Развитие национальной культуры в целом в указанные годы происходило под знаком еще большего, чем раньше, участия в этом процессе дворянства и заметного влияния иностранцев.
Рост влияния дворянства проявился прежде всего в сфере образования: учебные заведения теряли свои первоначальный всесословный статус. Так, основанная при Петре I Навигацкая школа (с 1715 г. – Морская академия), рассчитанная на обучение детей не одних только дворян, но и разночинцев (правда, лишь на подготовительных отделениях), со временем превратилась в строго сословную и в 1752 г. была преобразована в Морской шляхетский корпус. То же чуть позже произошло с Артиллерийским и Инженерным училищами, объединенными в одно, закрытое для недворян, учебное заведение. Кроме того, дети дворян имели возможность получать образование в частных пансионах или через приглашенных учителей, дома.
По-прежнему в сфере образования особое место занимали учебные заведения, призванные готовить кадры духовенства. В первую очередь – это Славяно-греко-латинская академия в Москве (здесь с января 1731 по 1735 г. учился М. В. Ломоносов). В 1727 г. академия была передана Синоду и состояла из трех «школ» – славяно-латинской (327 учеников), славяно-российской (143 ученика) и эллино-греческой (41 ученик). В другом крупном центре духовного образования – Киево-Могилянской академии – в том же году насчитывалось более 500 учеников. Располагалась она в Киеве, на Подоле, в Братском монастыре. Надо сказать, что обе академии не были чисто духовными сословно-профессиональными учебными заведениями. При острой нужде государства в обученных людях они готовили кадры и для гражданской службы.
В массовом начальном образовании сохранялась традиционная для России форма обучения грамоте – по Часослову и Псалтыри с помощью дьячков. Увеличилась численность солдатских гарнизонных школ, в 1744 г. вобравших в себя и существовавшие при монастырях и архиерейских домах цифирные школы для «робяток разного чина». Так закончилась печальная история последних. Печальная потому, что, например, в 1722 г. из 1389 присланных с мест учеников закончили учебу лишь 93, остальные сбежали. Сбежали по причине тяжелого материального положения школ и из-за того, что педагоги следовали принципу: «Жезл бо есть злобы искоренитель и насодитель добродетели», т. е. розги и домостроевские порядки в учебном процессе были все еще в большой чести.
Если в начале 20-х гг. гарнизонных школ было не более полусотни, то в 1756 г. они имелись при 108 гарнизонных батальонах, в них насчитывалось до 9 тыс. солдатских детей. Причем обучались они не только чтению, письму и арифметике, но и началам геометрии, артиллерии, фортификации.
Несмотря на рост числа школ низового уровня, их было явно недостаточно для огромной страны. Грамотность населения была низкой. Так, по ориентировочным данным, полученным историком Б. Н. Мироновым, к концу XVIII столетия (1797) грамотность в целом не превышала 6,9 %. Столь невысокий показатель объясним – потребность в грамотности для основной массы населения еще не наступила.
Складывание системы дворянского сословного образования обусловливалось не только требованиями самого дворянства. Дворянское государство, заботясь об укреплении своей социальной базы, стремилось сделать дворян более образованными – «для совершенной пользы государственной». Характерно, что в тех учебных заведениях, где дети дворян и дети «разных чинов» учились вместе, равенства не было. Неравенство начиналось уже при комплектовании учеников – дети дворян шли в школу по желанию родителей, а детей разночинцев направляли различные ведомства. Для последних это означало обязательное возвращение в учреждения пославших на учебу ведомств. Разночинцам были недоступны такие «дворянские науки», как танцы, верховая езда, фехтование, иностранные языки. Одевали и кормили их тоже по-разному: дворянские дети носили гарусные чулки и ели хлеб ситный, разночинские – чулки нитяные и хлеб решетный. Различались даже столы в классах: дворянские обивались сукном. Естественно, наказания за шалости для детей дворянских были помягче. И общество с этим мирилось – большинство людей не находили ничего противоестественного, безнравственного в самой идее и практике сословного образования.
Особенность школы этого времени состояла в том, что еще не сложилась классно-урочная система, когда учащиеся распределяются по классам и основной формой обучения является урок, содержание которого определяется программой, планом. Ничего этого не было, и каждый учитель действовал по своему разумению. Сложность обучения была и в другом: поскольку прием в школу не был единовременным, то ученики были самого разного возраста (встречались и женатые) и различной степени начальной подготовленности. Это все диктовало необходимость индивидуального обучения, что удлиняло годы учебы.
Правительство, желая дать образование как можно большему числу дворянских детей, действовало весьма патриархально. Сложившаяся к началу 30-х гг. «система» обучения выглядела так: по достижении 7 лет дети являлись на смотр и записывались в Петербурге у герольдмейстера, в Москве и губерниях – у губернатора. Через пять лет – следующий смотр. К этому времени недоросль должен был «действительно и совершенно грамоте читать и чисто писать». Далее перед ним открывались два пути: либо учиться дома, либо в школах – арифметике, геометрии и «знанию Закона и артикулов православной веры». О приобретенных знаниях 16-летних недорослей свидетельствовал Сенат. И если кто из них оказывался невеждой в Законе Божьем, арифметике и геометрии, то они определялись в матросы без выслуги. Прошедшим «чистилище» предоставлялось право выбора, где им обучаться географии, фортификации и истории – дома или в училище.
Дворянских детей – учащихся инженерной, артиллерийской, гарнизонной школ и кадетских корпусов – в те же возрастные сроки обязаны свидетельствовать «в науках» в столице в присутствии члена Военной коллегии, а в прочих городах они экзаменовались губернатором, комендантом, инженерами и артиллерийскими офицерами.
В 30–50-е гг. дворянские учебные заведения занимали ведущее положение в формирующейся системе светских школ. Создаваемые шляхетские корпуса призваны были закрепить господствующее положение дворянства в самых различных сферах государственной службы, превратить службу в сословную привилегию. Начало им было положено по требованию дворян учреждением в 1732 г. Кадетского корпуса в Петербурге, в 1752 г. переименованного в Сухопутный шляхетский корпус. Первоначально училище задумывалось на 200 воспитанников от 13 до 18 лет, но записалось гораздо больше: 237 человек русских, 32 «лифляндца» и 39 «эстляндцев». Обязательными для кадетов были только три предмета: Закон Божий, военные упражнения и арифметика. Остальным же наукам и языкам учились по желанию: из 245 русских кадетов в 1733 г. только 18 избрали русский язык, 51 – французский, 15 – латинский и 237 – немецкий! (Не будем забывать, что в стране при Бироне в моде был немецкий язык, знание его обеспечивало карьеру.) Геометрию изучали 36 человек, историю – 38, географию – 17 и юриспруденцию – 11. В прочих предметах преобладал интерес к танцам – 110 человек, 39 выбрали музыку и 34 – рисование. Проведенная в 1739 г. аттестация кадетов первого набора показала, что их занятиями не обременяли – знания по всем предметам оказались посредственными. Поэтому требования к обучению были повышены, изменялось соотношение предметов – отныне обучение кадетов «воинской экзерциции» велено производить раз в неделю, дабы не создавать препятствий в изучении гражданских «наук». Так определился двойственный характер Кадетского корпуса – военно-гражданский. При подготовке молодых людей к гражданской службе корпус заменяет университет. Кроме Кадетского корпуса, молодых дворян для гражданской службы готовили при высших правительственных и судебных учреждениях. Желающих много, но отобрали почему-то всего 84 человека, которых секретари обучали приказному делу, знанию указов и дважды в неделю – арифметике, геометрии, геодезии, географии и грамматике.
В открывшемся в 1759 г. привилегированном Пажеском корпусе обучали детей из знатных дворянских семей для придворной и административной службы.
Однако все ощутимее сказывается нужда в общеобразовательных школах. Их отсутствие явно тормозило развитие науки и культуры, распространение грамотности среди населения. Общество проникалось пониманием необходимости решения этой проблемы. Учреждение при Петербургской академии наук гимназии и университета было первым шагом в этом направлении.
Структура Петербургской академии принципиально отличалась от европейских академий. В отличие от последних, она должна была стать не только центром науки, но и сама готовить для себя кадры будущих ученых. Для этого органической частью Академии становился академический университет, проведение занятий в котором возлагалось на академиков. При отсутствии в стране общеобразовательных школ задача подготовки студентов для университета ложилась на созданную при Академии гимназию. Забегая вперед, скажем, что эту цель она не смогла выполнить. По замыслу, в ней должны были обучать «первым фундаментам наук» и особое внимание обращалось на изучение иностранных языков. В старших классах начинали изучение истории, математики, географии. Первые два года 8– и 9-летние гимназисты занимались только латинским языком, преподавателями были немцы, и занятия велись на немецком языке. Естественно, что русские дети, не знавшие этого языка, почти все к концу года отсеивались «за полной неспособностью к науке». Оставались лишь дети служивших в России немцев. Регламентом академической гимназии не предусматривалось изучение русского языка: «Русский язык изучать незачем, кто латинский знает, в русском разберется сам».
Дворяне предпочитали отдавать своих детей в шляхетские корпуса, т. к. гимназия не давала чинов, не гарантировала служебную карьеру. В гимназисты шли совершенно не подготовленные дети «подлых сословий», отношение к которым преподавательского состава было, мягко говоря, скептическим. В такой ситуации результат предопределен – за три десятка лет гимназия не дала академическому университету ни одного студента.
Положение переменилось в 50-е гг., когда гимназию возглавляли С. П. Крашенинников, М. В. Ломоносов, С. К. Котельников.
В частности, М. В. Ломоносов, преодолевая противодействие реакционной профессуры, добился не только создания соответствующих материальных условий для учебы, но и преподавания ряда предметов на русском языке. Была повышена и ответственность преподавателей за учебный процесс. Результат не замедлил сказаться – в 1760–1765 гг. гимназия подготовила для университета 24 студента. В их числе естествоиспытатель, автор первого учебника по естествознанию на русском языке В. Ф. Зуев, астроном П. Б. Иноходцев, натуралист, будущий академик И. И. Лепехин, историк А. Я. Поленов. Они, как и большинство гимназистов ломоносовского времени, были детьми солдат, разночинцев, низшего духовенства. Так, в 1761 г. из принятых на казенный счет 46 гимназистов 30 были солдатскими детьми, 4 – купеческими, 3 – детьми ремесленников.
После смерти М. В. Ломоносова университет и гимназия подверглись гонениям со стороны руководства Академии, особенно ее секретаря И. Д. Шумахера, последовали массовые исключения по нескрываемым мотивам: студенты и гимназисты Ломоносовым «набираемы были из самой подлости». В итоге гимназистов осталось менее половины, студентов – менее трети. Перестала существовать и созданная Ломоносовым в гимназии «русская школа».
Таким образом, гимназия при Петербургской академии так и не стала общеобразовательной общероссийской школой.
Положительные результаты дал опыт Московского университета, частью которого более полувека была университетская гимназия. Важнейшее положение ломоносовского проекта Московского университета – «При университете необходимо должна быть гимназия, без которой университет, как пашня без семян». По разработанному им «Регламенту», все гимназисты начинали учебу в «русской школе», где овладевали чтением и письмом на русском и латинском языках. На каждой последующей ступени обучения круг преподаваемых предметов расширялся, но во всех классах занятия проводились на русском языке. Отводилось место и латинскому языку – на нем преподавалась философия. Поэтому уже с начала обучения гимназисты учились переводить с русского на латинский и наоборот, что облегчало подготовку будущих студентов. Университетская гимназия была открыта и доступна не только для детей дворянства и духовенства, но и разночинцев. И все же «всесословность» гимназии была ограничена – по настоянию И. И. Шувалова в «Регламент» внесено положение: «Как в университет, так и в гимназию не принимать никаких крепостных и помещиковых людей». Боялись, что они «через учение познав цену вольности, восчувствуют более свое униженное состояние».
Всесословность гимназии нарушало и фактическое деление ее на дворянскую и разночинную. Учащиеся первой, разумеется, находились в привилегированном положении. И все же московская университетская гимназия с самого начала отличалась демократичностью состава. Это обусловлено в первую очередь тем, что 100 мест отдано студентам на казенном коште. Своекоштных же гимназистов уже в первый год насчитывалось несколько сотен, а к концу века их число превысило тысячу. В начале 60-х гг. ежегодно до 20–25 гимназистов «производились в студенты».
Большую роль в становлении общеобразовательной светской школы имело открытие в 1758 г. Московским университетом гимназии в Казани. Она стала первым подобного типа учебным заведением вне столицы (в ней, кстати, учились Г. Р. Державин, С. Т. Аксаков, Н. И. Лобачевский и др.).