более существенные перемены под влиянием интересующих нас событий произошли за те же два года в отношении эффективности производства московских кондитерских предприятий. Если в конце 1916 г. из пуда основного сырья кондитерского производства — сахара (к которому добавлялись мука, патока, какао, фрукты, ягоды и т. п.) изготовлялось 3 пуда различной кондитерской продукции, то в следующем году — 2, а к исходу 1918 г. всего 1 пуд. Таким образом, в известной степени под влиянием февральского переворота эффективность производства уменьшилась на треть, а октябрьского — еще вдвое. Следовательно, большевистский переворот, вместе с последующими экспериментами, ударил по эффективности кондитерского производства сильнее, чем его предшественник — февральский переворот 1917 г., но при этом именно «февральское действо» положило начало падению эффективности производства, а большевистский октябрь несколько ускорил темпы этого процесса. К тому же, нужно учитывать снижение качества выпускаемой продукции. А оно происходило хотя бы потому, что в условиях все углубляющегося кризиса натуральное сырье заменялось суррогатами: сахар — сахарином, мед — патокой и т. п.
Как бы то ни было, но даже этот пример ограниченного свойства содержит информацию, проясняющую некоторые аспекты ответа не только на возникший вопрос, но и на более общую проблему уточнения глубины разрушительного воздействия революционных потрясений 1917—1918 гг., — на социально-экономическое и общественно-политическое состояние России интересующей эпохи. Тот факт, что всего за два года революции, сопряженной сначала с мировой, а затем и Гражданской войнами, в одной из областей пищевой промышленности Москвы и губернии число предприятий сократилось в 40 раз, а эффективность производства на 4-х оставшихся фабриках упала втрое, является небольшим по масштабу, но убедительным по яркости примером для выяснения крупной научной, политической и иной проблемы как отечественной, так и всемирной истории — цены великих революционных потрясений.
В заключение добавим, что за 1917—1918 гг. по стране в целом закрылись не сотни, а тысячи промышленных предприятий разных отраслей. Концы с концами едва сводили лишь те немногие, что работали на оборону. Предельно низко упал жизненный уровень рабочего класса, да и большинства других групп населения. Пролетарские семьи и многие городские жители голодали. В Петрограде, Москве, Туле, Иваново и других промышленных центрах распространенным явлением стало забастовочное рабочее движение. Тушить пожар забастовок большевикам приходилось или репрессиями, или назначением забастовщикам большего, чем обычный, «красноармейского пайка».
Еще большую головную боль активистам правящей партии сулил аграрно-крестьянский вопрос, который имел животрепещущее значение для абсолютного большинства населения России. Как упоминалось ранее, не от хорошей жизни вождю большевиков пришлось включать в Декрет о земле эсеровскую формулу «Земля — общенародное достояние», а не большевистское требование национализации всех, в том числе и надельных крестьянских земель.
Стремясь если и не привлечь большинство крестьян на сторону Советской власти, то хотя бы нейтрализовать их, большевики положили в основу этого документа и Закона о социализации земли, принятого ВЦИКом 19 февраля 1918 г., принцип уравнительного землепользования, острие которого было направлено на уравнение в поземельных отношениях крестьянина и помещика. Во исполнение названных законодательных актов осенью—зимой 1917—1918 гг. в большинстве губерний Европейской России, где был сосредоточен основной массив помещичьего землевладения, широко развернулся процесс конфискации помещичьих имений.
По степени организованности или стихийности этот процесс в региональном отношении заметно разнился: в уездах и губерниях, близких к столицам, конфискация помещичьих экономий носила преимущественно организованный характер, на окраинах, в так называемых «медвежьих углах», картина была иная — здесь крестьяне чаще грабили и громили помещичьи хозяйства. Так в Тверской губернии стихийные погромы помещичьих имений после октябрьского переворота имели место лишь в 33 случаях, тогда как с октября 1917 г. по май 1918 г. здесь было конфисковано 810 имений. В Рязанской губернии за ноябрь—декабрь 1917 г. и январь 1918 г. было принято на учет 595 имений, а подверглись разгрому 62, т. е. немногим более десятой части.
Погромы помещичьих гнезд нередко организовывались зажиточными крестьянами и земельными органами, где «кулаки» преобладали. Недаром товарищ министра земледелия подпольно действовавшего Временного правительства Н. Ракитников в своем циркуляре от 20 ноября 1917 г. признавал, что «выигрывают при таком движении только богатые, кулацкие элементы деревни, у которых есть на чем развозить и растаскивать помещичье добро, а бедняки и солдатки остаются ни при чем».
Были и другие мотивы разгромов. В анкете земотдела Псковского губисполкома отмечалось, что разгромов имений было очень много и «причина тому — нашествие немцев».
Положительную роль в деле предотвращения подобных эксцессов играла сельская община. Мирская солидарность способствовала втягиванию в борьбу за землю практически всего населения того или иного сельского общества, вносила в нее определенный, крестьянского разумения, порядок. Благодаря ей даже такая стихийная форма ликвидации помещичьего землевладения, как разгромы имений, приобретала характер относительной организованности. Имущество имений в этих случаях не растаскивалось по принципу «кто что захватил и кто сколько унес», а собиралось воедино и делилось по едокам или по жребию, или поровну и даже продавалось, а вырученные деньги делились по тем же правилам между домохозяевами.
О распределении сельскохозяйственного инвентаря помещиков сводные данные имеются по 1316 волостям 18 губерний Европейской России. Почти в каждой второй волости (в 547) инвентарь был оставлен для прокатных пунктов, коллективных хозяйств и других общественных нужд, а в 354 волостях — распределен между всеми гражданами, в 195 — только среди бедноты, в 78 — стихийно разобран крестьянами, а в 142 волостях инвентаря в имениях не оказалось.
Переход в руки трудящихся деревни почти всей помещичьей земли и инвентаря, по мысли большевиков, должен был укрепить союз крестьянства с пролетариатом. Однако действительность весны—лета 1918 г. говорила об обратном — в условиях безудержной инфляции деревня не желала снабжать города и Красную армию хлебом за обесцененные деньги. Голод с каждым днем усиливался, охватывал все новые районы, порождая восстания в деревнях потребляющих районов, волнения рабочих в промышленных центрах.
Вывоз хлеба продотрядом. Район Уфы. 1918 г.
В этих условиях большевистская власть ужесточает свою политику в деревне. Помимо бедственного продовольственного положения, сказывался и взгляд большевиков на крестьянство как на мелкую буржуазию, способную поддержать свергнутых помещиков и капиталистов. Вот почему ВЦИК и СНК решают силой отобрать хлеб у мужика. Декретами 9 и 27 мая 1918 г. устанавливается режим продовольственной диктатуры. Владельцы хлеба, имеющие его излишки и не вывозящие их на станции и места сбора и ссыпки, объявлялись врагами народа и подлежали тюремному заключению сроком не менее 10 лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из общины. Избыток сверх запаса для личного потребления должен был в недельный срок заявлен к сдаче каждым крестьянином. В случае обнаружения незаявленного избытка у какого-либо владельца, он отбирался у него бесплатно, а твердая цена, полагавшаяся за него в половинном размере, выплачивалась тому, кто на него укажет, другая половина — сельскому обществу. Эти меры должны были разжечь классовую борьбу бедняков против зажиточной части деревни. Для сплочения бедноты декретом ВЦИК от 11 июня 1918 г. организуются комитеты бедноты. Они должны были помогать продотрядам отнимать хлеб у состоятельных хозяев, а также осуществлять новый раздел земель, изымая излишки их и инвентаря у кулачества.
Продовольственная диктатура и деятельность комбедов усугубили раскол в деревне. Гражданская война вступила в новую фазу, когда в вооруженное противоборство оказывается втянутой деревня, население которой составляло подавляющее большинство в стране.
Но ни проддиктатура, ни комбеды не смогли устранить продовольственного кризиса. Попытки насильно изъять хлеб у кулачества, свернуть рыночные связи деревни с городом породили широкую нелегальную торговлю хлебом и массовое мешочничество. Городское население получало через систему государственного распределения около 2/5 частей потребляемого хлеба, а остальную — через так называемую вольную торговлю.
Советская власть вынуждена была в моменты острейших продовольственных кризисов легализовать провоз хлеба в города мешочниками по норме 1,5 пуда на человека. В сентябре 1918 г. армия таких заготовителей закупила и поставила в столицы более 7,5 млн пудов хлеба, т. е. вдвое больше, чем намечалось Наркомпродом.
Вот почему рабочие в массовом порядке настаивали на лишении Наркомпрода чрезвычайных полномочий и требовали легализовать торговлю хлебом.
Конституция РСФСР 1918 г.
Прошло 8 месяцев существования нового государственного строя в России. Его основы законодательно закреплялись в течение этого времени декретами ВЦИК и СНК. Но в целях придания всей советской организации должной стройности и согласованности в работе всех ее звеньев назревала потребность разработать Основной закон Советской республики — Конституцию. Решение о ее подготовке было принято еще III съездом Советов в январе 1918 г. Однако вплотную взяться за ее разработку большевистское руководство смогло лишь в апреле—мае этого года, для чего ВЦИКом была создана специальная комиссия во главе с Я. Свердловым. Но поскольку работала она медленно, решением ЦК РКП(б) в конце июня была создана новая комиссия под председательством Ленина. Эта комиссия завершила подготовку проекта Конституции, который и был вынесен на обсуждение V Всероссийского съезда Советов. В качестве первого раздела Конституции, по предложению
Ленина, в него была включена «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», содержащая следующие основополагающие устои новой государственности: диктатура пролетариата, общественная собственность на землю и основные средства и орудия производства, федеративное устройство республики при закреплении за народами России права на самоопределение. Но от идеи государства-коммуны, которую большевистские вожди отстаивали, борясь за власть в течение 1917 г., им пришлось отказаться. В новом государстве сохранялись постоянная армия, милиция, ВЧК, чиновничество и прочие атрибуты обычного государства.
Законодательная и исполнительная власть, согласно Конституции, принадлежала Советам, в деятельности которых разделение властей, как якобы рудимент отжившей буржуазной демократии, устранялось. Исполкомы Советов всех звеньев имели снизу доверху вертикальную подчиненность, что обеспечивало установление системы жесткой централизации власти. Относительно особой роли коммунистической партии в системе Советов в Конституции ничего записано не было, но именно большевикам в Советах, начиная с ВЦИК и СНК, принадлежала фактическая власть.
С целью утверждения в Советах гегемонии рабочих Конституция закрепляла за ними значительные правовые преимущества по сравнению с трудящимися деревни. На Всероссийские съезды Советов городское население избирало 1 представителя от 25 тыс. избирателей, а деревня — от 125 тыс. Кроме того, городские советы посылали своих делегатов на все съезды Советов непосредственно, вплоть до Всероссийских. Иначе говоря, устанавливалось еще большее политическое неравенство рабочих и крестьян. К ущемлению демократических начал в избирательной системе вело и установление открытого голосования на выборах. Вместе с тем, Конституция закрепила установившуюся недостаточно демократичную практику многостепенных выборов: непосредственно все избиратели на своих собраниях избирали только низшее звено власти — городские, сельские и поселковые Советы.
Все вышестоящие органы Советской власти, начиная от волисполкомов и кончая ВЦИК, избирались, соответственно, на волостных, уездных, губернских и Всероссийских съездах Советов. Бывшие капиталисты, помещики, чиновники старого режима, жандармы, духовенство, а также кулаки и другие представители ранее господствовавших классов избирательных прав лишались, что служило средством их политической изоляции.
С принятием Конституции новый политический и социально-экономический строй в Советской республике получил соответствующую правовую завершенность и юридическое оформление.