Черты времени. Развитие древнерусской культуры в первое столетие раздробленности характеризовалось двумя основными тенденциями. Во-первых, усиливалось воздействие христианства (его системы ценностей и поведенческих норм) на все стороны жизни общества. Христианская культура продолжала распространяться как вширь, охватывая все новые полуязыческие окраины страны, так и вглубь, приобретая более сложные и законченные формы и все решительнее вытесняя на периферию культурной жизни пережитки язычества. Во-вторых, в рамках этой культуры начали возникать некоторые региональные особенности, свидетельствовавшие о появлении новых точек культурного роста и соответственно местных школ (в архитектуре, литературе и т.д.). Последнее, впрочем, не означало, что в рамках древнерусской народности прекратились интеграционные процессы. Так, имело место постепенное сближение диалектов отдельных регионов страны (например, новгородско-псковского и суздальско-рязанского), продолжалось формирование общего этнического самосознания, переплетались художественные традиции различных регионов. Всему этому способствовало сохранявшееся общение между землями Руси, а также существование единой общерусской митрополии, через структуры которой (епископские кафедры, монастыри, приходы) проходили многие «унифицирующие» импульсы.
Основными «культурными гнездами» — центрами образования, книжности, интеллектуальной жизни — были некоторые крупные монастыри и храмы. Число таких центров заметно возросло. При этом, как и прежде, большую роль в развитии культуры играла княжеская власть.
Свои специфические культурные черты имели различные слои населения — иерейско-монашеский, княжеско-дружинный, торгово-ремесленный, крестьянский. К сожалению, дошедшие источники позволяют составить представление, в основном, о культурном облике только двух первых из них.
Сохранялось и имело большое значение культурное общение с другими народами, среди которых на первом месте были христианские соседи Руси — как православные (греки, сербы, болгары), так и католики — несмотря на официальный разрыв Константинопольских патриархов и Римских пап, случившийся еще в 1054 г.
Грамотность и бытование книг. В целом рассматриваемый период оказался плодотворным временем в истории отечественной культуры. Одним из показателей этого был взрывообразный рост грамотности городского населения. Яркую картину тут дают берестяные грамоты (основная их масса найдена археологами в Новгороде, в культурном слое которого хорошо сохраняется органика). Если грамоты XI в. немногочисленны и написаны обладателями «книжных» почерков, то в XII в. число их резко возрастает, а особенности письма указывают на то, что их авторы отнюдь не являлись профессиональными писцами или книжниками. О том же свидетельствует и содержание грамот, написанных мужчинами и женщинами из разных общественных слоев по всевозможным поводам (официальным, деловым, сугубо личным). Более того, в XII в. адресаты грамот из страха, что кто-то посторонний сможет узнать их тайны, начинают грамоты рвать. На улицах Новгорода находилось такое количество «изрезанных» писем, что один священник по имени Кирик специально узнавал у своего епископа, нет ли греха в том, если нечаянно наступить на чьи-то письмена (славяне считали свою азбуку священной — дарованной Богом). О широком (и уникальном на европейском фоне того времени) распространении грамотности на Руси XII — начала XIII в. свидетельствуют и многочисленные надписи на предметах и стенах зданий.
Наряду с грамотностью продолжало развиваться книгописание. Основные книжные богатства, среди которых подавляющую часть составляли переводные произведения духовного содержания, хранились в стенах храмов и монастырей. Были также библиотеки, предназначенные для личного чтения.
Литература и идейная жизнь. Памятники оригинальной русской литературы середины XII — первой трети XIII в. освещают разнообразные явления культуры своего времени. Созданные представителями тонкого слоя книжников и отражающие прежде всего их взгляд на окружающий мир, они, тем не менее, способны рассказать многое и о других слоях древнерусского общества. Книжники жили в гуще реальной жизни, живо реагировали на ее успехи и сложности, не были чужды сильных мира, а с амвонов церквей, будучи в массе своей людьми духовного звания, обращались к своей разноликой пастве, которая таким образом знакомилась со многими идеями духовной и интеллектуальной элиты.
Одним из важнейших жанров древнерусской литературы оставалась летопись. Летописцы верили, что история представляет собой итог взаимоотношений всемогущего Бога и людей, наделенных свободной волей. Вглядываясь в события своего времени, они пытались понять таинственный механизм этих отношений и уберечь читателей от повторения ошибок прошлого, уже навлекавших на землю гнев Создателя. Однако кроме религиозного долга влияние на летописцев оказывали и их политические пристрастия. С наступлением раздробленности это влияние усилилось. Наряду с Киевом и Новгородом в XII — начале XIII в. появился ряд новых центров летописания — Чернигов, Переяславль Южный, Ростов, Владимир, Переяславль Залесский и др. Работавшие там летописцы не обладали уже тем общерусским взглядом, который отличал авторов Повести временных лет, и зачастую замыкались в местных делах и интересах. Однако возникшее в прежнюю эпоху представление об историческом единстве Руси отброшено ими не было. Показательно, что «земельные» летописи этого времени обычно начинаются с Повести временных лет, а их авторы нередко обращаются за материалами к коллегам из других княжеств.
Из летописного наследия рассматриваемой эпохи в относительно сохранном виде до нас дошли всего несколько летописных традиций: ростовская и владимирская — в составе Лаврентьеской летописи, новгородская — в составе Новгородской I летописи, киевская XII в. — в составе Ипатьевской летописи. Кроме того, в Ипатьевской летописи сохранилось придворное летописание князя Даниила Галицкого за первые десятилетия
XIII в. Все эти памятники исторического повествования отличаются друг от друга и по форме, и по идейному содержанию. Многословная и подробная киевская летопись плавно реагирует на частые смены власти в городе и не несет какой-то явной политической идеи. Летописание суздальских князей, изобилующее религиозной риторикой, напротив, пронизано четкой доктриной — доктриной сильной княжеской власти, явившейся в новой богоизбранной земле (те же идеи встречаются во многих нелетописных памятниках суздальской литературы этого времени). Владычная (епископская) летопись Новгорода отличается деловитостью и лаконичностью, однако за таким стилем в ней проглядывает уверенность в богоугодности новгородских интересов и новых политических порядков. Светская по окраске летопись Даниила Галицкого отражает интересы и идеалы дружинной среды. Она представляет собой жизнеописание князя Даниила Романовича, выполненное книжником, который был всецело предан своему герою и предпочитал отвлеченным рассуждениям подробности политических и военных коллизий.
Продолжилось развитие таких жанров древнерусской литературы, как агиография (жизнеописания святых и история реликвий) и гимнография (церковно-литургическая поэзия). В центре внимания агиографов и гимнографов этого времени — духовная история Руси и ее отдельных земель. Иногда в памятниках этих жанров можно уловить и политические мотивы. Самым крупным и интересным агиографическим событием рассматриваемой эпохи стал Киево-Печерского патерик — разделенное на несколько десятков новелл повествование об истории и подвижниках знаменитой обители. Патерик можно без преувеличения назвать энциклопедией русской монашеской жизни. Сложился он в первой трети XIII в. в ходе переписки двух книжников (печерского монаха Поликарпа и владимиросуздальского епископа Симона), но включил в себя и более древние тексты — начиная с XI в.
Из крупных жанров литературы следует отметить и гомилетику — духовные поучения. Их адресатами становились представители различных социальных слоев — от князей до простолюдинов. Знакомство с этой литературой позволяет понять, какие общественные пороки в наибольшей степени тревожили проповедников. Ими оказывались языческие пережитки, злоупотребления княжьих мужей, нерадение духовенства, недостаточная укорененность церковного брака, пьянство. Впрочем, проповедники не только бичевали пороки. Многие из них старались повести свою паству по пути более глубокого знакомства с истинами веры. Именно к этому стремился в своих проповедях епископ Кирилл Туровский — самый яркий и плодовитый русский писатель XII в.
Русская книжность последнего домонгольского столетия дошла до нас очень фрагментарно, и некоторые жанры представлены единственными памятниками. Таков жанр «хожений» — сохранилось описание лишь одной паломнической поездки — новгородца Добрыни Ядрейковича, побывавшего в начале XIII в. в Царьграде. Уникальным является и такое светское эпистолярное произведение, как «Слово Даниила Заточника». Это полное самоиронии и житейской мудрости письмо к князю образованного человека, надеющегося получить приглашение на службу.
Среди памятников русской литературы XII в. особняком стоит и «Слово о полку Игореве» — анонимный шедевр эпической дружинной поэзии. Литературная исключительность «Слова» даже порождала сомнения в его подлинности (рукопись поэмы погибла во время московского пожара 1812 г.). Однако большинство специалистов уверены, что памятник возник вскоре после самого похода Игоря в 1185 г. Автора восхищает сила и благородство русских князей, но он горько переживает из-за их частых «крамол», мешающих «загородить Полю ворота» и защитить «землю Русскую». Русь для него — нерасторжимое целое, спаянное единой историей и общими бедами современности. Отзвуки литературной манеры, в которой создано «Слово», можно отыскать в некоторых других сочинениях той поры. В этой манере соединились яркая и поэтичная образность устных сказаний, традиция которых уходит в языческое прошлое, с новым, христианским, восприятием жизни.
Портрет эпохи в камне. Колоритный образ первого столетия раздробленности запечатлен в каменных храмах, сохранившихся в Новгороде, Пскове, Старой Ладоге, Владимире, Суздале, Переяславле-Залесском, Юрьеве-Польском, Смоленске, Полоцке, Чернигове, Киеве, Владимире Волынском и других древнерусских городах. В архитектуре этого времени появляются новые общие черты (так, по всей Руси теперь доминирует «кубическая» одноглавая композиция церковных зданий, происходит отход от некоторых строительных и декоративных приемов XI в.), но при этом формируются и своеобразные местные школы зодчества.
Храмы Новгорода, как и его летопись, отличает лаконизм и простота внешнего убранства. Сознательно огрубляя формы, новгородские зодчие добивались неповторимой выразительности, подчеркнутой основательности своих творений. Ярким примером такого стиля является церковь Спаса-на-Нередице (1198). Своеобразной антитезой новгородскому стилю зодчества явились постройки Суздальской земли. Соединяющие в себе местные вкусы с мотивами византийской и романской архитектуры, отличающиеся утонченным аристократизмом, богатством белокаменного резного убранства, храмы этого края как нельзя лучше соответствовали тамошнему стремлению к возвеличиванию княжеской власти, к «перениманию славы» у древнего Киева. Самыми известными архитектурными памятниками Суздальской земли являются Успенский (1158—1189) и Дмитровский соборы (1194—1197) во Владимире, а также церковь Покрова-на-Нерли (1165) и уникальный комплекс княжеского дворца в Боголюбово (1158—1165). Имели свои особенности и другие региональные школы. Полоцкие и смоленские зодчие начали развивать мотив высокого башнеобразного храма (проявившийся, к примеру, в смоленской Михайло-Архангельской церкви конца XII в.). Этот мотив заинтересовал заказчиков во многих землях. Новый стиль проявил себя в Черниговской земле, во Пскове, Юрьеве и других городах. Даже в Новгороде с его особым архитектурным вкусом в 1207 г. поднялась на Торгу подражавшая памятникам этого направления церковь св. Параскевы. Быстрое распространение свежей архитектурной идеи в различных землях лишний раз указывает на сохранение единого культурного пространства Древней Руси даже в условиях начавшейся раздробленности.
Храмы, возведенные руками древнерусских мастеров, становились не только местами молитвы и средоточиями христианских святынь. В их стенах собирались библиотеки, под их сводами звучало духовное пение (дошедшие до нас русские музыкальные рукописи того времени, к сожалению, до сих пор не расшифрованы). Интерьеры храмов украшались произведениями искусства — иконами и фресками (стенными росписями по мокрой штукатурке), предметами художественного ремесла. Из перечисленных выше церквей фрески домонгольской поры частично сохранились в Успенском и Дмитровском соборах Владимира и в новгородской церкви Спаса-на-Нередице. В Новгороде, Пскове, Старой Ладоге, Суздале, Полоцке, Киеве и еще в некоторых древних русских городах можно отыскать и другие примеры церковной стенописи XII в. Время пощадило и несколько икон, написанных русскими мастерами того времени. Подобно архитектуре, изобразительное искусство отдельных русских земель имело определенные стилистические особенности, но в равной степени представляло собой развитие художественных традиций восточнохристианского мира. Нередко в храмах можно было встретить и привозные предметы. Так, самая почитаемая ныне русская икона XII в. — «Богоматерь Владимирская» — была принесена на Русь из Византии, а затем помещена князем Андреем Боголюбским в его стольном Владимире-на-Клязьме. Храмовое пространство оказывалось средоточием духовной и культурной жизни, местом пересечения традиций различных земель и народов.
