План:
1. Предварительные замечания.
2. Развитие летописания.
3. Литература русских земель и княжеств.
а) Развитие областных литератур.
б) «Слово о полку Игореве».
в) «Слово» и «Моление» Даниила Заточника.
4. Архитектура русских земель и княжеств.
5. Развитие живописного искусства.
6. Быт и нравы Древней Руси.
1. Предварительные замечания
Развитие материальной и духовной культуры русских земель в эпоху феодальной раздробленности опиралось на дальнейший подъем феодальной экономики, который напрямую был связан с существенным ростом городов как полноценных центров ремесла и торговли. По данным большинства историков и археологов, в том числе известного советского историка академика М.Н. Тихомирова, автора фундаментальной работы «Древнерусские города» (1956), в этот период количество городов на Руси выросло с 89 до 249, т.е. почти в три раза.
Разрыв политических связей между русскими землями не прервал духовного единства русских земель, а киевский митрополит признавался главой единой Русской православной церкви, которая во многом определяла весь характер и содержание культурного процесса на Руси, в том числе летописания, литературы, архитектуры и живописного искусства.
2. Развитие летописания
В эпоху феодальной раздробленности дальнейшее развитие летописания происходило как в старых летописных центрах (Киев, Новгород, Ростов), так и в новых столичных городах разных русских земель, в частности во Владимире, Галиче, Рязани и других городах.
Как полагают многие ученые, раньше других местное летописание возникло в Новгороде, хотя вопрос о времени его становления до сих пор остается предметом научной дискуссии. Одни авторы (А. Шахматов, Б. Рыбаков) древнейшим летописным сводом считали «Новгородскую Первую летопись по Синодальному харатейному списку» или «Новгородскую Первую летопись старшего извода», начало создания которой они относили к 1050-м гг., т.е. к моменту завершения постройки новгородского Софийского собора. Другие авторы (Д. Лихачев, П. Толочко, И. Данилевский) полагали, что первая новгородская летопись была создана вскоре после известного «новгородского восстания» 1136 г., ставшего переломным моментом в истории новгородской государственности. Наконец, третья группа авторов (В. Янин, М. Алешковский) полагала, что самобытное новгородское летописание возникло только в 1220-х гг.
«Новгородская Первая летопись» начиналась с описания известных событий 1015 г., положивших начало кровопролитной борьбе за власть между сыновьями Владимира Святого, и завершалась описанием событий 1209 г., когда в Новгороде вспыхнул очередной бунт городской черни, который завершился низложением посадника Дмитрия Мирошкинича. При этом надо отметить, что центральное место в этом летописном своде было отведено «новгородскому восстанию» 1136 г., в результате которого вся верховная власть в городе окончательно перешла в руки высшего новгородского духовенства и боярской аристократии.
В начале XII в. по указанию новгородского архиепископа Нифонта доместик новгородского Антониева монастыря Кирик составил хронологическое пособие к летописанию, которое в историографии получило название Софийского владычного свода. Именно на базе этого свода началась переработка всего княжеского летописания, созданного в предшествующий период. Современный филолог профессор А.А. Гиппиус в своей диссертации «Лингво-текстологическое исследование Синодального списка Новгородской первой летописи (1996), предположил, что этот пересмотр летописных материалов начался в 1132 г., т.е. за несколько лет до известного «новгородского восстания». Более того, он предположил, что именно этот год стал переломным годом в истории всего новгородского летописания, когда княжеская летопись окончательно перешла в руки владычных летописцев и далее продолжалась как летопись Софийского собора, где находилась резиденция новгородского владыки. Однако большинство ученых (Д. Лихачев, П. Толочко, И. Данилевский, А. Петров) считает, что кардинальная переработка княжеского летописания была непосредственно связана с «новгородским восстанием» 1136 г. и изгнанием князя Всеволода с новгородского престола.
По мнению большинства историков, активное участие в этой работе принял настоятель новгородской церкви Святого Якова Герман Воята. Академик П.П. Толочко предположил, что записи Германа Вояты, сделанные им в 1140―1180-хгг., были его личным дневником, поскольку он не только подробно поведал о крупнейших исторических событиях той поры, но и детально изложил бытовую сторону жизни своих земляков, как простых горожан, так и новгородской знати.
Следует особо подчеркнуть, что в отличие от летописной традиции других русских земель новгородские летописи создавались не в тиши монастырских келий, а в среде белого духовенства, в частности, при дворе новгородского архиепископа. Этим обстоятельством и объясняется тот факт, что:
1) в отличие от высокопарного летописного слога большинства русских княжеств, в частности, Киева, Владимира и Галича, где часто можно было встретить широкие эпические обобщения и исторического, и церковного, и политического характера, новгородские летописцы фиксировали в основном только те важнейшие события и факты, которые происходили в самом городе или его округе;
2) все новгородские летописцы были хорошо знакомы с повседневной жизнью своих земляков из разных социальных слоев, поэтому часто «злоупотребляли» чисто бытовыми сюжетами и описанием совершенно рядовых событий из жизни горожан;
3) практически все новгородские летописцы так и не смогли преодолеть ограниченность местного патриотизма и подняться до уровня общерусских интересов и задач. Этим обстоятельством во многом объяснялся тот хорошо известный факт, что очень часто в новгородских летописных сводах содержались совершенно иные, отличные от прочих русских земель, оценки многих важнейших политических и исторических событий той поры.
Крупным летописным центром эпохи феодальной раздробленности было Галицко-Волынское княжество. Время создания Галицко-Волынского летописного свода до сих пор является предметом давней научной дискуссии, но большинство исследователей (Л. Черепнин, В. Пашуто, Н. Котляр, П. Толочко, А. Ужанков) считает, что он был создан в конце XII ― начале XIII вв. и сохранился в составе знаменитой Ипатьевской летописи.
По мнению многих ученых (Л. Черепнин, В. Пашуто, П. Толочко), Галицко-Волынский летописный свод состоял из трех основных частей:
• Начальной Галицкой летописи, излагавшей события 1199―1211 г. (автор книжник Тимофей);
• Второй Галицкой летописи, которая повествовала о борьбе князя Даниила Романовича за великокняжеский престол в 1220—1240-х гг. (автор тысяцкий Демян);
• Волынской летописи, где излагались события 1262—1292 гг. (анонимный автор-монах Холмского монастыря).
Хотя известный украинский историк профессор Н.Н. Котляр, который детально исследовал данный вопрос в своей фундаментальной монографии «Галицко-Волынская летопись XIII в.» (1993), утверждал, что в составе этого летописного свода было девять различных повестей («летописей»).
Основное место в этом летописном своде занимали разные сюжеты, посвященные борьбе за власть между галицко-волынскими князьями и влиятельными группировками боярской знати двух столичных городов — Галича и Владимира-на-Волыни. Симпатии галицко-волынских летописцев были явно на стороне двух великих князей — Романа Мстиславича (1172—1205) и его старшего сына Даниила Романовича (1238―1264), которых безымянные авторы прославляли как истинных патриотов, собирателей и защитников родной земли. Более того, по мнению целого ряда авторов (В. Кусков, П. Толочко), Галицко-Волынский летописный свод представлял собой подробную биографию великого князя Даниила Галицкого, написанную в возвышенном панегирическом стиле.
Говоря о летописной традиции Юго-Западной Руси, следует отметить тот факт, что, по мнению многих историков (Л. Черепнин, В. Пашуто, А. Кузьмин, Н. Котляр), в Галицко-Волынском летописном своде полностью отсутствовала традиционная «погодная сетка», которая была характерна для всех остальных летописных сводов. Хотя ряд украинских историков (М. Грушевский, П. Толочко) отрицает исключительно повествовательный характер галицко-волынского летописания и утверждает, что его погодная разбивка была осуществлена уже в конце XIII в., но затем испорчена безымянным составителем Ипатьевской летописи.
По мнению большинства историков (М. Приселков, А. Насонов, И. Данилевский), примерно в те же годы появился Киевский великокняжеский свод, создание которого обычно датируют 1199―1200 гг. Попытка профессора В.Т. Пашуто отнести создание этого свода к 1238 г. не получила поддержки у большинства его коллег. Считается также, что этот летописный свод был составлен при великом князе Рюрике Ростиславиче (1194—1201) игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем.
Как правило, к основным источникам Киевского великокняжеского свода относят:
• киевский свод Святослава Всеволодовича, который завершается описанием его кончины в 1173 г.;
• семейную хронику Ростиславичей, а точнее, сборник некрологов и мортирий братьев Рюрика Ростиславича, составленный в том же Выдубицком монастыре;
• семейный летописец черниговского князя Святослава Ольговича и его сыновей, Олега и Игоря, который был доведен до 1198 г.;
• княжеский летописец Переяславля Южного, повествующий о военных подвигах тамошнего князя Владимира Глебовича, доведенный до его кончины в 1187 г.
По устоявшемуся мнению историков, киевское летописание той поры носило двоякий характер, поскольку с одной стороны, оно как бы продолжило летописную традицию «Повести временных лет», но с другой стороны, утратило прежний общегосударственный характер и превратилось в чисто семейную летопись киевских князей. Киевское летописание велось непрерывно в течение всего XII в., однако достоверных данных о продолжении этой традиции после смерти Рюрика Ростиславича нет.
В конце XII в. крупным летописным центром становится Северо-Восточная Русь. Вопрос о времени начала владимиро-суздальского летописания также является предметом давней научной дискуссии. Одни историки (М. Приселков, Ю. Лимонов) относят время его становления к 1120-м гг., т.е. началу правления суздальского князя Юрия Долгорукого (1125—1155). Их оппоненты (Н. Костомаров, П. Толочко) полагают, что первый местный летописный свод был создан только при Андрее Боголюбском (1157―1174) в 1158―1160 гг., когда здешнее летописание превращается в регулярную хронику с погодным изложением важнейших событий.
Первым крупным сводом стал Владимирский летописный свод, который, по мнению большинства историков, был создан в 1174―1177 г. при Успенском соборе его настоятелем епископом Федулом. При составлении этого свода были использованы различные источники, в том числе «Ростовский летописный сборник», созданный при Юрии Долгоруком, а также ряд литературно-церковных произведений, в частности, «Житие Леонтия Ростовского», «Слово о милости божьей к Андрею Боголюбскому», «Слово на Покров», «Сказание о победе над болгарами 1164 года и празднике Спаса» и «Завещание Георгия Симоновича».
Летописная традиция Северо-Восточной Руси не замыкалась на освещении событий местного масштаба, а ярко отражала важнейшие события всех русских земель, в том числе доставление на кафедры митрополитов и епископов, антиполовецкие походы русских князей и т.д.
В 1180-х гг. при Всеволоде Большое Гнездо (1176―1212) этот летописный свод постоянно пополнялся новым фактическим материалом как церковного, так и внецерковного характера. По мнению ряда ученых (А. Муравьев, В. Кучкин), владимирская летопись того периода часто излагала многие события в форме церковных проповедей, что, вероятнее всего, объяснялось тем обстоятельством, что летописание по-прежнему находилось под неусыпной опекой столичного епископата и кафедрального Успенского собора.
В 1193 г. по указанию Всеволода Большое Гнездо первая редакция Владимирского свода была подвергнута очень тщательной переработке, установить причины которой до сих пор не удалось. Ученые лишь отмечают тот факт, что новая редакция Владимирского свода по-прежнему была написана в русле прославления сильной княжеской власти и сохранила заметный налет церковности. Кроме того, в эту редакцию был введен целый ряд новых материалов, в частности «Летописец» Переяславля-Южного, который считался исконной отчиной всех владимиро-суздальских князей.
Владимирская летопись, которая была обильно украшена библейскими цитатами и всевозможными церковными поучения, уделяла большое внимание и чисто мирским делам. Симпатии владимирских летописцев явно были на стороне Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, которые не только жестко проводили политику укрепления великокняжеской власти, но и активно вмешивались в общерусские дела. Одним из лучших рассказов этого свода по праву считается историческая «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», которая носит ярко выраженный житийный характер. Вопрос об авторстве этой повести до сих пор является дискуссионным, поскольку одни ученые (Б. Рыбаков, Д. Лихачев, Н. Воронин, П. Толочко) считают, что ее автором был великокняжеский слуга Кузьмище Киянин, а другие (М. Погодин, М. Приселков) полагают, что им был настоятель Успенского собора Федул.
В начале XIII в. церковный характер владимирского летописания, видимо, перестал отвечать интересам великокняжеской власти, и третья редакция Владимирского свода, созданная в 1212 г., уже разительно отличалась своим светским характером и содержанием. Не затрагивая общей схемы русской истории и идейной направленности двух предшествующих сводов, «авторский коллектив» новой редакции Владимирского свода убрал из него многочисленные церковные наслоения не только назидательного и поучительного, но и фактического характера.
3. Литература русских земель и княжеств
а) Развитие областных литератур
В XII — первой трети XIII вв. развитие церковной и светской литературы в значительной степени было связано с политическими интересами местных феодальных центров. И церковная, и даже светская литература все дальше стала отходить от освещения чисто житейских и политических вопросов, и в многочисленных церковных поучениях, сказаниях и проповедях ведущее место начинают занимать далекие от реальной и повседневной жизни «истины веры» и «благочестия».
Крупнейшим центром развития русской литературы было Владимиро-Суздальское княжество, где во второй половине XII — начале XIII вв. были созданы такие известные литературные произведения, как «Слово о милости божьей к Андрею Боголюбскому», «Сказание о победе над булгарами 1164 года и празднике Спаса», «Сказание об обретении мощей Леонтия Ростовского», «Слово на Покров» и многие другие.
Еще одним центром литературного творчества был Господин Великий Новгород, где в тот период были созданы первое оригинальное агиографическое произведение — «Житие Варлаама Хутынского», а также целый ряд популярных «хождений», в частности, «Сказание о Софии в Царьграде», «Книга паломника», повествующая о путешествии в Царьград Добрыни Ядрейковича в 1200—1204 гг., и «Повесть о взятии Царьграда фрягами (крестоносцами)» в 1204 г.
Среди выдающихся памятников церковно-религиозной литературы той поры следует особо выделить сочинения Кирилла Туровского и Климента Смолятича.
Климент Смолятич (ум. 1164) известен, прежде всего, тем, что был вторым, после митрополита Илариона, природным «русаком», вставшим во главе Русской православной церкви в 1147 г. К большому сожалению, до нас дошло лишь одно сочинение Климента Смолятича — его знаменитое «Послание пресвитеру Фоме», который был духовником смоленского, а затем великого киевского князя Ростислава Мстиславича. Правда, академик Н.И. Срезневский утверждал, что Климент Смолятич был автором очень интересного произведения ораторского красноречия «Слова о любви Климова», но большинство ученых отрицают этот факт.
Что касается самого «Послания», то оно знаменательно не только тем, что именно в нем Климент Смолятич убедительно опроверг лживые обвинения пресвитера Фомы о незаконном занятии им митрополичьей кафедры, но и тем, что в нем содержались многочисленные выдержки из различных сочинений выдающихся античных авторов, в частности Гомера, Аристотеля и Платона, что зримо говорило о высокой учености предстоятеля Русской православной церкви.
Кирилл Туровский (ум. 1182) был видным деятелем Русской православной церкви и автором целого ряда ярких церковных и публицистических произведений, в том числе «Послания к Андрею Боголюбскому», восьми торжественных «Слов», двух «Поучений» и двадцати двух молитв. Самыми известными его произведениями стали «Поучение о слепце и хромце» и «Притча о человеческой душе», которую иногда именуют «Притчей о душе и теле».
Первый трактат носил более светский, нежели церковный характер, поскольку был прямо направлен против великого владимирского князя Андрея Боголюбского и ростовского архиепископа Федорца, что красноречиво говорит об активном участии епископа Кирилла в политической борьбе того времени. А второй трактат носил больше философский и богословский характер, поскольку в своей «Притче», опираясь на каноны православного христианского вероучения, он дает собственное толкование смысла человеческого бытия, размышляет о характере взаимоотношений светской и церковной власти и активно выступает в роли защитника единства всей Русской земли.
На рубеже XII—XIII вв. был создан большой компилятивный памятник церковной литературы — так называемый «Киево-Печерский патерик», который представлял собой сборник разнообразных поучений, рассказов и «житий святых». Большинство литературных сочинений, вошедших в этот «Патерик», сложились значительно раньше, но сохранились они именно в составе этого произведения. Основу самого «Патерика» составляли два литературных сочинения — «Послание» суздальского епископа Симона к монаху Киево-Печерского монастыря Поликарпу и «Послание» самого Поликарпа к игумену того же монастыря Анкидину. В этих двух «Посланиях» содержались различные повести и рассказы о знаменитых монахах Киево-Печерского монастыря и о тех важнейших исторических событиях, которые произошли в ту далекую эпоху. При этом надо отметить тот факт, что авторы этих посланий активно проводили идею главенства Киево-Печерской обители по отношению к другим святым обителям Древней Руси. Чуть позднее «Послания» Симона и Поликарпа были дополнены «Житием Феодосия Печерского» и «Сказанием о черноризцах печерских», и именно в таком виде до нас дошла древнейшая рукопись этого «Патерика», созданная в 1406 г. по указанию тверского епископа Арсения.
б) «Слово о полку Игореве»
Настоящим шедевром древнерусской литературы, содержащим великие идеи единства всех русских земель, гуманизма и патриотизма, по праву считается знаменитое «Слово о полку Игореве», которое повествовало о походе новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г.
Единственный известный список этого «Слова» сохранился в составе «Рукописного сборника» XVI в., в который также входили «Хронограф» XIV в., «Сказание об Индии богатой», «Повесть об Акире Премудром», «Девгениево деяние» и ряд других литературных сочинений Древней Руси. Первоначально этот сборник принадлежал Спасо-Ярославскому монастырю. Когда этот монастырь был упразднен Екатериной II, его настоятель Иоиль Быковский в 1787 г. продал этот сборник известному меценату и собирателю древнерусских рукописей графу А.И. Мусину-Пушкину.
В 1800 г., благодаря блестящей работе известных историков-архивистов А.Ф. Малиновского, Н.Н. Бантыш-Каменского и Н.М. Карамзина, А.И. Мусин-Пушкин опубликовал сам текст этого «Слова» и сопроводил его переводом на современный русский язык, вступительной статьей и примечаниями к нему. В 1812 г. все рукописное собрание выдающегося русского мецената трагически погибло в огне московского пожара, в результате чего в руках исследователей сохранился только печатный текст этого «Слова», а также несколько выписок-копий, сделанных с оригинала. Очень интересная и богатая информация о походе князя Игоря на половцев содержалась также в одноименной летописной «Повести», которая сохранилась в составе Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, созданных в конце XIV ― начале XV вв.
По мнению многих авторов (Н. Гудзий, Д. Лихачев, В. Кусков), Ипатьевская летопись, возникшая на юге, фактически точно, очень подробно и с большим сочувствием излагала события этого похода и его трагический исход. Ряд советских историков (Б. Рыбаков) обратили особое внимание на сюжетные и текстуальные параллели между этим вариантом «Повести» и «Словом о полку Игореве», сделав предположение, что автором этой летописной «Повести» был либо непосредственный участник этого похода, либо человек близкий к князю Игорю. В то же время Лаврентьевская летопись, которая создавалась на северо-восточных рубежах Руси, напротив, содержала очень сухой, предельно лаконичный и назидательный рассказ об этом знаменитом походе, что, вероятнее всего, говорит о том, что эта редакция летописной «Повести» была вторичного порядка.
Исторической основой создания «Слова о полку Игореве» стали следующие события. В 1183 г. великий киевский князь Святослав Всеволодович (1176—1194), возглавив коалицию южнорусских князей, совершил удачный поход против половцев, в ходе которого нанес сокрушительное поражение кочевникам и взял в плен хана Кобяка, которого затем обезглавили в Киеве. В этом походе должны были принять участие и новгород-северские князья во главе с Игорем Святославичем (1151―1202), однако из-за страшной гололедицы его дружины не успели влиться в ряды этой коалиции. И тогда весной 1185 г. князь Игорь во главе дружин курского князя Всеволода, путивльского князя Владимира и рыльского князя Святослава, которые приходились ему, соответственно, младшим братом, старшим сыном и родным племянником, вышел в новый поход против половцев. Этот поход не только закончился грандиозным поражением русских дружин на реке Каяле, но и пленением всех оставшихся в живых русских князей.
В исторической науке до сих пор существует целый ряд острых проблем, связанных с изучением этого памятника древнерусской литературы.
1) Самой «сенсационной» проблемой был и остается вопрос о времени создания этого произведения. Практически сразу после публикации «Слова о полку Игореве» представители так называемой «скептической школы» (М. Каченовский, О. Сенковский) впервые высказали сомнения в подлинности этого произведения, но в XIX в. практически все крупные ученые не ставили под сомнение его аутентичность. Однако уже в 1910—1940-х гг. французские слависты Л. Леже и А. Мазон выдвинули новые скептические гипотезы относительно происхождения «Слова». По мнению профессора А. Мазона, «Слово о полку Игореве» было создано в конце XVIII в. по образцу знаменитой «Задонщины», а в качестве сюжета этого произведения был использован обзор каких-то реальных событий XII в., сделанный В.Н. Татищевым по несохранившимся летописным сводам.
Всем скептикам неоднократно возражали многие историки и лингвисты (В. Андрианова-Перетц, М. Тихомиров, Д. Лихачев, Б. Рыбаков), однако самые убедительные аргументы в пользу подлинности «Слова о полку Игореве» впервые предложил известный американский лингвист Р.О. Якобсон, который подробно опроверг все основные положения работ А. Мазона (1948), доказав полное соответствие языковых черт «Слова» другим аутентичным памятникам Древней Руси. Помимо чисто лингвистических доказательств он привел большой объем литературных параллелей и сделал подробный анализ поэтики «Слова».
В 1960-х гг. гипотезу о подложности «Слова» стал активно поддерживать известный советский историк профессор А.А. Зимин, который написал специальное исследование «Слово о полку Игореве» (1964). В связи с этим обстоятельством в Академии наук СССР даже состоялось закрытое совещание по этому вопросу, на котором он был подвергнут жесткой и вполне обоснованной критике со стороны многих авторитетных ученых, и его книга была отправлена в спецхран.
В 1970―1980-х гг. идеи А. Мазона и А.А. Зимина были активно поддержаны целым рядом немецких и австрийских филологов-скептиков, в том числе К. Трестом, М. Хендлером и Р. Айтцетмюллером. Более того, после краха советского политического строя ряд ближайших соратников и учеников покойного профессора А.А. Зимина, известные либеральные историки В.Б. Кобрин, Я.С. Лурье и А.Л. Хорошкевич в чисто корпоративных и политических целях вновь возродили идеи А.А. Зимина, а уже в 2006 г. был опубликован расширенный вариант его старой книги. Тогда же, в 2003 г., эти идеи были активно поддержаны и развиты известным американским славистом Э. Кинаном.
Одновременно с идеями А. Мазона, А.А. Зимина, Э. Кинана и других скептиков, относивших создание «Слова» к концу XVIII в., появились новые гипотезы о времени его создания. Например, ленинградский профессор Д.Н. Альшиц считал, что этот выдающийся памятник русской литературы был создан в период между 1223―1237 гг. и был посвящен трагической битве на реке Калке, где погибли тысячи русских ратников и много русских князей. А другой ленинградский историк профессор Л.Н. Гумилев, поддержав исходный тезис о том, что «Слово» было создано в XIII в., заявил, что это иносказательное сочинение было посвящено монгольскому нашествию на Русь, хотя само это «нашествие» он отрицал!
Все эти обстоятельства вынудили ряд современных ученых, в частности, академика А.А. Зализняка и профессора А.А. Горского, вновь обратиться к этой старой проблеме. Выдающийся российский лингвист академик А.А. Зализняк в своей фундаментальной монографии «"Слово о полку Игореве": взгляд лингвиста» (2006), детально рассмотрев язык «Слова», более чем убедительно показал, что гипотетический фальсификатор XVIII в. для того, чтобы создать его текст, должен был обладать огромным количеством точных знаний, полученных лингвистической наукой только в XIX—XX вв. Критически рассмотрев все лингвистические аргументы против подлинности «Слова», А.А. Зализняк однозначно отметил, что вероятность его поддельности исчезающе мала.
Если говорить по существу, то подавляющее большинство ученых (В. Андрианова-Перетц, Д. Лихачев, Б. Рыбаков, А. Кузьмин, О. Творогов, А. Зализняк, А. Горский) вполне справедливо полагает, что «Слово о полку Игореве» было создано по горячим следам того знаменитого похода, примерно в 1185―1188 гг.
2) Кто был автором «Слова о полку Игореве». Эта проблема до сих пор остается одной из самых загадочных страниц истории создания «Слова». В частности, разные скептики, относившие его создание к концу XVIII, приписывали его авторство то архимандриту Иоилю Быковскому (А. Мазон, А. Зимин), то А.И. Мусину-Пушкину и Н.Н. Бантышу-Каменскому (А. Мазон), то Н.М. Карамзину (М. Хендлер, Р. Айтцетмюллер, К. Трост), то чешскому филологу Йозефу Добровскому (Э. Кинан).
Все сторонники подлинности «Слова» также спорят об авторстве этого произведения, но все они безоговорочно признают тот непреложный факт, что им мог быть только современник тех исторических событий. В числе предполагаемых авторов «Слова» назывались и галицкий книжник Тимофей, и словутный певец Митуса, и тысяцкий Рагуил, и некий певец Ходына, и великий киевский князь Святослав Всеволодович, и даже сам князь Игорь Святославич. На наш взгляд, наиболее достоверной гипотезой является точка зрения академика Б.А. Рыбакова, который в своих известных работах «"Слово о полку Игореве" и его современники» (1971) и «Русские летописцы и автор “Слова о полку Игореве”» (1972) утверждал, что автором этого произведения был киевский тысяцкий Петр Бориславич, написавший до этого «Житие великого киевского князя Изяслава Мстиславича». Позднее эту точку зрения в той или иной мере поддержали Д.С. Лихачев, О.В. Творогов, В.Ю. Франчук и другие историки и лингвисты.
3) Какова жанровая специфика «Слова». Одни ученые (И. Срезневский, И. Еремин) говорили о том, что название этого произведения и его структура, т.е. вступление, повествование и эпилог, типологически связаны с жанром ораторского красноречия. Другие авторы (В. Кусков) утверждают, что в рамках «Слова» соединились жанры «жития», исторической повести и исторической песни, в которых автор выступает не как простой агиограф или историк-летописец, а как очень яркий и талантливый поэт-публицист, мастер поэтической метафоры и ритмической прозы. Наконец, третья группа авторов (Д. Лихачев) полагает, что в «Слове» нашли свое воплощение два старинных фольклорных жанра — «слава», т.е. прославление русских князей, и «плач», т.е. оплакивание трагических событий, связанных с гибелью русского войска и пленением русских князей.
в) «Слово» и «Моление» Даниила Заточника
Скудность исторических фактов, а также их явно легендарный характер стали причиной возникновения различных версий и жизни самого Даниила Заточника, и его социального положения, и времени создания этих произведений, и их адресата. Все версии по данной проблеме, как справедливо заметил профессор В.В. Кусков, во многом носят гипотетический характер. В центре внимания большинства ученых до сих пор находятся несколько основных проблем:
1) Когда были созданы «Слово» и «Моление» Даниила Заточника. Проблеме датировки «Слова» и «Моления» и их соотношения друг с другом посвящено много научных работ разного содержания и качества. Например, профессора И.У. Будовниц, Б.А. Романов и Н.Н. Воронин доказывали приоритет «Слова». А их оппоненты, академики В.А. Перетц, Н.К. Гудзий и В.М. Гуссов утверждали, что значительно раньше было создано «Моление». Что касается конкретной датировки создания этих сочинений, то на наш взгляд, ближе к истине те авторы (Б. Романов, В. Кусков, А. Муравьев), которые утверждают, что «Слово» Даниила Заточника было создано в 1197 г., а «Моление» Даниила Заточника возникло в 1229 г.
2) Каков был социальный статус Даниила Заточника. На сей счет также существует много различных точек зрения. Академик Ф.И. Буслаев утверждал, что он был сыном княжеской рабыни, академик Н.К. Гудзий считал его боярским холопом, профессор И.У. Будовниц полагал, что Даниил Заточник был дворянином, академик М.Н. Тихомиров называл его ремесленником, профессор Б.А. Романов говорил, что Даниил Заточник был человеком, не имеющим определенного социального статуса, а академик Д.С. Лихачев считал его первым русским интеллигентом.
3) Кто был адресатом этих сочинений. Наибольшие споры вызывает вопрос о том, кому было адресовано «Слово» Даниила Заточника. Одни ученые называют адресатом «Слова» ростово-суздальского князя Юрия Долгорукого (1125―1155), другие полагают, что им был галицкий князь Андрей Добрый (1100—1142), третьи утверждают, что это «Слово» было адресовано великому владимирскому князю Андрею Боголюбскому (1157—1174), наконец, четвертые авторы считают, что адресатом «Слова» был новгородский князь Ярослав Владимирович (1182―1199). Что касается адресата «Моления», то в данном случае наблюдается значительно большее единодушие и подавляющая часть ученых сходится во мнении, что им был внук Юрия Долгорукого, переяславский князь Ярослав Всеволодович (1212―1238).
4) Проблема авторства этих сочинений также остается предметом острой научной дискуссии. На наш взгляд, вероятнее всего автором «Слова» был новгородский ремесленник Даниил Заточник, который из заточения обращался с посланием-просьбой к новгородскому князю Ярославу Владимировичу. А автором «Моления» был псевдо-Даниил или Даниил Заточник-Второй — служилый человек Северо-Восточной Руси, который, будучи также заточенным, обращался с аналогичным посланием-просьбой к переяславскому князю Ярославу Всеволодовичу.
По мнению целого ряда советских ученых (Д. Лихачев, В. Кусков, А. Муравьев), «Слово» Даниила Заточника было единственным литературным памятником Древней Руси, вышедшим из демократических кругов, где содержалось много сочных и предельно точных описаний бытовых и социальных отношений той поры, изложенных в форме разнообразных притч, поучений, афоризмов и изречений. А «Моление» Даниила Заточника, где соединились и просьба-послание, и религиозное поучение, и обличительное слово, и панегирик, напротив, было написано с позиций прославления сильной княжеской власти. Академик Д.С. Лихачев, один из авторов известной монографии «Смех в Древней Руси» (1984), утверждал, что «Моление» Даниила Заточника знаменовало собой возникновение нового скоморошьего жанра в русской литературе. Кроме того, это сочинение являлось блестящим сборником множества гномий-афоризмов, которые придавали особый колорит и неповторимость этому произведению. Вообще же надо сказать, что одним из излюбленных чтений в Древней Руси были как раз различные сборники гномий-афоризмов, в том числе «Стословец Геннадия» и многочисленные «Азбуковники» и «Пчелы».
4. Архитектура русских земель и княжеств
Практически во всех новых феодальных княжествах, которые к середине XII в. окончательно освободились от опеки Киева, велось грандиозное каменное строительство. Многие столицы новых русских княжеств соперничали между собой, стараясь всеми силами и средствами подчеркнуть либо могущество и значение своих правителей-князей, либо политическую и экономическую мощь своих боярских кланов.
Надо особо отметить тот факт, что русская архитектура второй половины XII ― первой трети XIII вв. в целом сохраняла те общие черты, которые были присущи предыдущему периоду, поскольку практически все культовые постройки той поры имели традиционную крестово-купольную композицию, апсиды, мощные световые барабаны и купола. Вместе с тем, в этот период все отчетливее стал проявляться местный архитектурный стиль, который постепенно получил устойчивый характер и определил облик многих русских городов на несколько десятилетий и даже столетий вперед. Например, новгородские постройки отличались строгими пропорциями и отсутствием каких-либо внешних украшений. Для ростово-суздальской архитектурной школы, напротив, была характерна изящная декоративная выразительность в виде разнообразных аркатурных поясов и каменной резьбы. А в культовых памятниках южнорусских земель было заметно стремление частично переработать крестово-купольную композицию и найти башеннообразное решение верхней части храмовых построек.
Архитектурная стилистика второй половины XII — первой трети XIII вв. отличалось от зодчества Киевской Руси:
• значительно меньшей масштабностью самих культовых построек,
• поиском более простых, но в то же время более изящных архитектурных форм и
• более сдержанной и менее вычурной отделкой внутреннего убранства каменных соборов, храмов и церквей.
Более того, наиболее типичными постройками той поры постепенно становятся одноглавые кубические храмы с подзакомарным покрытием, массивным центральным барабаном и всего одним куполом.
В тот период грандиозное каменное строительство культовых и гражданских зданий велось практически во всех русских землях, но особенно в Новгородской земле и во Владимиро-Суздальском княжестве.
В новгородских землях в тот период, как правило, строили кубические четырехстолпные однокупольные церкви с тремя апсидами и деревянными хорами, которые отличались особой северной суровостью, монументальностью и простотой форм. К таким характерным постройкам, которые сохранились до наших дней, относятся церковь Благовещения в Аркажах (1179), церковь Петра и Павла на Синичьей горе (1185―1192), церковь Спаса на Нередице (1198) и церковь Параскевы Пятницы на Ярославовом дворище (1207).
Помимо Новгорода и его окрестностей, много памятников русского зодчества было создано в Пскове и Старой Ладоге. Древнейшими памятниками псковской архитектуры являлись Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря (1156), построенный по указанию новгородского архиепископа Нифонта, и кафедральный собор Иоанна Предтечи Иванова монастыря (1173), который по своей архитектуре и внутреннему убранству стал предтечей знаменитой новгородской церкви Спаса на Нередице (1198). Из староладожских построек наиболее интересными культовыми памятниками были церковь Святого Георгия (1160) и церковь Успения (1172), которые по своей стилистике были близки новгородским культовым постройкам: тот же кубический четырехстолпный храм с тремя апсидами и одним массивным куполом в центре светового барабана.
Не менее широкий размах получило каменное зодчество и во Владимиро-Суздальском княжестве. Самыми известными ранними постройками той поры стали Спасский собор на реке Трубеж в Переяславле-Залесском (1152―1160) и церковь Бориса и Глеба в селе Кидекше под Суздалем (1152). Надо подчеркнуть то обстоятельство, что практически все залесские церкви и храмы строились из местного белого известняка, придававшего культовым постройкам особенно светлый и нарядный вид.
Как правило, при возведении всех культовых и гражданских зданий местные мастера придерживались строгих строительных навыков и приемов: сначала из тесаных белокаменных камней выкладывались внутренние и внешние стены самого здания, затем пространство между ними заполнялось каменным ломом и валунами, и только после возведения нижнего каркаса здания края стен скреплялись специальным раствором, сделанным из жидкого известняка. По своей технике эта кладка очень напоминала постройки Галицко-Волынской Руси, поскольку, как установил профессор Н.Н. Воронин, в строительстве многих здешних храмов принимали самое активное участие выходцы из южнорусских земель.
Наибольшего расцвета архитектура Владимиро-Суздальской Руси достигла во второй половине XII — начале XIII вв., когда во Владимире были построены белокаменные Золотые ворота с надвратной церковью Ризположения (1158—1164), увенчанной массивным золотым куполом, а на территории самого владимирского детинца были воздвигнуты два выдающихся памятника русской архитектуры — Успенский и Дмитровский соборы.
Кафедральный Успенский собор был воздвигнут по приказу Андрея Боголюбского в 1158—1161 гг., который именно тогда перенес во Владимир столицу своего княжества. Во времена Всеволода Большое Гнездо, после грандиозного пожара в 1185 г. этот собор был частично перестроен, и в результате первоначально одноглавый шестистолпный трехнефный храм стал пятинефным и пятиглавым. Внешняя и внутренняя отделка Успенского собора поражала современников и потомков своей красотой и роскошью: тонкие и изящные столпы внутри храма создавали впечатление значительно большей высоты и более широкого пространства, а богато декорированный аркатурно-колончатый пояс, украшавший внешний фасад здания, придавал ему необычайно праздничный и светлый облик. Сам фасад собора, благодаря членению пилястрами, казался значительно наряднее и шире, чем был на самом деле. Между колоннами поясного украшения помещались фресковые изображения святых, а в алтарной части храма помещался очень красивый и изящный иконостас, центральное место в котором занимала знаменитая икона «Владимирской Богоматери», вывезенная Андреем Боголюбским из Киева в 1169 г.
Не менее великолепным был Дмитровский собор, построенный в 1194—1197 гг. по приказу Всеволода Большое Гнездо. Значительно уступая по своим размерам Успенскому собору, он был построен в стилистике обычных четырехстолпных одноглавых храмов и выполнял роль княжеской домовой церкви на государевом (княжеском) дворе. Напоминая своими размерами и пропорциями Спасский собор Переяславля-Залесского, Дмитровский собор особо выделялся исключительно богатой отделкой. По горизонтали весь фасад храма делился на три яруса. Самый нижний ярус здания, почти лишенный украшений, в западной своей части был прорезан богато обработанным порталом, т.е. входом в храм. Средний ярус представлял собой декорированный колончатый или аркатурный пояс с богатой каменной резьбой. А верхний ярус, включая купольный барабан и закомары, также был украшен богатой и изящной резьбой по белому камню.
В этом богатом и изящном орнаменте русские камнерезы не только изобразили многих православных святых, в том числе благоверных князей Бориса и Глеба, но и украсили фасад здания изображением различных растений, птиц и библейских животных. Кроме того, в центральной (портальной) части собора из камня были вырезаны три фигуры библейского царя Давида, а в одной из закомар был изображен великий князь Всеволод Большое Гнездо в окружении своих сыновей.
С культом Богородицы, очень почитаемой на Северо-Востоке Руси, была связана постройка целого ряда приходских церквей и грандиозных кафедральных храмов и соборов. Среди этих многочисленных построек подлинным шедевром русского зодчества по праву считается церковь Покрова на Нерли под княжеским селом Боголюбовом, которая была построена в 1165 г. в честь победы русского оружия над соседней Волжской Булгарией. Эта церковь была построена в традициях четырехстолпного однокупольного храма и украшена небольшим, но очень выразительным аркатурным пояском и прекрасной резьбой по камню с изображением библейского царя Давида и множества фигур библейских птиц, львов и грифонов.
Ко времени создания церкви Покрова на Нерли относится и строительство грандиозного дворцового комплекса в селе Боголюбово на реке Клязьме под Владимиром, который стал главной княжеской резиденцией Андрея Боголюбского. По данным профессора Н.Н. Воронина, проводившего раскопки этого дворцового комплекса, замок великого князя представлял собой хорошо укрепленный каменный детинец с высокими земляными валами и множеством деревянных и каменных построек внутри. В центре замка находился одноглавый каменный собор и двухэтажный каменный дворец, который, увы, был полностью разрушен в годы Батыева нашествия.
В начале XIII в. на Северо-Востоке Руси возникают новые центры каменного зодчества, в частности Ростов Великий, Суздаль, Ярославль, Юрьев-Польский, Переяславль-Залесский и многие другие города. Среди культовых построек той поры наиболее интересными памятниками были:
• собор Рождества Богородицы в Суздале, воздвигнутый в 1222—1225 гг. из белого тесаного камня и украшенный аркатурным поясом и каменной резьбой. Этот собор украшала фресковая роспись с элементами нового «растительного орнамента». Особой достопримечательностью этого собора были так называемые «Корсунские врата», являвшие собой выдающийся образец ювелирного искусства русских ремесленников конца XII — начала XIII вв.;
• Георгиевский собор Юрьева-Польского, построенный в 1230—1234 гг. по указанию здешнего князя Святослава Всеволодовича (1212―1246). Он представлял собой однокупольный четырехстолпный храм, богато украшенный так называемым «ковровым рисунком», где религиозные сюжеты и изображения святых были тесно переплетены с орнаментальной резьбой, богато стилизованной растительными мотивами и изображением фантастических чудовищ. К сожалению, этот собор не сохранился в первозданном виде, поскольку после обрушения верхних сводов и купольного барабана в 1471 г. он был неверно перестроен московским зодчим Василием Ермолиным, и в силу этого печального обстоятельства утратил свой первоначальный вид.
Архитектура Южной, Юго-Западной и Западной Руси, в силу целого ряда объективных причин и, прежде всего, разрушительных последствий монгольского нашествия и постоянных пограничных войн с соседями, сохранилась гораздо хуже, чем в новгородских и владимиро-суздальских землях. В настоящее время уцелело всего несколько культовых построек, созданных в ту эпоху, в частности Кирилловская (1146), Васильковская (1183) и Трехсвятительная (1183) церкви в Киеве, Васильевская церковь в Овруче (1197), церковь Апостолов в Белгороде (1197) и церковь Параскевы Пятницы в Чернигове (1198—1202), воздвигнутые знаменитым русским архитектором Петром Милонегом, Спасо-Преображенский собор Евфросиниевского монастыря в Полоцке (1161), Успенский собор во Владимире-Волынском (1160), церковь Бориса и Глеба (Коложская церковь) в Гродно (1166―1170) и церковь святого Пантелеимона в Галиче (1200).
5. Развитие живописного искусства
Развитие русского живописного искусства во второй половине XII ― первой трети XIII вв. развивалось в тех же жанровых формах, что и в предшествующий период, т.е. станковой и монументальной живописи.
Значительно меньше памятников монументальной живописи сохранилось в южнорусских городах, поскольку здесь: 1) гораздо большее развитие получило искусство мозаичных полотен и 2) сохранилось не очень много культовых построек, относящихся к домонгольскому периоду. Очень незначительные фрагменты фресковой росписи сохранились в нескольких приходских церквях и монастырских храмах, в частности в княжеской церкви Спаса на Берестове под Киевом, Михайловской церкви Выдубицкого монастыря и кафедральном Успенском соборе Кириллова монастыря. Отличительной особенностью южнорусских фресковых росписей было обильное изображение болгарских и солунских, т.е. греческих святых, а также украшение стен различными медальонами с изображением персонажей русской и мировой истории.
Значительно лучше сохранились фрески в Новгороде и его окрестностях. По мнению многих знатоков древнерусского искусства (В. Лазарев, А. Муравьев), новгородским фрескам были свойственны свободная манера письма, очень удачное сочетание сочности красок с остротой линейных характеристик и контрастный колорит. При этом по сравнению с предшествующим периодом в живописных полотнах второй половины XII ― первой трети XIII вв. было гораздо меньше торжественности, но значительно больше движения и даже экспрессии. Наиболее ярко эта манера письма была представлена во фресках Рождественского собора Антониева монастыря (1125), церкви святого Георгия в Старой Ладоге (1165), церкви Благовещения в Аркажах (1189), церкви Ризположения у Пречистенских ворот новгородского детинца (1196), Преображенской церкви в Старой Руссе (1198) и особенно в знаменитой церкви Спаса на Нередице (1198―1199). Несколько хуже фресковая живопись сохранилась в соборах Владимиро-Суздальской земли, в частности в Успенском и Дмитровском соборах во Владимире и Спасском соборе Переяславля-Залесского.
Сохранившиеся памятники древнерусской станковой живописи, к сожалению, так и не дают возможности выявить определенную иконописную школу, что было характерно для последующих веков русской истории. Поэтому можно очень условно и только предположительно соотнести иконы того периода с определенными регионами Древней Руси. Среди этих произведений станковой живописи особо выделяются две иконы с изображением Святого Георгия, которые были созданы в первой половине ― середине XII в. и, вероятнее всего, связаны с Георгиевским собором новгородского Юрьева монастыря. При этом в обоих случаях Святой Георгий был изображен в образе воина, т.е. в боевых доспехах и с оружием в руках. К новгородским иконам, вероятнее всего, относится и знаменитое изображение архангела Михаила, которое больше известно под названием «Ангел Златые власы», созданное во второй половине — конце XII в.
Тема «деисуса», т.е. моления и прошения, нашла свое отражение сразу в двух владимиро-суздальских иконах, написанных в конце XII — начале XIII вв.: «Архангельский деисус» представлял собой образ Иисуса Христа, помещенного между двумя архангелами Михаилом и Гавриилом, которые покорно склонили свои головы к нему, и «Оплечный деисус», который представлял собой изображение трех главных персонажей библейской истории — самого Иисуса Христа, Богоматери и Иоанна Предтечи.
Выдающимся памятником древнерусского станкового искусства является знаменитая икона с изображением Дмитрия Солунского, которая была написана для нижней церкви Дмитрия Солунского Успенского собора города Дмитрова. Вероятнее всего, она была патрональной иконой великого владимирского князя Всеволода Большое Гнездо, который в крещении носил имя Дмитрий, о чем свидетельствует его родовой знак, расположенный на внутренней стороне княжеского трона. Дмитрий был изображен на иконе в виде архонта, т.е. правителя византийской провинции Солуни, сидящим на троне. Историки до сих пор спорят о происхождении этой иконы, но целый ряд ее особенностей, в частности трактовка лица, монументальность и парадность фигуры персонажа, свидетельствует о киевском происхождении этой иконы (В. Лазарев, А. Муравьев).
Среди других выдающихся произведений станковой живописи, относящихся к концу XII — началу XIII вв., следует назвать иконы «Спас Нерукотворный» и «Богоматерь Великая Панагия», которую иногда называют «Орантой» или «Успением», принадлежавшая Успенской церкви Десятинного монастыря под Новгородом.
В XII—XIII вв. происходят большие изменения в книжном орнаменте и миниатюре. В частности, в этот период получил распространение так называемый «чудовищный», или тератологический орнамент. Отныне многие заставки и инициалы книг составлялись из очень сложных и мудреных узоров, где изящно переплетались фантастические звери, птицы, люди, растения и т.д. Именно такой орнамент в форме «чудовищного» стиля сохранился в «Юрьевском Евангелии», созданном в 1120—1128 гг. для новгородского Юрьева монастыря. Кроме того, «чудовищный» орнамент использовался во фресковой росписи, в каменной резьбе и даже в ювелирных изделиях, например, в височных кольцах, изделиях из кости и браслетах.
6. Быт и нравы Древней Руси
Характерной чертой быта Древнерусского государства было возникновение и постепенное развитие существенной разницы между образом жизни светской и церковной знати и основной массой населения страны. Сельское население Древней Руси жило, как правило, в небольших глинобитных или деревянных домах, которые, имея глинобитные или каменные печи, всегда топились «по-черному», т.е. не имели дымохода. Городское население, напротив, проживало в срубных избах, которые нередко были двухэтажными. При этом нижний этаж обычно был хозяйственным, а второй этаж состоял из нескольких жилых комнат.
Совершенно иными были жилые помещения феодальной знати и церковных иерархов. На территориях обширных княжеских и боярских усадеб, площадь которых колебалась от нескольких сот до нескольких тысяч метров, находились княжеские и боярские хоромы, которые представляли собой целый комплекс срубных разноэтажных построек (сеней и гридниц), соединенных между собой сетью затейливых переходов с многочисленными галерейками, крыльцами и деревянной смотровой башней или теремом. Помимо господских хором, на территории усадьбы размещались избы дружинников, дворовой челяди и холопов, а также многочисленные хозяйственные постройки, в частности конюшни, амбары, клети и т.д. В основном боярские усадьбы целиком возводились из дуба или сосны, однако со второй половины XII в. все чаще стали строить хоромы из белого камня и даже кирпича. Но такие усадьбы, как правило, принадлежали только князьям и в исключительных случаях их старшим дружинникам-боярам.
Основным видом одежды всего населения Древней Руси были длиннополые рубахи, юбки и порты. Если у простолюдинов они шились из домотканой холщовой ткани или «власяницы», то у феодальной знати в ход шли самые дорогие заморские ткани — шелк, атлас и парча. Верхней одеждой простолюдинов были свиты, плащи (вотола) и кожухи, которые изготовлялись из недорогих и доступных материалов, в частности льняной ткани и овечьих шкур. У феодальной знати в моде были длиннополые парчовые плащи — корзно, которые застегивались на одном плече золотыми и серебряными фибулами, украшенными драгоценными камнями. В зимние холода знать также носила кожухи, однако они шились из дорогих заморских тканей, как правило, бархата, подбивались соболем или куницей, и обильно украшались золотым шитьем и даже драгоценными камнями. Из головных уборов самыми распространенными были домотканые шерстяные колпаки у мужчин, и убрусы или платки у женщин. А представители знати носили парчовые или бархатные, отороченные соболем или куницей шапки, которые инкрустировались драгоценными камнями и золотым шитьем.
Традиционной обувью сельских жителей Древней Руси были лапти, или лыченицы, которые плелись из липового лыка, и надевались не на босу ногу, а поверх онучи — тонкой полоски ткани, намотанной на ногу. Горожане в основном носили кожаную обувь, как правило, поршни, т.е. туфли, и высокие сапоги. У знати были «черленые сапоги», которые шились из дорогой кожи, например, сафьяна и обильно покрывались дорогой инкрустацией и золотой вышивкой, а у простолюдинов сапоги шились из самых дешевых и распространенных кож, в частности, телячьей или овечьей.
Основным развлечением феодальной знати были соколиные, ястребиные и псовые «ловы» на вепря, медведя, лося, косулю, соболя, куницу и других обитателей лесных чащоб, а также богатые дружинные трапезы или пиры, с непременным участием в них скоморохов и гусляров. У простолюдинов основным развлечением были скачки, турниры и всевозможные игрища.
В пищу в основном употребляли пшеничный и ржаной хлеб, баранину и значительно реже телятину и свинину, гусятину, утятину и курятину, а также мясо лесной дичи, как правило, перепелов и куропаток, соленую, вяленую и копченую рыбу, свежие и соленые огурцы, репу, свеклу и морковь, а также овсяные и пшеничные каши и кисели. Из напитков предпочитали ржаной квас, медовуху и заморское виноградное вино.