§ 2. Петр II – царь или охотник?

6 мая 1727 г. скончалась Екатерина I, и на престол вступил внук Петра I – 11-летний Петр II.

Воцарение нового императора повсеместно прошло спокойно. До его совершеннолетия (16 лет) страной должен управлять Верховный тайный совет вместе с цесаревнами. На сей счет в «тестаменте» Екатерины I сказано: «Дела решаются большинством голосов, и никто один повелевать не имеет и не может». Исполнять волю усопшей императрицы поклялись все, как бы забыв, что в последнее время в Совете «повелевал» Меншиков. Главная его забота теперь была о том, чтобы удержать обретенную власть. И средства обдуманы: подчинение молодого императора своему влиянию, сосредоточение в своих руках военного управления, приближение к себе особо доверенных людей.

Уже 13 мая 1727 г. Меншиков наконец-то удовлетворил свое давнее и упорное желание – стал вторым, после А. С. Шеина, генералиссимусом, а чуть раньше – полным адмиралом. 25 мая совершилось торжественное обручение императора с княжной Марией Александровной Меншиковой. Ее стали поминать в церквах наряду с царскими именами. Для верности Меншиков поселил будущего зятя у себя во дворце, чтобы был на виду и не подпал под «худое» влияние.

Опасения князя не напрасны: все это было не по нутру родовитой феодальной знати, с наиболее знатными представителями которой Меншиков теперь искал дружбу. Но на беду свою приблизил ко двору «сладкоречивых» Долгоруких, и один из них, 18-летний князь Иван Алексеевич, стал закадычным товарищем царя по играм. Алексей Иванович, его отец, был поставлен во главе двора сестры царя, 12-летней Натальи. В такой ситуации много ли надо, чтобы отбить у очень дружных между собой брата и сестры охоту общаться с требовательным и подозрительным Меншиковым? Дело усугубилось тем, что «опекун» вдруг решил, что Петру II надо много и усердно учиться, чтобы стать достойным «вторым императором». Найден и учитель – надежный и послушный, как казалось Меншикову, Андрей Иванович Остерман. Однако Остерман, как и Долгорукие, исподтишка усердно внушал мальчику мысль об освобождении от опеки и власти Меншикова. Помог случай – князь заболел и был так плох, что даже написал духовную с просьбой к ряду вельмож не оставить в беде его семью. Нескольких недель болезни было довольно, чтобы ситуация в корне изменилась: Петр, пожив на свободе, явно и нарочито избегал будущего тестя. 7 сентября 1727 г. Остерман зачитал в Верховном тайном совете царский указ, которым Петр избавлял себя от опеки этого учреждения и становился полновластным императором. Он распорядился «не принимать во внимание никаких повелений, передаваемых через частных лиц, хотя бы и через князя Меншикова». Для последнего это означало полное крушение планов и надежд. Представители родовитой знати, терпеливо ожидавшие своего часа, без труда свалили Меншикова, лишившего себя какой-либо поддержки вследствие свойственной ему беспощадности даже к бывшим приверженцам, а также из-за бездействия в дни зримо надвигавшейся опастности.

Есть разные объяснения бездеятельности Меншикова в критические дни перед опалой, но все они неубедительны. Возможно, все объясняется очень просто: князь, надломленный болезнью (у него была чахотка), постоянной борьбой за место у трона, потерял силу духа. Известен случай, когда 12-летний Петр II на самоволие светлейшего, «грозно» топнув ногой, сказал: «Я тебя научу, что я император и что мне надобно повиноваться». Онемевшему было Меншикову ничего не оставалось, как бежать за ним и оправдываться. Не помогло. «Второй император» не раз говаривал: «Я покажу, кто император: я или Меншиков». Основа непримиримого конфликта между Петром II и Меншиковым была в том, что «Меншиков, фаворит Петра I, не хотел быть фаворитом Петра II, хотел быть опекуном».

В сентябре 1727 г. Меншикова арестовали, конфисковали его имущество, сослали с семьей в Березов, где спустя два года он умер. Время «полудержавного властелина» (А. С. Пушкин) кончилось.

Личность Петра II. Что же это был за герой, сваливший российского «Голиафа»? К сожалению, законченный портрет Петра II нарисовать не удается – он еще подросток, характер которого только складывается. Современники – иностранные дипломаты единодушны во мнении, что он выглядел старше своих 14 лет (в 1729 г.) и походил на 16–18-летнего юношу: высок ростом, крупного и плотного телосложения, «черты лица его хороши, но взгляд тяжел, и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного и приятного». Глухие отзывы есть и о задатках ума: «…природа, правда, его не обидела, но и лучшая почва остается бесплодной, если к ее обработке не приложить хотя бы некоторого труда». А с последним у него были сложности, не от него самого только зависевшие. Австрийский посланник Рабутин писал в 1727 г.: «Дело воспитания царя идет плохо. Остерман крайне уступчив, стараясь тем самым приобресть доверие своего воспитанника, и в этом заключается сильное препятствие успеха. Развлечения берут верх, часы учения не определены точно, время проходит без пользы, и государь все более и более привыкает к своенравию». Он стал повелителен, не терпел возражений. Возможно, это была и наследственная черта – упрямство его отца и деда известны. Лефорт прямо о том и пишет: «Царь похож на своего деда в том отношении, что стоит на своем, не терпит возражений и делает что хочет». Примечательно и другое важнейшее свойство: «Искусство притворяться составляет преобладающую черту характера императора. Его настоящих мыслей никто не знает». Скрытность и притворство – уж точно приобретенные качества, некая защитная реакция на действия тех вельмож, которые постоянно пытались его использовать в своих корыстных целях. Не отсюда ли и замеченные английским посланником Клавдием Рондо в характере царя проявления «темперамента желчного и жестокого»?

Молодой царь, ко всему этому, был увлекающейся, страстной натурой, что позволило ему, иронизируют его биографы, получить «глубокие знания в науке уничтожения зайцев, медведей, косуль, уток и прочей живности». Это действительно так. «Охота, – пишет Рондо, – господствующая страсть царя (о некоторых других страстях его упоминать не удобно)». Под «другими страстями» посол имел в виду разврат и разгул, к которым приобщил Петра II его фаворит Иван Долгорукий, не отличавшийся высокими нравственными качествами. Привязанность к нему своенравного мальчика-царя настолько сильна, что, по словам современников, он «не может быть без него ни минуты. Когда на днях его ушибла лошадь, его величество спал в его комнате». Были и другие знаки царской милости к фавориту – в 19 лет Иван Долгорукий становится гвардии майором, обер-камергером, обладателем высших орденов – Св. Андрея Первозванного и Александра Невского.

Но все же главным в жизни царя была псовая охота, нарочито поощряемая Долгорукими – отцом и сыном. Так, за одну осеннюю охоту 1729 г. Петр и его ближайшее окружение сворой в 600 (!) гончих затравили 4 тыс. зайцев, 50 лисиц, пять рысей, трех медведей. По имеющимся подсчетам, в июле – августе того же года Петр был на охоте 55 дней подряд. Иностранные послы, не сговариваясь, жалуются на остановку дел. Рондо: «Царь думает исключительно о развлечениях и охоте, а сановники – о том, как бы сгубить один другого… Вблизи государя нет ни одного человека, способного внушить ему надлежащие необходимые сведения по государственному управлению, ни малейшая доля его досуга не посвящается совершенствованию его в познании гражданской или военной дисциплины». Лефорт: «Bce живут здесь в такой беспечности, что человеческий разум не может понять, как такая огромная машина держится без всякой подмоги… Все идет дурно, царь не занимается делами, да и не думает заниматься, денег никому не платит, и Бог знает, до чего дойдут здешние финансы, каждый ворует сколько может… каждый делает то, что ему придет на ум». Без соответствующего контроля разладилась и работа Верховного тайного совета, члены которого перестали бывать «в присутствии», предпочитая подписывать бумаги дома, поодиночке, без обсуждения.

В подобной ситуации реальная власть незаметно сосредоточилась в руках А. И. Остермана. Не только потому, что он не опасен для знати, которая смотрела на него свысока. Причина в другом, она раскрыта исследователями: «Без Остермана обойтись было трудно. Юные, широкие натуры русских людей, оставленных России Петром, были мало склонны к постоянному усидчивому труду, к соображению, изучению всех подробностей дела, чем особенно отличался немец Остерман, имевший также важное преимущество в образовании своем, в знании языков немецкого, французского, итальянского, усвоивший себе и язык русский. И вот при каждом важном, запутанном деле барон Андрей Иванович необходим, ибо никто не сумеет так изучить дело, так изложить его, и барон Андрей Иванович незаметно идет все дальше и дальше; его пропускают, тем более что он не опасен, не беспокоен, он один, он не добивается исключительного господства: где ему? Он такой тихий, робкий, сейчас и уйдет, скроется, заболеет; он ни во что не вмешивается, а между тем он везде, без него пусто, неловко, нельзя начать никакого дела; все спрашивают: где же Андрей Иванович?» Гротеск? Нет К. Рондо имел все основания представить «деятельность» «верховников» и вовсе в смешном виде: собравшись в Совете, без Остермана, «посидят немного, выпьют по стаканчику и вынуждены разойтись». Действительно, в Верховном совете все обращаются к Остерману, потому что он трудолюбив и все привыкли сбрасывать на него тяжесть подробностей. И сам малолетний царь видел в нем искусного и необходимого министра.

Между тем долгое и терпеливое «окучивание» царя Долгорукими дало свои плоды – 19 ноября 1729 г. Петр, после возвращения с очередной охоты, объявил на Совете, что женится на Екатерине Долгорукой, хотя 17-летняя невеста не была ему по сердцу. 30 ноября состоялось пышное обручение 14-летнего царя с невестой, а на январь следующего года намечена свадьба. Всем было ясно, что предстоящее породнение возвышало род Долгоруких и означало победу над наиболее опасным конкурентом – кланом князей Голицыных. Но в так удачно для Долгоруких складывавшийся расклад вмешался «его величество случай».

6 января 1730 г., в праздник Крещения, на Москве-реке Петр от долгого стояния на крепчайшем морозе, без головного убора, жестоко простудился, заболел и слег. На третий день установили, что лечили не от того – обнаружена оспа. Развязка наступила в ночь с 18 на 19 января.

Со смертью Петра II пресеклась мужская линия династии Романовых.

Дела внутренние . Что конкретно было сделано за время короткого царствования Петра II? Отлаженный дедом государственный механизм худо-бедно продолжал крутиться не только по инерции, но и благодаря его подновлению в правление Екатерины I. Прежде всего наблюдательные современники заметили, что царствованием был доволен простой люд. Объяснений два: уже восьмой год нет войны с ее неизбежными лишениями, сказались и результаты уменьшения Екатериной I поборов деньгами с крестьян. Повлиял и наблюдавшийся рост торговли и промышленности вследствие активной деятельности остермановской Комиссии о коммерции. Что же касается сокращения государственных расходов, то в апреле 1729 г. последовал указ о ликвидации Преображенского приказа – «было мало дел». Его функции разделены между Верховным тайным советом и Сенатом, «смотря по важности». Приняты меры и по совершенствованию системы судопроизводства: точно определено, кому, кого и где судить, куда апеллировать. Сбор подушной подати окончательно возлагался на губернаторов и воевод по вновь составленным окладным книгам. Дело важное для уменьшения воровства. Принятые было жесткие меры против разбоев и грабежей по России оказались тщетными. С тем же «успехом» пытались бороться и с проволочкой дел в судах (в одной Московской губернии накопилось 21388 нерешенных дел). Обе беды – старое и непреодолимое для России зло. Были продолжены начатые при Екатерине попытки составления нового Уложения – решено собрать выборных из офицеров и «статских» дворян из каждой губернии. Но прислали кого попало, а вовсе не знающих людей, как того требовали. Опять указ губернаторам: на их место выбрать других, «знатных и добрых людей, которые б к тому делу были достойны».

Думали и о поправлении финансов. По докладу Комиссии о коммерции последовало императорское повеление о разрешении вольного «табачного торга» с уплатой пошлин и запрет на казенную продажу и табачные откупа. Шаг, несомненно, важный, развязывавший свободную инициативу. В 1729 г. Комиссией был принят Вексельный устав «для пользы и лучшего распорядка в купечестве и для удержания излишних расходов и опасностей». Необходимость этой меры была вызвана постоянной игрой иностранных торговых партнеров, располагавших неизмеримо бо́льшими, чем русские купцы, капиталами, на понижение вексельного курса, что наносило вред отечественной торговле и убыток казне.

Комиссия озабочена и развитием отдельных видов промыслов. Так, слюдяному промыслу в Архангельской губернии и в Сибири «дана была вольность», т. е. кто пожелает, тот и промышляет беспрепятственно; была существенно снижена пошлина с готового продукта. По представлению Комиссии с 1728 г. отменялась казенная соляная монополия: соляные промыслы и продажа соли отдавались в «вольную» торговлю. Но эта мера привела к ощутимому падению доходов казны, и в 1731 г. монополия на продажу соли была восстановлена.

В связи с затруднениями в организации эффективного контроля за металлургическим производством в «отдаленных сибирских местах» было разрешено в Иркутской и Енисейской провинциях любому пожелавшему строить заводы, какие захочет, «свободно и безвозбранно» с правом свободной же реализации продукции при условии уплаты одной только таможенной пошлины (налагался запрет на продажу за границу только золота и серебра). Не забыты и крестьяне: в облегчение их положения Верховный тайный совет в июле 1729 г. распорядился не собирать подушных денег в рабочую пору. Страшно подумать, но остановлено одно из главных дел Петра – строительство кораблей. Решено ограничиться пополнением галерного флота. На все доклады Петру II об «исчезновении флота вследствие удаления его (царя) от моря» – ответ один: «Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нем, как дедушка». Конечно же устами малолетки говорила старая московская знать, хотя, отмечают историки, «сознательного, преднамеренного противодействия делу преобразования мы не замечаем ни в ком из русских людей, стоявших в это время наверху». Так-то оно так, но и больших дел не видно, идет «латание дыр», да и то минуя царей. Ни заурядная Екатерина I, ни малолетний Петр II не имели способности к самостоятельной государственной деятельности.