О творчестве М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, В. К. Тредиаковского говорилось выше. Дополним изложенное рассказом о завершенном в 1766 г. самом крупном художественном произведении Тредиаковского – поэме «Тилемахида» – стихотворном переложении романа французского писателя Фенелона «Похождения Телемака». Создание и публикация «Тилемахиды», обличающей «злых царей», на совести которых «кровь многих подданных», стали актом гражданского мужества писателя. Хотя в произведении речь шла лишь о «злых царях», к каковым себя Екатерина, конечно, не относила, ею были предприняты шаги к компрометации и автора и его творения, нарочитому признанию художественной несостоятельности «Тилемахиды». Императрицу никогда не привлекала идея предпочтительности либерального государственного правления, она не могла согласиться с тем, что цари «не любят всех вещающих истину смело».
Показательно, что и в комедиях Сумарокова, написанных в 60-х – начале 70-х гг., заметно заостряется сатирическая устремленность. Осуждению подвергаются царящие в судах порядки, галломания дворян, невежество провинциальных помещиков, домостроевский уклад их жизни. В произведениях «отца литературной комедии» все отчетливее проявляются черты русского быта, сочный простонародный язык, звучащие по-русски фамилии-характеристики – Чужехват, Хавронья и т. п. Замена Оронтов, Эрастов, Анжелин и прочих героев на персонажей с русскими именами делала играемое на сцене понятнее русскому зрителю. Комедии Сумарокова, как и его трагедии, пронизаны воспитательными идеями, предназначены для исправления человеческих пороков. Причем персонаж наделялся чертами реального лица, чтобы быть узнаваемым современниками.
В одной из лучших комедий писателя, «Опекун» (1768), прототипом главного героя – алчного ростовщика Чужехватова стал зять автора. Введение в комедии «подлинников» было вызвано убеждением в том, что «всякая критика, писанная на лицо, по прошествии многих лет обращается в критику на общий порок». Вера людей второй половины XVIII в. в действенность искусства еще на шаг приблизила общество к мысли о типическом в жизни, искусстве, литературе. По всему было видно, что классицизм как литературное направление постепенно изживает себя и начинает замещаться так называемым художественно-реалистическим направлением, где самый яркий след оставил Денис Иванович Фонвизин (1745–1792) – «сатиры смелый властелин», «друг свободы» (А. С. Пушкин).
Д. И. Фонвизин родился в Москве, в семье редкостного по бескорыстию и честности чиновника Ревизион-коллегии. В 1762 г. закончил гимназию при Московском университете. Затем недолгая служба в Коллегии иностранных дел, и с 1769 г. – он один из секретарей Н. И. Панина. В тот же год Фонвизин приобрел славу и известность своей первой комедией «Бригадир». Пьеса имела огромный успех. Особенный восторг она вызывала в чтении самого автора. Граф Панин признавался, что когда Фонвизин читал роль героини комедии Акулины Тимофеевны, «то я самое ее вижу и слышу». Панин говорил своему подчиненному: «Я вижу… что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня; никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую-нибудь свойственницу». Так в русской литературе народился новый, подлинный образ героя, когда «классицистическая прямолинейность образа, – пишет Б. И. Краснобаев, – нарушена», когда русская литература «торжествует здесь одну из первых своих побед в создании психологически верного, многостороннего образа человека, в умении подсмотреть и выявить то человеческое начало, которое сохранялось подчас в глубинах души». Бригадирша – «подлинник», но читатели и зрители легко узнавали в ней своих близких, родню. Успех «Бригадира» был обеспечен и правдивым отражением реального провинциального быта.
Вершиной творчества Фонвизина и всей отечественной драматургии XVIII в. по праву считается новаторская пьеса «Недоросль», созданная (впервые на российской сцене) в жанре социально-политической комедии. То, что в «Бригадире» было лишь обозначено, с большой художественной силой проявилось в «Недоросле». Целых 13 лет понадобилось для того, чтобы в пьесе стали действовать живые люди, художественно обобщенные характеры, причем уже не только дворяне, но и крепостные – мамка (Еремеевна) и портной (Тришка), отставной солдат (Цифиркин), недоучившийся семинарист (Кутейкин) и переквалифицировавшийся из кучеров в учителя Вральман. За эти годы поразительно возросла и степень проникновенности Фонвизина в «комедию положений» персонажей, что дало основание В. О. Ключевскому оценить творение Фонвизина как «бесподобное зеркало». Историк профессионально обосновывает эту свою высокую оценку: «Фонвизин взял героев «Недоросля» прямо из житейского омута, и взял, в чем застал, без всяких культурных покрытий, да так и поставил их на сцену со всей неурядицей их отношений… Эти герои, выхваченные из общественного толока для забавы театральной публики, оказались вовсе не забавны, а просто нетерпимы ни в каком благоустроенном обществе: автор взял их на время для показа из-под полицейского надзора, куда и поспешил возвратить их в конце пьесы при содействии чиновника Правдина».
В «Недоросле» проходит череда действующих лиц, порожденных крепостнической действительностью и в силу этого получивших соответствующее воспитание: неистовая крепостница Простакова и ее супруг-подкаблучник, их отпрыск Митрофанушка и его горе-воспитатели. Надо заметить, что Митрофанушка не просто смешон и никчемен в жизни – митрофаны представляют опасность для общества, ибо, по меткому замечанию Ключевского, мстят за себя своей плодовитостью. И здесь перед Фонвизиным, разделявшим систему воззрений просветителей, встает проблема истинного и ложного воспитания – именно в последнем ему видится корень зла. Однако объективно значение комедий драматурга шире проблем воспитания – в них мы видим осуждение пороков крепостничества, но не самого института крепостного права. Идеальный дворянин Стародум, по воле автора пьесы, произносит ключевую фразу: «Угнетать рабством себе подобных беззаконно».
Почти в одно время с Д. И. Фонвизиным взошло «солнце русской поэзии» – Гаврила Романович Державин (1743–1816).
Родился он в Казани, в семье небогатого дворянина – армейского офицера. В 11 лет остался без отца, на жалованье которого и более чем скромные доходы от имения жила семья. В 1759 г. Державину удалось поступить в Казанскую гимназию. Здесь, несмотря на «худое» обучение, поднаторел в немецком языке, познал рисование и черчение, научился хорошо танцевать и фехтовать; сильно пристрастился к чтению и начал, как он писал, «марать» стихи.
В 1762 г. Державин определяется на военную службу – солдатом Преображенского полка, через 10 лет был произведен в офицеры. Принимал участие в подавлении восстания Пугачева. Отупляющая атмосфера армейского быта толкала увлекающуюся и страстную натуру к приключениям, и юноша сильно пристрастился к картежной игре, в совершенстве овладев всеми ее мошенническими приемами. От окончательного нравственного падения спасала другая его страсть – поэзия: «Если же и случалось, что не на что не токмо играть, но и жить, то, запершись дома, ел хлеб с водою и марал стихи». Помог случай. В 1775 г., «имея в кармане всего 50 рублей», выиграл 40 тыс. Через два года «по неспособности» к военной службе он отправлен в отставку с пожалованием 300 душ в Белоруссии. Обида скрашена скорой женитьбой на любимой девушке. Появилась возможность целиком сосредоточиться на поэзии. Учился, как он признавался, у Ломоносова: «…В выражении и слоге старался подражать Ломоносову, но так как не имел его таланта, то это и не удавалось». Не удавалось «подражать» кумиру потому, что был самобытен. Главной наставницей его стала жизнь: «Кто вел его на Геликон / И управлял его шаги? / Не школ витийственных содом, / Природа, нужда и враги!» «Объяснение четырех этих строк, – ориентирует читателя Державин, – составит историю моего стихотворства, причины оного и необходимость». Названные им «природа» и «нужда» понятны, а вот «враги» требуют пояснения. Это – все те, кто, в глазах поэта, пренебрегал «общественным благом», интересами народа, сибаритствовал при дворе.
В целом мировоззрение Державина не выходило за пределы «естественности» крепостного права. Но он был честен, прямодушен и в зрелые годы сохранил непосредственность восприятия жизни. Его поэтический дар был велик, и в стихах он бывал настолько глубже, чем в прозе, что Кюхельбекер, прочитав его оду «Бог», записывает в дневнике: «У Державина инде встречаются мысли столь глубокие, что приходишь в искушение спросить: понял ли сам он вполне то, что сказал!» Понимал, конечно. В оде «Бог» Державин на дух не приемлет мысль о ничтожности человека: «Я связь миров повсюду сущих, /Я крайня степень вещества; / Я средоточие живущих, / Черта начальна божества./ Я телом в прахе истлеваю, / Умом громами повелеваю…» Уже современники отмечали, что до Державина никто так доступно и ярко не показал противоречивую сущность человека: «Я царь – я раб – я червь – я Бог!» Смертный, превращающийся в прах человек бессмертен своим духом, делами.
Вызванное временем расширение границ поэзии диктовало необходимость иных форм выражения, жанровая система классицизма не могла уже целиком удовлетворить Державина. Он ищет новые пути: «Не хотел парить, но не мог постоянно выдерживать изящным подбором слов, свойственных одному Ломоносову, великолепия и пышности речи. Потому с 1779 г. избрал я совершенно особый путь». В тот год им были опубликованы два произведения – «На смерть князя Мещерского» и «На рождение в Севере порфирородного отрока» (будущего императора Александра I), между которыми и канонической одой было уже больше различий, чем сходства. Однако прямое отступление от жанра торжественной оды, «разрушение» последней началось после появления его «Фелиции» (1783). Новизна ее была в соединении похвалы с сатирой и «простоте» стиля (его современник, поэт Е. И. Костров, так откликнулся на оду: «Ты простотой умел себя средь нас вознесть»). Да и сам Державин вполне понимал новаторский характер «Фелиции», причисляя ее к «такого рода сочинению, какого на нашем языке еще не бывало». И впрямь, в хвалебную оду органично вписались бытовые картины, семейные забавы, в ней появляется и новый принцип типизации, когда собирательный образ создается не путем простого сложения данных неких абстрактных портретов, а отражением характерных черт известных екатерининских вельмож. В результате они все легко узнаваемы. Не зря А. С. Пушкин называл Державина «бич вельмож».
Разумеется, «богоподобной царице», которой «мудрость несравненна», – так обратился Державин к Екатерине, – «Фелица» не могла не понравиться. Автор награжден золотой табакеркой, 500 червонцами, определен на государственную службу и некоторое время был даже одним из статс-секретарей императрицы. Расчет дальний – поэт и впредь будет прославлять ее. Но более «небесный огнь» так и не возгорелся в его душе, ибо «издалека те предметы, которые ему, – пишет Державин, – казались божественными и приводили дух его в воспламенение, явились ему при приближении к двору весьма человеческими и даже низкими и недостойными великой Екатерины, охладел так его дух, что он почти ничего не мог написать горячим чистым сердцем в похвалу ее». Он предпочел «истину царям с улыбкой говорить»: поэт победил в нем царедворца. Екатерина тоже охладела к Державину, перевела его от себя подальше в сенаторы, т. к. не терпела при себе «советодателей», намеревающихся всегда говорить нелицеприятную правду. Таким был Державин.
Об особом назначении поэта говорил и «последний великий писатель той эпохи» (А. И. Герцен) Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) – глава сентиментально-романтического направления в русской литературе. В статье 1794 г. «Что нужно автору», приобретшей программное звучание, 28-летний Карамзин писал: «…Ты хочешь быть автором: читай историю несчастий рода человеческого – и если сердце твое не обольется кровию, оставь перо, – ибо оно изобразит нам хладную мрачность души твоей. Но если всему горестному, всему угнетенному, всему слезящему открыт путь во чувствительную грудь твою; если душа твоя может возвыситься до страсти к добру, может питать в себе святое, никакими сферами не ограниченное желание всеобщего блага: тогда… ты не будешь бесполезным писателем…» Даже на примере этого небольшого отрывка видно основное отличие писателей сентиментального направления от классицистов – приоритет у первых культа чувства перед культом разума их предшественников. Главной темой большинства их произведений становится внутренний мир, психология человека. И другое: возвышение роли литературы в общественной жизни приводит к тому, что Карамзин первым среди русских писателей стал считать занятие литературой «главным делом жизненным, святым делом». Понятно отсюда, почему Карамзин-писатель независимость собственного мнения ставил выше всего остального, видя в этом именно свое гражданское служение.
Литературная деятельность Карамзина началась с публикации в 1791–1792 гг. «Писем русского путешественника», сразу же после его возвращения из заграничной поездки по странам Европы. Избранный им жанр дружеских посланий позволил автору писать обо всем, что видел он на своем пути, да и душу свою раскрыть – «каков был, как думал и мечтал». Карамзин вопрос ставил открыто: «Что человеку занимательнее самого себя?» – и так же открыто отвечал на него в «Письмах». Впрочем, еще в начале 80-х гг.
Д. И. Фонвизин отмечал: «Ничто столь внимания нашего не заслуживает, как сердце человеческое».
Самых заметных успехов Карамзин добился в жанре повести, центральными в которых чаще выступали женские образы. И другая особенность карамзинских повестей – широкая социальная принадлежность и героинь, и героев. Среди них – крестьянка Лиза, боярская дочь Наталья, посадница Марфа, светская дама Юлия, ничем не примечательный дворянин Эраст, светский «лев» князь N и др. Но всех их, таких разных, роднит одно, главное – все они «прежде всего люди, любящие, страдающие, совершающие благородные поступки или оказывающиеся нравственными отступниками». Вот эти первые шаги в «человековедении», первые попытки воспитания уважения к человеческой личности, проникновения в ее духовный мир приобретают особо значимое общественное звучание, если помнить выстраданные слова декабриста И. Д. Якушкина о том, что «явное неуважение к человеку вообще» было одной из «главных язв нашего отечества » (курсив мой. – М. Р. ). Наибольшей популярностью у читателей – современников Карамзина пользовалась его повесть «Бедная Лиза». Рефрен повести – «и крестьянки любить умеют» – является как бы ответом на искреннее возмущение фонвизинской Простаковой тем, что «девка Палашка» слегла: «Лежит!
Ах, она бестия! Лежит. Как будто благородная! Бредит, бестия! Как будто благородная!» Карамзин в «Бедной Лизе» не только показал, что крестьяне такие же люди, но впервые отказался от утешительных развязок – в самоубийстве героини русский читатель впервые столкнулся «с горькой правдой жизни». Потому-то, как пишет В. В. Сиповский, «Бедная Лиза» и «была принята русской публикой с таким восторгом, что в этом произведении Карамзин первый у нас высказал то «новое слово», которое немцам сказал Гёте в своем «Вертере». Таким «новым словом» было в повести самоубийство героини».
Карамзин увлекался и поэзией, элегическая тональность его стихотворений, поэтизация страданий во многом предвосхитили поэзию В. А. Жуковского. Кроме того, Карамзин одним из первых в русской литературе стал развивать жанр баллады. В. Г. Белинский так определял роль Карамзина в русской литературе: «К чему ни обратись в нашей литературе – всему начало положено Карамзиным: журналистике, критике, повести-роману, повести исторической, публицизму, изучению истории».
Параллельно с дворянским сентиментализмом в XVIII в. идет развитие так называемого мещанского сентиментализма. Здесь прежде всего назовем Ф. А. Эмина (1735–1770) – автора широко читаемого в ту пору произведения «Письма Эрнста и Доровары» и других романов. Лейтмотив их всех один: «Страсть и любовь – вот что является основой жизни». В центре внимания другого представителя мещанского сентиментализма – М. Д. Чулкова (1740–1793) – сострадание к падшей женщине («Пригожая повариха»).
В том же ключе написана комическая опера «Анюта» М. И. Попова (1742 – ок. 1790), содержащая некоторые элементы обличения пороков крепостничества и развращающей власти денег.