Личность Лжедмитрия I постоянно вызывала споры среди исследователей. Одни отождествляли его с беглым чудовским монахом Гришкой Отрепьевым, другие полагали, что имя царевича присвоил себе какой-то знатный поляк, находились и такие, которые верили в его истинность и считали возможным подмену в детстве втайне даже от матери.
Однако все русские исторические источники говорят об одном: Гришка Отрепьев и Лжедмитрий I – одно и то же лицо. Там, где прерывается биография первого, начинается биография второго.
Юрий Богданович Отрепьев (Григорием он стал после пострига) родился в 1580 г. (истинного царевича он был старше на 2 года) в Галиче. Его отец был мелкопоместным дворянином, т. е. сыном боярским, литовского происхождения. Во время службы в Москве он подрался с одним из иностранных наемников и погиб. Воспитанием сына занялась мать Варвара. Она позаботилась о том, чтобы Юрий научился хорошо читать и писать, и в подростковом возрасте отдала его в услужение к боярам Романовым. Эта служба дала возможность юному дворянину научиться хорошо владеть конем, оружием, ознакомиться не только с боярским, но и с царским этикетом, так как царские родственники Романовы постоянно бывали на приемах во дворце.
Став юношей, Юрий понял, что в дальнейшем выдвинуться на боярской службе не сможет из-за своей некрасивой внешности. Он был маленького роста, коренастым, с руками разной длины, бородавчатым лицом и рыжеватыми, торчащими во все стороны волосами. В боярскую же свиту включали только рослых и красивых молодцов.
По совету родственников Юрий принял постриг в Спасо-Евфимьевом монастыре в Суздале и стать монахом Григорием. Через некоторое время ему удалось перебраться в кремлевский Чудов монастырь, где жил его дед Замятня. Там он стал всячески показывать игумену свое усердие в монашеском служении и по его рекомендации попал в окружение самого патриарха Иова. После того, как молодой монах сложил каноны святым митрополитам Петру, Алексею и Ионе, его рукоположили в дьяконы.
Однако и духовная карьера у Григория не сложилась. В 1601 г. проводились массовые розыски по «Делу Романовых». Они могли затронуть и их бывшего слугу Юшку. Кроме того, зимой 1601–1602 гг., в Москве было очень голодно, и стоял трескучий мороз. Под предлогом совершения паломничества в Святую землю Григорий решил отправиться в Киев. Компанию ему составили еще несколько монахов. В их отъезде ничего необычного не было, поэтому без всяких препятствий они достигли Литвы. Но в Киеве попутчики расстались. Монахи отправились в Киево-Печерский монастырь, Григорий же по совету киевского воеводы князя Василия Острожского – к его брату Янушу в Гощу. Там он сблизился сначала с протестантами, потом с иезуитами. Можно предположить, что именно последние порекомендовали честолюбивому юноше принять имя давно умершего царевича Дмитрия. Сам он вряд ли мог до этого додуматься, поскольку в России практики самозванческих авантюр не было. (Данное обстоятельство и помогло потом Григорию довольно быстро достичь престола.) Другое дело, Европа – там самозванцы появлялись в разных странах чуть ли не каждый год.
Иезуиты давно планировали посадить на русский престол своего ставленника и с его помощью окончательно уничтожить православие, но подходящих кандидатур для этого не было. Они появились только в правление всеми ненавистного выборного царя Бориса.
Монах Григорий подходил на роль царевича Дмитрия по всем статьям: он был с ним почти одного возраста, достаточно образован, знаком с царским этикетом и порядками в кремлевском дворце. К тому же, как выглядел настоящий царский сын, знали очень немногие, поскольку он с раннего детства проживал в Угличе, да и умер в 9 лет.
Через год хорошо подготовленный иезуитами Григорий переехал в Брачин к князю Адаму Вишневецкому. Тот, видимо, тоже был в курсе зреющей авантюры, поэтому оказался исключительно легковерным и сразу же признал в своем некрасивом и низкорослом слуге последнего сына русского царя Ивана Грозного Дмитрия.
Аналогичным образом повели себя и представители польской знати во главе с королем Сигизмундом III. Очевидно, и они были подготовлены заранее. Появление Лжедмитрия стало настоящей находкой для поляков. Под его руководством, «на законном» основании они могли предпринять поход против соседей и поживиться за их счет. В случае успеха авантюры для всех открывались невероятные перспективы: Сигизмунд получал верного союзника, иезуиты во главе с папой Римским – проводника католичества в русских землях, знать – новые земли и денежное вознаграждение за помощь в получении московскогопрестола.
Особое внимание к Лжедмитрию проявили самборский воевода Юрий Мнишек и его дочь Марина. С его помощью они могли поправить свои материальные дела и достичь небывалых высот. Марина согласилась стать невестой самозванца. Для беглого монаха-расстриги все это было чудесным сном. Без всяких раздумий он тайно принял католичество и пообещал папе Римскому в обмен на материальную помощь ввести новую веру на всей территории Русского государства. Марине он посулили Новгород и Псков, ее отцу – Смоленск.
Дело кончилось тем, что Гришка получил аудиенцию у короля и начал вербовать желающих в свое войско. Первыми на его призыв откликнулись запорожские казаки, потом к ним присоединились и донские. Поляки стали закупать оружие, провиант и формировать полки. Своего будущего благодетеля они тщательно оберегали и не допустили к нему присланного из Москвы для опознания Смирного-Отрепьева. На гневные письма царя Бориса и патриарха Иова не ответили ни король, ни польское духовенство.
Григорий также начал готовиться к походу на Москву. Изучал военное искусство, овладел современным оружием, заказал для себя сверкающие латы и высокий шлем (чтобы казаться выше, он носил высокие шапки и обувь на высоких каблуках). Он понимал, что в Москве найдутся люди, которые смогут его опознать. Поэтому коротко постригся и гладко выбрился.
В Россию были отправлены его эмиссары с «прелестными грамотами», в которых красочно описывалось спасение «Дмитрия» от рук наемных убийц, подосланных Б. Ф. Годуновым, и всячески поносился его враг царь Борис, похитивший его «отчий престол». Многие простые люди поверили в сказку о гонимом царевиче и решили ему помочь. Смятение умов началось во всех северских городах даже среди воевод и служилых людей.
В октябре 1604 г. 2-тысячное войско Лжедмитрия, перейдя Днепр, вступило на русскую территорию. Первые сражения с гарнизонами приграничных городов оказались удачными. Самозванцу сдались Моравск, Чернигов, Путивль, Рыльск, Севск, Курск, Кромы. Отчаянное сопротивление оказали только воеводы Новгорода-Северского князь Н. Р. Трубецкой и П. Ф. Басманов, только что присланные туда из Москвы. Это остановило успешное продвижение Лжедмитрия, и позволило подойти к городу царской армии во главе с князем Ф. И. Мстиславским.
Хотя численный перевес был не на стороне лжецаревича, победа оказалась за ним. Вместе с быстрыми польскими гусарами и горячими казаками он метался как молния по полю боя, разя врагов и личным примером воодушевляя своих сторонников. После того, как Мстиславский был ранен в голову, в русских полках началось замешательство, и с большими потерями они отступили.
Первое нестоящее боевое крещение для Лжедмитрия оказалось исключительно удачным. Даже противники оценили его воинское искусство, смелость и физическую крепость. Слухи об отважном царском сыне, вступившем в неравную борьбу с царем Борисом, стали распространяться все шире и шире, завоевывая людские сердца.
Но если русские люди стали все более активно поддерживать самозванца, то поляки начали его покидать. Они не желали сражаться с регулярной царской армией и проливать свою кровь за реализацию призрачных целей авантюриста. Даже будущий тесть Лжедмитрия Юрий Мнишек предпочел вернуться домой.
Напротив, армия царя Бориса постепенно оправилась от потерь. На смену Мстиславскому прибыл энергичный и опытный полководец князь В. И. Шуйский. 21 января 1605 г. под селом Добрыничи он нанес Лжедмитрию сокрушительный удар. Зная о горячем нраве авантюриста и его воинов, он заманил их в ловушку и обстрелял из пушек. Спастись удалось немногим. Едва добравшись до Путивля, Лжедмитрий решил, что его затея окончательно провалилась. На самом деле число его сторонников увеличилось, и все новые и новые города присылали к нему гонцов с известиями о готовности верно служить: Оскол, Валуйки, Воронеж, Белгород, Елец, Ливны, Царёв-Борисов. Они собирали отряды и готовились влиться в войско «царевича». Но даже этого не потребовалось.
Царская армия не стала развивать успех битвы под Добрыничами и в нерешительности замерла у Кром, где в земляных укреплениях засели отчаянно сопротивлявшиеся казаки атамана Корелы. Только известие о смерти царя Бориса всех всколыхнуло. Многие воеводы стали тайно ссылаться с теми, кто уже перешел на сторону Лжедмитрия, чтобы прояснить для себя ситуацию. Окончательно все решилось, когда в начале мая прибыл новгородский митрополит Исидор с московскими полководцами для приведения войска к присяге новому царю Фёдору Борисовичу и его матери – царице Марии. Ознакомившись с росписями полков, многие воеводы тут же отказались служить под предлогом умаления родовой чести. Поскольку с их жалобами никто разбираться не стал, они сделали окончательный вывод – новые высокие чины можно получить только от «царевича Дмитрия». 7 мая в предполагавшемся бою большая честь войска перешла на сторону кромчан. В ставку самозванца в Путивль с этим известием отправился князь И. В. Голицын. В благодарность он получил боярство и место одного из главных воевод. Боярином стал и путивльский воевода В. М. Мосальский. Эти известия окончательно склонили знать на сторону Лжедмитрия. После его переезда в Тулу из Москвы потянулась длинная вереница тех, кто желал выразить ему верноподданнические чувства. 1 июня в ходе восстания москвичей Годуновы были окончательно свергнуты. Путь к вакантному престолу для авантюриста был открыт.
20 июня под перезвон колоколов «царь Дмитрий» въехал в Кремль. Тысячи москвичей радостно приветствовали «законного государя», надеясь, что с восстановлением прежней династии в стране воцарятся закон и порядок. Но далеко не все заблуждались или хотели заблуждаться относительно личности новоявленного царя.
Князь Василий Иванович Шуйский, расследовавший в 1591 г. Угличскую трагедию, прекрасно знал, что прах истинного Дмитрия давно покоится в земле. Поэтому вместе со своими родственниками и близкими людьми он начал готовить заговор по свержению самозванца.
Но в то время круг московской знати был узок и тесен, поскольку все в той или иной мере были связаны между собой родственными узами. О планах Шуйских стало известно П. Ф. Басманову, довольно быстро выдвинувшимуся в царские фавориты. Заговорщики были схвачены и приговорены к смертной казни. Однако польское окружение посоветовало лжецарю не начинать правление с жестокости и не лишать жизни наиболее знатных князей-Рюриковичей. Казнь заменили непродолжительной ссылкой.
Чтобы окончательно уверить всех в своей истинности, Лжедмитрий решил приблизить к себе мнимую мать и ее многочисленных родственников Нагих. За Марфой был отправлен М. В. Скопин-Шуйский, получивший чин великого мечника. Затем в районе села Тайнинского был разыгран спектакль под названием: «Радостная встреча сына с матерью» Можно предположить, что Марфа была заранее к нему готова, поскольку из убогого монастыря ей предстояло в качестве матери царя переселиться в Кремлёвский Вознесенский монастырь, в специально для нее отстроенные палаты. Все ее ближайшие родственники должны были получить боярские чины. Ради этих благ можно было и солгать.
21 июля Лжедмитрий венчался на царство. Обряд осуществлял новый патриарх грек Игнатий, незадолго до этого рукоположенный взамен свергнутого и отправленного в ссылку Иова. Выбор пал на грека, видимо, потому, что тот был готов во всем потакать лжецарю, даже с его желанием ввести в России католичество.
Укрепившись на троне, самозванец начал отдавать свои долги. Огромные суммы денег, а также всевозможные драгоценности были отправлены Марине и Юрию Мнишек. Внушительное жалованье получили польские наемники и казаки, которых включили в царскую охрану. Увеличены были оклады и земельные владения всех русских сторонников самозванца.
Жителям северских городов, которые первыми поддержали Лжедмитрия, были существенно уменьшены налоги.
Авантюрист не задумывался об источниках своих доходов, поэтому очень скоро царская казна была растрачена. Тогда без всякого стеснения он стал запускать руки в казну богатых монастырей, в первую очередь Троице-Сергиева. Деньги требовались на строительство нового дворца, на подарки Марине Мнишек, на подготовку военных походов. Поскольку с западными соседями ссориться было нельзя, самозванец обратил свой взор на юг и решил нанести удар не только по Крымскому ханству, но и по могущественной Турции. Первой его целью должен был стать Азов, принадлежащий султану. Для подготовки похода в Елец стали свозить оружие, провиант, продовольствие. Сам лжецарь устраивал военные учения, битвы у потешных крепостиц. Одна из них была разрисована в виде ада. Иногда около нее разыгрывались настоящие спектакли: из бойниц высовывались головы драконов, которые лязгали железными зубами и изрыгали дым и пламя. Затем выскакивали люди в черных одеждах и обливали публику кипящей смолой.
Вполне вероятно, что за всем происходящим из укрытия наблюдал сам царь и потешался над испуганными москвичами.
Еще не совершив ни одного успешного военного похода, авантюрист возомнил себя великим полководцем и самовольно присвоил титул «великого цесаря», т. е. императора. Польский король, не желавший признавать даже царский титул русского государя, был глубоко возмущен новшеством самозванца. Узнав, что его новый титул не признается, лжецарь даже стал подумывать о войне со своими прежними благодетелями.
Опытные русские дипломаты и полководцы с большим осуждением отнеслись к планам Лжедмитрия. Они понимали, что война с Крымом и Турцией бесперспективна, она только истощит государство и унесет тысячи жизней. Не видели они и смысла в новом чванливом титуле.
Особенно недовольно лжецарем было духовенство. Оно видело, что новый царь растрачивает церковные богатства, глубоко равнодушен к православной вере, ведет переписку с папой Римским и католическим духовенством и, по слухам, готов искоренить православие. Его собственный образ жизни был буквально возмутительным для всех: не соблюдал постов, ел телятину, по ночам устраивал дикие оргии и даже растлевал молодых монахинь. Царевну Ксению, дочь Б. Ф. Годунова, сделал своей наложницей и всячески ее унижал. Вместе с друзьями поляками увлекался чернокнижием.
Некоторые москвичи стали поговаривать, что царевича специально подменили в Польше и прислали взамен еретика, развратника и мота, чтобы окончательно разорить Русское государство. Они были не далеки от истины.
В марте 1606 г. противникам самозванца удалось настроить против него стрельцов. Те подняли мятеж и открыто заявили, что царь разоряет православную веру и во всем потакает иностранцам.
Чтобы поправить положение, самозванец лично вышел к стрельцам и обратился к ним с пламенной речью. В ней он сказал, что рисковал жизнью ради освобождения народа от тиранства Годунова, что главная его цель – всеобщее благо и ради него он готов сложить голову. На многих стрельцов ораторское искусство Лжедмитрия произвело большое впечатление. С криками бросились они на мятежников и посекли саблями.
Но крепнущее недовольство лжецарем в самых разных кругах подавить уже было невозможно. Вернувшийся из ссылки князь В. И. Шуйский вновь начал плести сети заговора. На этот раз уж никто не стал его выдавать. Развязку ускорила женитьба Лжедмитрия на полячке.
Марина Мнишек долгое время не решалась ехать в Москву. Даже после официального обручения в присутствии короля с русским послом А. Власьевым, представлявшим «Дмитрия», она все еще колебалась. Возможно, и ей была известна истина. Только в апреле 1606 г. вместе с отцом и многочисленной родней она тронулась в путь. 2 мая они торжественно въехали в Москву. Жители по обычаю радушно встречали гостей и были неприятно удивлены, что Марину окружает почти полк вооруженных поляков. Казалось, что вражеская конница без боя берет Кремль. Для гостей многим горожанам пришлось потесниться и уступить им свои дома.
Но больше всего москвичей поразила свадьба, состоявшаяся 8 мая. Католичка Марина Мнишек вместе со всей родней была введена в самый главный православный храм – Успенский собор и венчана не только с царем, но и на царство, чего на Руси никогда не было. Ей даже было позволено прикоснуться к православным святыням, чудотворным иконам и мощам. В это время некоторые поляки демонстрировали свое пренебрежительное отношение к происходящему: бряцали оружием, облокачивались на священные раки. Все это представители русского духовенства сочли осквернением православной веры.
Не соответствовало русским обычаям и свадебное торжество. Жених и невеста были в европейских платьях, играла польская музыка, рекой лились заморские вина. Но знать уже волновало не это. Они видели, что у новой царицы много родственников, которые захотят получить и чины, и поместья. Значит, им самим придется потесниться и подвязать кушаки. Некоторые решили, что царь специально затеял Азовский поход, чтобы русские князья и бояре сложили там головы, а их место заняли поляки. Другие предположили, что массовое истребление русской элиты произойдет во время намечавшихся потешных сражений.
В этих условиях заговорщики решили, что медлить больше нельзя. Отправленному в Елец с полком Ф. И. Шереметеву было приказано далеко от столицы не отходить на всякий случай. Сами же они приготовились к решительным действиям.
Ранним утром 17 мая 1606 г. по всей Москве начался трезвон. Он должен был извещать о каком-то несчастье. Проснувшимся жителям заговорщики сообщили, что поляки вознамерились убить «царя Дмитрия», чтобы посадить на престол свою царицу. Когда многие бросились громить польские дворы, В. И. Шуйский с единомышленниками поспешили в царский дворец.
Страже они заявили, что идут к царю со срочным сообщением. Не пустить их причины не было. В покоях заговорщики быстро перебили небольшую горстку внутренних охранников, в том числе и П. Ф. Басманова, и стали искать лжецаря. Тому сначала повезло, он смог выпрыгнуть из окна, но сломал ногу. Стрельцы подобрали его и хотели внести во дворец. Но выбежавшие В. И. Шуйский с товарищами стали кричать, что никакой это ни царь, а лжец и самозванец. Тогда было решено позвать царицу Марфу. Увидев решительно настроенных бояр и жалкого авантюриста, она тут же отреклась от него, что послужило сигналом для жестокой расправы над «царем Дмитрием». Уже с мертвого тела сорвали одежду, надели на голову шутовскую маску, рядом положили дудку и волынку и выставили на всеобщее обозрение на Красной площади. Через несколько дней труп закопали в овраге за городской чертой.
Однако вскоре стали распространяться слухи о том, что на месте погребения горят огни и раздаются страшные звуки. Тогда уже ставший царем Василий Шуйский повелел выкопать труп, сжечь его в потешном аду, а пепел зарядить в большую пушку и выстрелить в сторону Польши, откуда появился самозванец. После этого всем стало казаться, что с авантюрой Лжедмитрия навсегда покончено. На самом деле она только разрасталась.