Тема: Русские земли в XII ― первой трети XIII вв.

План:

1. Датировка, причины и оценки феодальной раздробленности.

2. Владимиро-Суздальское княжество (земля).

3. Галицко-Волынское княжество (земля).

4. Новгородская боярская республика (земля).

1. Датировка, причины и оценки феодальной раздробленности

При изучении начального этапа эпохи «феодальной раздробленности», или «удельного периода» русской истории в исторической науке традиционно спорят по трем ключевым проблемам: 1) когда произошел распад единой Киевской державы на несколько суверенных княжеств-земель; 2) каковы были главные причины этого события; и 3) как оценивать это событие.

1) В настоящее время по первой проблеме существует пять основных точек зрения.

Одни историки (Н. Карамзин, С. Бахрушин, А. Насонов) вели отсчет эпохи феодальной раздробленности с завещания и смерти Ярослава Мудрого (1054).

Другие авторы (Б. Греков, Д. Лихачев, И. Данилевский) считали начальной датой «удельного периода» Любечский съезд, который идеологически и юридически оформил главный принцип феодальной раздробленности — «каждый держит отчину свою» (1097).

Еще одни историки (Б. Рыбаков, А. Кузьмин, А. Сахаров, А. Горский) в категорической форме утверждали, что политический распад единого Древнерусского государства произошел лишь после смерти Мстислава Великого (1132).

Четвертая группа авторов (Ю. Бегунов, В. Кожинов) напрямую связывала начало процесса распада единой Руси с монгольским нашествием (1243).

Наконец, еще одни ученые (В. Сергеевич, М. Дьяконов, И. Фроянов, А. Дворниченко) считали, что единого Древнерусского государства никогда не существовало, поэтому говорить о феодальной раздробленности применительно к этому периоду вообще не имеет никакого смысла.

Если говорить по существу, то мы вполне разделяем мнением профессора А.Г. Кузьмина, что данный спор во многом носит чисто технический характер, поскольку феодальную раздробленность, как и любое общественное явление, следует рассматривать не в статике, а в развитии. Поэтому вполне возможно заочно примирить спорящие стороны, если рассматривать 1054 г. — как начало этого процесса, 1097 г. — как его кульминацию, а 1132 г. — как завершение этого процесса. Можно также согласиться с мнением ряда современных авторов (А. Сахаров, А. Горский), что вплоть до монгольского нашествия политический распад Древней Руси никогда не был полным, поскольку сильным центробежным тенденциям всегда противостояли не менее мощные центростремительные силы, в частности, пусть номинальная, но все же верховная власть великого киевского князя и Русская православная церковь, митрополичья кафедра которой по-прежнему находилась в Киеве.

2) В русской исторической науке (С. Соловьев, М. Погодин, В. Ключевский) причины кризиса и краха единой Киевской державы в основном усматривали в двух главных обстоятельствах:

а) в родовом («лествичном») принципе наследования великокняжеского престола, а вернее, в бесконечном нарушении этого принципа, что вело к многочисленным княжеским усобицам, и

б) в падении международной роли торгового пути «из варяг в греки», который был своеобразным экономическим обручем всех русских земель.

В советской исторической науке, основанной на классических постулатах истмата, главной причиной феодальной раздробленности считали коренные изменения в экономическом базисе, которые неизбежно повлекли за собой коренные изменения в политической надстройке и социальных отношениях. В частности, речь шла:

а) о завершении долгого процесса «оседания» княжеской дружины на землю и создания боярского вотчинного землевладения и

б) об окончательном превращении большинства древнерусских городов в полноценные центры ремесла и торговли.

Советские историки не сбрасывали со счетов и политический аспект распада Древней Руси, в частности, родовой принцип наследования великокняжеского престола, но придавали ему второстепенное или подчиненное значение.

В постсоветский период, на откровенно конъюнктурной волне отрицания марксистского истмата, некоторые тогдашние авторы (Р. Скрынников, Л. Гумилев) вернулись к дореволюционной трактовке главных причин феодальной раздробленности. Многие историки (А. Кузьмин, А. Сахаров, В. Кучкин, М. Свердлов, А. Горский, И. Данилевский) стали говорить о равновеликом влиянии и экономических, и политических, и социальных, и иных факторов на развитие этого процесса. В частности, профессор А.Г. Кузьмин акцентировал особое внимание на том, что десятикратный рост численности русских городов за прошедшие двести лет (с 24 до 249) и превращение их в главные центры экономического роста, не нуждавшиеся больше в традиционной княжеской опеке, привело к существенному изменению прежнего характера взаимоотношений «земли» и «власти». В начале XII в. во многих волостных княжениях «земля» де-факто стала отвергать существовавший принцип «майората» и, невзирая на княжеские родословные, начала сама решать судьбу многих княжеских столов в разных волостях Руси, в том числе в Киеве, Новгороде, Смоленске, Ростове и других столичных городах. Не надо забывать, что именно в этот период острые конфликты все чаще стали возникать не только между «землей» и «властью» в рамках самих волостей, но и между князьями разных волостей, нанятых «землей» для защиты их кровных интересов. В этом смысле знаковым событием, ставшим зримой гранью между единой и удельной Русью, явилась война Новгорода и Ростова, вспыхнувшая в 1134―1135 гг. Как раз тогда началась новая усобица уже между самими Мономашичами, в частности, ростово-суздальским князем Юрием Долгоруким и его племянниками, сыновьями Мстислава Великого — новгородским князем Всеволодом и князем-изгоем Изяславом.

3) В советской исторической науке, где традиционно господствовал своеобразный «культ централизации», период феодальной раздробленности расценивали, в основном, крайне негативно, как период регресса и упадка в развитии русской государственности, хотя в целом признавали закономерный характер этого процесса.

В настоящее время многие историки (А. Кузьмин, В. Кучкин, М. Брайчевский, Н. Котляр, А. Горский) делают особый акцент на том, что этот период в истории русской государственности был не только вполне закономерным, но и объективно прогрессивным, поскольку именно тогда был дан мощный импульс развитию производительных сил, росту городов как полноценных центров ремесла и торговли, а также изменению прежнего характера княжеской власти и сильных вечевых структур, существовавших во многих древнерусских городах. Многие историки (А. Сахаров, Л. Гумилев, А. Горский) справедливо говорят о том, что распад единой Руси негативно отразился на военном потенциале всех русских земель и их способности успешно противостоять внешней агрессии со стороны кочевников.

2. Владимиро-Суздальское княжество

Эта огромная территория в междуречье Верхней Волги и Оки, находившаяся на северо-восточных окраинах Древнерусского государства, изначально была заселена финно-угорскими племенами. Но уже в конце IX в. начался интенсивный процесс славянской колонизации этого междуречья, которое в основном стали заселять племена вятичей и кривичей. Им удалось относительно быстро ассимилировать коренных аборигенов и занять господствующие позиции в этом регионе. В 964―966 гг. после успешного похода Святослава в эти земли местные славянские племена были впервые обложены данью и включены в состав Киевской державы. Хотя великим киевским князьям Ярославу Мудрому и Владимиру Мономаху еще не раз пришлось «ходить сквозь вятичи», прежде чем эта огромная территория окончательно вошла в состав Киевской державы. Тогда же ими были основаны и древнейшие города этой отдаленной части Руси, названные в их честь — Ярославль (1010) и Владимир (1108).

Первоначально эта волость управлялась великокняжеским наместником, в роли которого выступал один из сыновей великого киевского князя или другое доверенное лицо. Резиденцией этого наместника сначала был древнейший город Ростов (862), а затем — Суздаль (1124). По «Завещанию Ярослава» (1054) эта волость стала «родовым владением» его третьего сына Всеволода и его потомков, что затем де-юре было закреплено на Любечском съезде (1097). В 1107 г. на княжение в ростово-суздальскую волость впервые прибыл один из младших сыновей Владимира Мономаха юный князь Юрий Долгорукий (1091—1157), который вплоть до смерти своего отца и старшего брата обладал чисто номинальной властью. Но затем он не только стал полноправным правителем этой огромной территории, но и начал активно вмешиваться во все общерусские дела. Став полноправным суздальским князем, Юрий Долгорукий стал родоначальником и новой княжеской династии ростово-суздальских князей, сыгравших особую роль в истории нашей страны.

После смерти старшего брата Мстислава Великого, сумевшего силой своего авторитета удержать Русь от новых княжеских усобиц, Юрий Долгорукий стал постоянно воевать со своими братьями и племянниками за великокняжеский престол, за что, вероятнее всего, и получил свое знаменитое прозвище. Одновременно он придавал большое значение расширению своих владений и укреплению их пограничных рубежей. По данным многих историков и археологов (А. Насонов, Н. Воронин, В. Кучкин, Ю. Лимонов, М. Свердлов), в эти годы на границах со Смоленским и Черниговским княжествами он основал Москву (1147) и Звенигород (1152), на границах с Рязанским княжеством поставил Стародуб (1138) и Гороховец (1155), на границе с Новгородской землей основал Тверь (1135), Углич (1148), Кострому (1152) и Дмитров (1154), а на границах с Волжской Булгарией срубил Городец (1152).

Вскоре после утверждения на киевском престоле своего племянника князя Изяслава Юрий Долгорукий, как один из старейших потомков Владимира Мономаха, в союзе с черниговским князем Святославом, родной брат которого князь Игорь был жестоко убит киевлянами, начал воевать за великокняжеский престол. Дважды, в 1149 и 1151 гг., этой мощной коалиции удавалось одержать вверх, и Юрий восседал на киевский престол. Не пользуясь поддержкой влиятельных киевских бояр и волостного вече, он вынужден был дважды вновь возвращаться в родовой Суздаль. И только после смерти Изяслава суздальский князь, одолев его младшего брата, смоленского князя Ростислава, наконец-то закрепился на киевском престоле, передав власть в Суздале младшему сыну Васильку. Одновременно он перевел поближе к Киеву всех старших своих сыновей: Ростислав был посажен отцом в Переяславль, Андрей — в Вышгород, Борис — в Белгород, а Глеб — в Канев. В том же 1155 г. князь Андрей, «оскорябяся делами и веселиями отцовыми, без отне воле» ушел назад в Суздальскую землю, с которой свяжет всю свою дальнейшую судьбу. Сам же Юрий Долгорукий прожил в Киеве только два года, поскольку в мае 1157 г. был отравлен тамошними боярами на пиру у старшего дружинника Петрилы.

После его смерти реальная власть в Суздальской земле оказалась не в руках суздальского князя Василька, а в руках его старшего брата владимирского князя Андрея (1157―1174), верховенство которого быстро признали старейшие городские общины Ростова и Суздаля. По мнению большинства историков (А. Насонов, В. Кучкин, Ю. Лимонов, М. Свердлов, И. Фроянов), этот акт признания произошел вполне добровольно на городских вече этих двух крупнейших и старейших городов Залесской Руси. Ровно через год, укрепившись на отцовском престоле, князь Андрей перенес из боярского Суздаля в свой престольный град Владимир и столицу всего княжества, построив близ него помпезную княжескую резиденцию в селе Боголюбове, отчего и получил свое знаменитое прозвище. Многие историки (А. Насонов, Б. Рыбаков, Ю. Лимонов, М. Свердлов) традиционно связывали перенос княжеской столицы с тем, что князь Андрей окончательно решил порвать все отношения с влиятельным ростово-суздальским боярством и сделать основную ставку на княжеских «дворян», составивших костяк его боевой дружины, княжого двора и всей волостной администрации. Именно в этом те же историки видели и принципиальное отличие политического строя, сложившегося в Северо-Восточной Руси, от других русских земель, в частности Новгорода, Галиции и Волыни, где отношения между князьями, боярством и городскими общинами носили принципиально иной характер.

Весь период правления Андрея Боголюбского главными его заботами были:

1) борьба с сепаратизмом местного боярства и укрепление княжеской власти;

2) получение великокняжеского титула;

3) учреждение новой русской митрополии в своем княжестве.

В 1160 г., подавив сепаратизм мощных боярских кланов и церковного клира в Суздале и Ростове, он «изгна братию свою» — князей Василька, Мстислава и Всеволода и их мать-гречанку Ольгу в Византию. Ряд историков (В. Кучкин, Ю. Лимонов, А. Поппэ) связал это событие исключительно с борьбой Андрея за установление единоличной власти в своем княжестве. Их оппоненты (Н. Воронин, А. Кузьмин, М. Свердлов) убедительно доказали, что эта расправа со единокровными братьями и своей мачехой была связана не только с борьбой за власть, но и с прежним грекофильским курсом своего отца и желанием Андрея учредить во Владимире новую русскую митрополию.

Вплоть до смерти своего родного дядьки, великого киевского князя Ростислава (1154―1167), Андрей Боголюбский не вмешивался в общерусские дела и пока разбирался с ближайшими соседями. В частности, в 1164 г. он совершил удачный поход против Волжской Булгарии и отвоевал у нее стратегически важные земли в районе впадения Оки в Волгу, где позднее был основан Нижний Новгород. После смерти Ростислава, когда киевский престол вопреки старшинству занял его племянник белгородский князь Мстислав, Андрей Боголюбский инициировал создание мощной коалиции русских князей, и в 1169 г. «посла сына своего Мьстислава с полкы своими исъ Суждаля на Киевського князя на Мьстислава на Изяславича». В результате этого похода Киев был подвергнут такому страшному погрому, от которого «на всихъ человецехъ стенание и туга, и скорбь неутешимая, и слезы непрестаньныя». Вопреки традиции, киевский престол князь Андрей занимать не стал, а передал его своему младшему брату Глебу (1169—1171), что, по мнению ряда историков (Н. Воронин, А. Кузьмин, Л. Гумилев), зримо показало падение прежней роли и значения Киева даже в качестве некого символа единой Руси.

В богатой исторической литературе (С. Соловьев, В. Ключевский, Н. Воронин, A. Кузьмин, Л. Гумилев, В. Кожинов, Дж. Феннел) уже давно существует устойчивое представление, что в результате этого похода Киев окончательно утратил роль великокняжеской столицы, а великокняжеский титул стал достоянием владимирских князей. Ряд историков (Б. Рыбаков, А. Сахаров, А. Горский) отрицает этот факт, считая, что их коллеги априори, не вполне критически, восприняли эту концепцию из источников эпохи Московского царства, в частности, знаменитой «Степенной книги царского родословия», созданной при Иване Грозном по сугубо идейным и политическим мотивам.

Зимой 1170 гг. сын Андрея Мстислав был послан отцом походом на Новгород, где правил его племянник Роман. Одолеть своего соперника в открытом бою союзное войско смоленского, полоцкого, рязанского, суздальского и владимирского князей так и не смогло, поскольку сами ратники «многого зла створиша, села вся взяша и пожгоша и люди по селом иссекоша», обрекли себя на голодное существование и стали легкой добычей новгородских дружин. Не добившись успеха на ратном поле, князь Андрей решил взять новгородцев измором и перекрыл им подвоз хлеба со своих «низовских земель». В результате сами новгородцы «показали путь» Роману и вынуждены были принять младшего сына Андрея князя Юрия. В конце своей жизни Андрей Боголюбский предпринял еще две военных акции против Волжской Булгарии (1172) и Киева (1173), но оба этих похода, которые вновь возглавил его старший сын Мстислав, не увенчались успехом.

В 1174 г. против князя Андрея возник дворцовый заговор, в результате которого он был зверски убит. В различных летописных источниках, в том числе в Лаврентьевской, Ипатьевской, Радзивилловской и Тверской летописях, содержатся и разные версии причин убийства великого владимирского князя, и разный состав участников заговора против него. Достоверно можно сказать только то, что все летописные источники среди непосредственных участников убийства князя Андрея называют его ближайших «милостников» — зятя и сына легендарного боярина Стефана Кучки Петра и Якима, а также княжеского ключника Анбала Ясина. Поскольку на страницах нашего курса мы не можем подробно осветить эту проблему, то всем, кто пожелает подробно ознакомиться с загадочными обстоятельствами этих трагических событий, мы рекомендуем обратиться к трем монографическим исследованиям, которые принадлежат перу выдающегося советского историка и археолога профессора Н.Н. Воронина «Андрей Боголюбский» (2007) и двух современных историков — Ю.В. Кривошеева «Гибель Андрея Боголюбского: историческое расследование» (2003) и А.Ю. Карпова «Андрей Боголюбский» (2014). Мы хотим особо подчеркнуть, что блестящее научное исследование профессора Н.Н. Воронина, написанное им еще в 1945 г., благодаря интригам ряда его коллег, в частности, профессора B. Т. Пашуто, было рассыпано уже в типографии и не увидело свет при жизни автора, а было опубликовано только спустя тридцать пять лет после его смерти.

В исторической науке давно сложилось устойчивое представление, что именно князь Андрей, желая стать новым «самовластьцем» на Руси, стал родоначальником принципиально новой системы общественных отношений, которая выразилась в сознательном разрушении им традиционной системы дружинно-феодального вассалитета. Именно при нем на смену старой системе «дружинных отношений» приходит новая система подданства, где князь из верховного сюзерена превращается в единовластного господина, а его младшие дружинники (отроки, детские, пасынки) из княжеских («договорных») вассалов становятся господскими («бездоговорными») министериалами, составившими его княжеский двор. Именно на этот княжой двор и опирался Андрей Боголюбский в борьбе с влиятельным ростово-суздальским боярством и городскими общинами крупнейших городов своей земли. Известные историки либерального толка (В. Кобрин, А. Юрганов, И. Данилевский, Дж. Феннел) на волне чисто конъюнктурных разоблачений, свойственных смутным временам «горбачевской перестройки» и «ельцинского лихолетья», сразу пригвоздили этот политический режим к «позорному столбу истории», назвав его «деспотическим самодержавием», что, конечно, не имеет никакого отношения к настоящей науке, а было продиктовано исключительно политическими воззрениями этих авторов.

После гибели Андрея Боголюбского представители самых крупных и богатых городских общин Северо-Восточной Руси собрались на съезд в Суздале, где выявились острые разногласия как между самими городами, так и между сторонниками разных князей из правящей династии. В результате на всей территории Владимиро-Суздальского княжества вспыхнула новая усобица, в которой приняли участие две коалиции князей: родные братья Михаил и Всеволод Юрьевичи, с одной стороны, и их племянники Мстислав и Ярополк Ростиславичи, с другой стороны. Победу в этой войне одержали старшие князья, и владимирский престол достался князю Михаилу (1175―1176), а его племянники, опорой которых были богатые кланы ростово-суздальских бояр, позорно бежали — Мстислав в далекий Новгород, а Ярополк — в соседнюю Рязань. Вскоре князь Михаил, никогда не отличавшийся крепким здоровьем, умер, и в княжестве вспыхнула новая усобица. Ростовские и суздальские бояре, опираясь на военный потенциал рязанского князя Глеба, его зятя Ярополка и новгородского князя Мстислава, а также союзных им половцев, вновь попытались взять реванш в борьбе за владимирский престол. Преемник Михаила, его младший брат Всеволод одержал победу в этой изнурительной войне, разбив коалицию враждебных князей на Юрьевском поле (1176) и на реке Колокше (1177).

По мнению многих историков (А. Насонов, Б. Рыбаков, В. Янин, А. Кузьмин, М. Свердлов, В. Кучкин, Ю. Лимонов), правление Всеволода Большое Гнездо (1176—1212) стало временем бурного экономического роста в его обширных землях, строительства новых крепостей и городов, развития ремесла и торговли и, как следствие этого, небывалой военной мощи Владимиро-Суздальского княжества, ставшего одним из самых влиятельных княжеств на Руси. Это обстоятельство позволило ему быстро и решительно подавить всю боярскую оппозицию, положить конец смуте, укрепить великокняжескую власть и начать проводить активную внешнюю политику по всем направлениям. В 1180—1182 гг. князь Всеволод принял самое активное участие в новой княжеской усобице, в ходе которой, разгромив коалицию киевского князя Святослава и новгородского князя Ярополка, он взял под контроль земли соседнего Рязанского княжества и Новгородской боярской республики. В Рязани тамошний князь Роман Глебович вынужден был признать верховенство владимирского князя, а в Новгороде он посадил на престол своего свояка, князя-изгоя Ярослава Владимировича. В 1183―1185 гг. князь Всеволод совершил ряд удачных походов против волжских булгар и половцев, в результате чего надолго обезопасил свои восточные и юго-восточные рубежи. Не случайно именно тогда в «Повести временных лет» Всеволод Большое Гнездо впервые был официально назван великим князем, а безымянный автор «Слова о полку Игореве», обращаясь к великому владимирскому князю, велеречиво писал: «ты бо можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шеломами вычерпать».

В 1187 г. Всеволод вновь ввязался в конфликт между новгородской общиной и смоленскими князьями и опять посадил на новгородский престол своего свояка, князя Ярослава (1187—1199), которого затем сменил его трехлетний сын Святослав (1200―1205), которого сами новгородцы, невзирая на его младенческий возраст, пригласили на княжеский стол. Как повествует Лаврентьевская летопись, это призвание произошло так: «придоша новгородци, лепшие мужи, Мирошьчина чадь, к великому князю Всеволоду с поклоном и с мольбою всего Новагорода, рекуще ты господинъ князь великиы Всеволода Гюргевич, просимъ у тобе сына княжить Новугороду, князь же великиы здумавъ съ дружиною своею, да имъ сына своего Святослава». Серьезно укрепив свои позиции в Новгороде, через пять лет Всеволод послал на новгородский стол уже самого старшего, двадцатилетнего сына Константина, а Святослава вывел оттуда «зане млад бе, и не можаше управити».

В 1206―1208 гг. основные политические интересы Всеволода переместились на юг, где черниговский князь Всеволод Чермный выгнал из родового Переяславля другого сына владимирского князя Ярослава, однако предполагаемый поход против князя-захватчика не состоялся, поскольку он сам ушел из родовой отчины владимирских князей. Но зато Всеволод совершил удачный поход в соседнее Рязанское княжество, где ряд тамошних князей традиционно имели близкие и родственные отношения с черниговскими князьями.

В 1211 г., когда Всеволод Большое Гнездо почувствовал «изнемозжение», резко обострились отношения внутри его большого семейства, и он решил провести раздел уделов между своими старшими сыновьями. Первоначально он предполагал перевести старшего сына Константина из Ростова во Владимир и передать ему «старейшинство», а в Ростов посадить князя Юрия. Однако Константин, успевший завязать тесные деловые отношения с тамошними боярскими кланами, предложил отцу перенести столицу княжества в Ростов, а Владимир сделать его «пригородом». Возмутившись таким поведением Константина, Всеволод срочно созвал боярский совет и церковный клир во главе с епископом Иоанном и передал «старейшинство» другому сыну Юрию.

Это обстоятельство и стало причиной того, что вскоре после смерти Всеволода на территории Владимиро-Суздальского княжества началась новая междоусобица (1212―1216). Первоначально этот конфликт развивался в рамках «политико-правового» противостояния. Но в 1214 г. князь Константин, заключив военный союз с новгородским князем Мстиславом Удалым, начал боевые действия против своих братьев Юрия и Ярослава. В течение двух лет война шла с переменным успехом, пока в апреле 1216 г. коалиция Юрия-Ярослава не потерпела сокрушительное поражение в битве на реке Липице у Юрьева-Польского, которая, по свидетельству летописца, стала одной из самых кровавых в истории Древней Руси. В результате одержанной победы князь Константин, сохранив за собой ростовский престол, занял и великокняжеский престол во Владимире. А поверженный князь Юрий сначала отъехал в Городец, но затем был прощен старшим братом и получил в удел Суздаль. Более того, в 1217 г. Константин пошел на мировую с братьями и подписал с ними договор, завещав великокняжеский престол суздальскому князю.

В 1218 г. после кончины Константина великим владимирским князем стал Юрий Всеволодович (1218—1238), который правил Залесской Русью вплоть до монгольского нашествия, став одной из первых и самых высокопоставленных жертв этого нашествия. По мнению ряда авторов (Н. Воронин, М. Свердлов), именно во времена Юрия начался процесс дробления самого Владимиро-Суздальского княжества, где, наряду с древним Ростовом, возникли новые княжеские столы в Ярославле, Переяславле-Залесском, Юрьеве-Польском, Угличе и Стародубе. Несмотря на это, ему удалось сохранить мир и спокойствие в своих обширных землях. Как повествует Лаврентьевская летопись, в 1229 г. «благоразумный князь Юрги, призва князей на снемъ в Суждаль, и исправивше все нелюбье межю собою, поклонишася Юрью вси, имуще его отцомъ и господиномъ».

3. Галицкое и Волынское княжества

Изначально юго-западные рубежи будущей Киевской державы заселяли несколько восточнославянских племен: уличи, тиверцы, белые хорваты и волыняне. Но уже в середине IX в. под давлением печенегов уличи и тиверцы ушли с Днестра и переместились севернее, на Южный Буг, где слились с волынянами. В 980-х гг., при Владимире Святом, эти пограничные земли, отвоеванные у польского короля Мешко I, впервые вошли в состав Киевской державы. Через полвека, в 1030-х гг., великим киевским князьям Ярославу Мудрому и Мстиславу Храброму вновь пришлось отвоевывать их у польской короны.

Изначально главным городом «Червонной Руси» был Владимир, где находился княжеский престол всей Волынской волости, на котором восседали сыновья великого киевского князя. Затем, в 1080-х гг., здесь возникли новые княжеские столы в Теребовле, Перемышле и Звенигороде, которые составили Галичскую волость. В землях этих двух волостей возникнут два суверенных русских княжества — Владимиро-Волынское и Галицкое, которые в историографии традиционно называют Юго-Западная Русь.

а) Волынская волость. Согласно «Завещанию» Ярослава Мудрого первоначально вся территория Волынской волости досталась его младшему сыну Игорю (1054—1057), а затем по решению «триумвирата Ярославичей» владимирский престол поочередно занимали их сыновья Ярополк (1069—1073, 1078—1085) и Олег (1073―1078). Но в 1085 г., после гибели князя Ярополка с войне с сыновьями своего старшего брата Ростислава, великий киевский князь Всеволод посадил на владимиро-волынский престол своего племянника Давыда Игоревича (1085—1110) и учредил здесь два новых княжеских стола в Теребовле и Перемышле, отдав их в управление двум родным братьям, князьям-изгоям Васильку Ростиславичу (1085—1097) и Володарю Ростиславичу (1085―1124). Однако в 1100 г. по решению Витичевского съезда князь Давыд Игоревич, как зачинщик новой смуты и ослепления Василька, был лишен отцовского княжения, и почти всю Волынь, в том числе стол ставшего недееспособным князя Василька в Теребовле, отдали в управление сыну великого киевского князя Святополка Ярославу (1100―1118). Участники княжеского съезда направили послов к князю Володарю, которые озвучили ему решение старших князей: «поими брата Василька к собе, и буде вам Перемышль».

При Владимире Мономахе новым волынским князем стал его сын Андрей (1119—1135), а затем его внук Изяслав (1135—1141). После того, как князь Изяслав отъехал на княжение в родовой Переяславль, власть во Владимире стала постоянно переходить из рук в руки, пока на волынском престоле окончательно не утвердились его сын Мстислав (1154―1170), а затем его внук Роман (1170—1205). По мнению многих историков (В. Пашуто, А. Кузьмин, Н. Котляр, А. Горский), вплоть до князя Романа никто из волынских князей не помышлял о создании отдельной княжеской династии в этой волости, а рассматривал владимирский престол как удобную стартовую площадку для перехода на более престижный княжеский престол. И только князь Роман стал родоначальником новой княжеской династии в этих благодатных землях.

В 1199/1200 г. Роман Мстиславич, приглашенный городской общиной Галича на тамошний престол, вновь присоединил Галицию к своим обширным владениям и стал первым правителем суверенного Галицко-Волынского княжества, одного из самых мощных и влиятельных княжеств на Руси. После его гибели в войне с польским князем Лешеком I Белым (1194―1227) здесь началась новая смута, которая привела к распаду его княжества. Наследник Романа четырехлетний князь Даниил был лишен отцовского престола, и на всей территории Галицко-Волынской Руси началась настоящая княжеская чехарда, в результате которой в разных городах «Червонной Руси» сменилось более десятка правителей из разных княжеских династий. Более того, 1211 г. эта территория стала ареной острой и кровопролитной борьбы между польским князем и венгерским королем, которая завершилась только в 1214 г. подписанием Сепешского мирного договора, по условиям которого большая часть Галиции отошла Венгрии, а Волынь — Польше. И только стольный город Владимир с небольшой округой был возвращен в управление возмужавшему князю Даниилу Романовичу (1215―1238).

В 1219—1221 г. началась новая война между Польшей и Венгрией, активное участие в которой принял и новгородский князь Мстислав Удалой, севший после поражения венгров на княжеский престол в Галиче. После его смерти княжеский престол унаследовал зять Мстислава волынский князь Даниил Романович (1228―1264), который повел многолетнюю и изнурительную борьбу с Польшей и Венгрией за возвращение всех отцовских земель, и победоносно завершил эту борьбу незадолго до монгольского нашествия, в 1238 г.

б) Галицкая волость. В 1085 г. после окончания междоусобной войны волынского князя Ярополка с потомками своего кузена князя-изгоя Ростислава, великий киевский князь Всеволод передал в управление его сыновьям, таким же князьям-изгоям Васильку и Володарю, волостные столы в Теребовле и Перемышле. После их смерти на отцовский престол в Перемышле сел князь Владимир Володарьевич (1124―1153), которому пришлось долго вести упорную борьбу и с родным братом Ростиславом, и со своим племянником Иваном, которые претендовали на этот престол. Но в 1141 г., после бегства князя Ивана в валашскую Берладу, Владимир объединил земли всей Галиции под своей властью и перенес столицу княжества из Перемышля в Галич. Таким образом, на территории Волыни возникла новая Галицкая волость со своим отдельным княжеским столом, которая вскоре стала Галицкой землей, т.е. суверенным княжеством.

После смерти Владимира отцовский престол унаследовал его старший сын Ярослав Осмомысл (1153—1187), при котором Галиция достигла наивысшего расцвета. Но само его княжение было крайне беспокойным и полным бесконечных «крамол», что во многом было связано с тем обстоятельством, что ему так и не удалось наладить нормальные отношения между «землей» и «властью». При нем в Галиче впервые разразился острый политический кризис, проявившийся не только в прямом столкновении князя с влиятельными боярскими кланами, но и с недовольством всей городской общины Галича моральным обликом своего князя. В 1173 г. князь Ярослав составил завещание, в котором объявил, что передаст права на престол не законнорожденному от жены Ольги сыну Владимиру, а приблудному от любовницы Настасьи сыну Олегу. В этой ситуации оскорбленная княгиня Ольга, бывшая, кстати, дочерью Юрия Долгорукого, и ее сын Владимир, опасаясь княжеской опалы, бежали в Луцк. Галицких бояр и городскую общину Галича такой расклад явно не устроил, поэтому по решению городского вече Настасья, обвиненная в колдовстве, была сожжена на костре, а князь Ярослав был принужден дать клятву на кресте жить с «княгиню в правду, и тако уладивъшеся». Через несколько лет политическая ситуация в Галицком княжестве вновь резко обострилась, поскольку князь Владимир, опять разругавшись со своим отцом, бежал из Галича к своей родной сестре Ефросинье Ярославне в Новгород-Северский, а наследником престола стал «приблудный» князь Олег Настасьич.

Это обстоятельство стало причиной междоусобной войны между единокровными братьями (1187―1188), в ходе которой Владимир, заручившись поддержкой влиятельных боярских кланов, сумел одолеть Олега и занять отцовский престол. Вскоре выяснилось, что моральный облик нового князя оказался ничуть не лучше, чем у его покойного отца. Поэтому галичские бояре, сговорившись с волынским князем Романом, изгнали его с отцовского престола и передали власть волынскому князю. Но на этом злоключения «прелюбодея» Владимира отнюдь не закончились, поскольку на следующий год он стал жертвой новой войны, но уже между волынским князем Романом и венгерским королем Белой III (1172―1196), которого сам уговорил ввязаться в княжеский конфликт за Галич. После победы над Романом венгерский король «кинул» своего союзника и посадил его в темницу, а на галичский стол посадил своего сына Андрея (1189―1190). Правда, вскоре Владимир бежал из заключения и, заручившись поддержкой германского императора Фридриха Барбароссы (1155―1190), вернул себе отцовский престол. Но реальной власти он не получил, поскольку добровольно признал себя вассалом могущественного владимирского князя Всеволода Большое Гнездо, ставшего посредником между ним и польскими князьями. После его смерти (1199/1200) волынский князь Роман вновь захватил всю территорию Галиции и присоединил ее к Волынскому княжеству.

в) Особенности политического строя Галицко-Волынской Руси. История Галицко-Волынской Руси неизменно привлекает особое внимание историков и является предметом самых жарких споров в научной среде. Причины такого интереса состоят, прежде всего, в том, что:

1) Вплоть до монгольского нашествия ни одна из ветвей потомков Ярослава Мудрого так и не смогла утвердиться на престоле в Галиче, и за это время там поменялось огромное количество князей из разных правящих династий, отчины которых находились далеко за пределами Галицко-Волынской Руси.

2) В отличие от других русских волостей особую роль в управлении этой территорией играли мощные боярские кланы — Арбузовичи, Молибоговичи, Домажеричи, Кормиличичи и другие, которые сами приглашали и изгоняли князей, сами делили между собой управленческие должности и самые доходные промыслы и т.д.

Разумеется, Галич в этом отношении не представлял собой исключения из правил, поскольку во многих русских городах были сильные городские и волостные общины, которые стремились подчинить или ограничить княжескую власть. Однако, как верно отметил профессор А.Г. Кузьмин, именно в Галиче раньше, чем в Новгороде и других городах, местные боярские кланы сумели подмять под себя городское (волостное) вече, и ни в одном из русских княжеств борьба боярства за власть не принимала характера полнейшей анархии, когда олигархические кланы были готовы принести интересы своей волости в жертву собственным шкурным интересам. Иными словами, в Галицко-Волынской Руси существовала не только проблема взаимоотношений «земли» и «власти», но и были очень острые противоречия внутри самой «земли», которые зачастую носили чисто социальный характер.

В чем состояли причины такого положения вещей, в том числе особого группового эгоизма галичских бояр, ученые объясняли по-разному.

Например, многие русские (Н. Костомаров, В. Ключевский, И. Беляев) и ряд современных историков (И. Фроянов, А. Дворниченко, В. Майоров) были убеждены, что в основе их несметных богатств и особого влияния лежала не столько их земельная собственность, сколько их должностное положение, в частности, те города и волости, которые они получали в «корм».

Советские историки (К. Софроненко, Б. Рыбаков, В. Пашуто, М. Свердлов), напротив, считали, что основой политического могущества здешних бояр были их огромные земельные владения, которые возникли либо на базе старых родовых владений племенной знати, либо на пожалованных княжеских владениях, которые были розданы старшим дружинникам разных князей.

Конечно, все эти научные гипотезы и построения, в принципе, верны по своей сути. Однако, как справедливо отметил профессор А.Г. Кузьмин, нельзя абсолютизировать какой-то единственный аспект особого положения галичских бояр в составе их «земли», поскольку и землевладение, и кормление были одновременно основой их несметного богатства и могущества. Не следует сбрасывать со счетов и тот факт, что, в отличие от других русских земель, в Галиче существовало несколько сот боярских родов, которые делились на разные «политические партии», опиравшиеся, в том числе, на своих сторонников внутри «земли», которая объективно противостояла «власти».

Ряд современных авторов (П. Стефанович), развивая взгляды своих предшественников (Н. Дашкевич, М. Грушевский), по-прежнему говорят об «особом единстве и корпоративности» тамошних бояр и их необыкновенной сплоченности, которая не наблюдалась в других русских землях.

4. Новгородская боярская республика

Будущая территория Новгородской боярской республики, населенная славянскими и финно-угорскими племенами, наряду с небольшой территорией «Русской земли», изначально была одним из двух центров образования Древнерусского государства. Именно отсюда и проистекала та особая роль Новгорода в истории Древней Руси, которую отмечали и сами летописцы, и многие историки.

С момента возникновения единого Древнерусского государства Новгород, как и другие русские волости, управлялся великокняжеским наместником, в качестве которого, как правило, выступал старший сын великого киевского князя. По мнению крупнейшего знатока новгородских древностей академика В.Л. Янина, изначально власть великокняжеского наместника не была разделена, и новгородский князь был един в двух лицах, исполняя одновременно и роль «посадника» великого князя. Именно в Новгороде изначально особое место в управлении городом и его округой занимало городское (волостное) вече. В исторической науке до сих пор идет многолетняя дискуссия о разных аспектах этого древнейшего института новгородской «земли».

В частности, одни ученые, сторонники «общинно-вечевой» теории (В. Сергеевич, М. Дьяконов, А. Кузьмин, И. Фроянов, А. Петров), утверждают, что новгородское вече изначально представляло собой демократический институт государственной власти, в котором принимало участие все свободное мужское население города.

Другие ученые, сторонники «феодальной теории» (С. Юшков, В. Янин, М. Алешковский, П. Толочко, М. Свердлов), говорят о том, что новгородское вече было элитным собранием так называемых «300 золотых поясов», т.е. новгородских бояр, нетитулованных землевладельцев и верхушки городского купечества.

Наконец, сторонники «ревизионистской теории» (Ю. Гранберг, Т. Вилкул) утверждают, что новгородское вече не являлось государственным институтом, а было обычным и совершенно безвластным сборищем горожан.

Конечно, последняя гипотеза носит явно искусственный характер, поскольку совершенно не согласуется с хорошо известными источниками. Новгородское вече, как и вечевые структуры других русских городов, с самого начала было органом государственной власти, хотя, безусловно, этот властный институт неизбежно менялся, как по своему социальному составу, так и по своим основным функциям. В этом отношении многие историки обращают особое внимание на события, произошедшие в Новгороде в 1136 г., когда новгородское вече «указало путь» новгородскому князю Всеволоду, сыну и внуку Мстислава Великого и Владимира Мономаха, с княжеского стола. Как повествует Новгородская Первая летопись, в конце мая 1136 г. «новугородци, призваша пльсковиче и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода, и въсадиша в епископль двор, с женою и детми и с тыцею и стрежаху день и нощь с оружиемь, 30 мужь на день. И седе два месяця, и пустит а из города июля в 15 день. А се вины его творяху: не блюдеть смерд, чему хотел еси сести Переяславли, ехал еси с пълку переди всех, а на то много».

Таким образом, новгородское вече предъявило князю Всеволоду три самых тяжких обвинения:

1) неисполнение своих прямых обязанностей по защите прав и интересов смердов, составлявших подавляющее большинство свободного населения Новгородской волости;

2) добровольный уход из Новгорода на родовой престол в Переяславль вопреки ряду-договору с городским вече о его пожизненном княжении в Новгороде и

3) позорное бегство с поля битвы на Ждан горе в январе 1135 г., в ходе которой Всеволод и его родной брат Изяслав потерпели поражение от суздальского князя Юрия Долгорукого.

Если верить Никоновской летописи, то новгородцы предъявили Всеволоду и другие претензии, в частности, что он

4) «людей не судяше и не управляаше».

Русские и советские историки совершенно по-разному оценивали эти новгородские события. Ряд авторов, в частности, И.М. Троцкий, С.В. Юшков, А.В. Арциховский и В.В. Мавродин, не придавал ему эпохального значения и считал, что это «новгородское восстание» и изгнание князя было вполне рядовым событием на пути окончательного превращения Новгорода в феодальную республику, независимую от власти великого киевского князя.

Другие авторы, напротив, придавали этому восстанию решающее значение в процессе окончательного становления республиканской власти в Новгороде. В частности, академик Б.Д. Греков, выступивший со специальной статьей «Революция в Новгороде Великом в XII в.» (1929), считал, что в 1136 г. Новгород пережил настоящую революцию, утвердившую там новую форму политического строя — республику. По мнению этого маститого историка, свершившийся там переворот означал полную и решительную ликвидацию княжеского землевладения на территории новгородской волости, установление выборности князя и переход к новгородскому вечу верховных государственных прав. Эту точку зрения, которая долгое время господствовала в советской исторической науке, в той или иной мере поддержали многие тогдашние историки, в том числе М.Н. Тихомиров, Б.А. Рыбаков, Д.С. Лихачев, В.Т. Пашуто и Д.А. Введенский, которые рассматривали события 1136 г. «как кульминационный пункт всей русской истории», ознаменовавший собой возникновение Новгородской феодальной республики.

Уже тогда эта концепция была подвергнута весьма аргументированной критике со стороны известного советского историка и археолога профессора В.Л. Янина, который в 1962 г. опубликовал фундаментальное исследование «Новгородские посадники». Комплексно рассмотрев различные источники, он прямо заявил о том, что «новгородское восстание» 1136 г. отнюдь не породило тех норм республиканской жизни, о которых часто писали его оппоненты, поскольку сложение республиканских институтов в городе началось значительно раньше. В частности, «посадничество нового типа» — главного органа республиканской власти в Новгороде, впервые возникло еще в конце XI в. и, по-видимому, с самого начала было выборным. Что касается выборности новгородских князей, то вопрос о принадлежности тамошнего престола решался на новгородских вече и раньше, например, в 1125 г., когда «посадиша на столе князя Всеволода новгородци». Наконец, невозможно говорить и о том, что выборность других должностных лиц была непосредственным порождением этого восстания, поскольку первые выборы новгородского епископа состоялись только в 1156 г., а первый тысяцкий был избран и того позже, в 1189 г.

В 1980—1990-х гг. новый удар по «революционной концепции» советской исторической науки нанесли известные ленинградские историки Ю.Г. Алексеев, И.Я. Фроянов и их ученики А.Ю. Дворниченко, А.В. Петров, Ю.В. Кривошеев и другие. В общем виде их концепция заключалась в том, что:

• вечевой республиканский строй в Новгороде возник значительно раньше событий 1136 г., но именно они имели рубежный характер в окончательном освобождении Новгородской республики от власти великого киевского князя;

• при всем своеобразии политического строя в Новгородской республике, в самом этом устройстве не было ничего принципиально отличного от других русских городов-государств республиканского типа, существовавших в то время во всех русских землях.

Аналогичную точку зрения разделял и известный московский историк профессор А.Г. Кузьмин, который обращал особое внимание на три важных аспекта новгородской государственности. Во-первых, в Новгородской земле изначально существовала иерархия самих городских общин, когда все остальные города — Псков, Изборск, Ладога и другие были «пригородами» Новгорода и несли по отношению к нему определенные повинности. Во-вторых, изначально важную роль в новгородском управлении играл церковный клир во главе с местным выборным епископатом, который обладал целым набором чисто светских хозяйственных функций, что, вероятнее всего, было связано с сохранением каких-то древних традиций арианской церкви. В-третьих, новгородские события 1136 г. имели ключевое событие не только для самого Новгорода, но и для всех остальных русских земель, поскольку именно с этого времени фактически перестали действовать два важнейших принципа княжеской власти — принцип «старейшинства» и принцип «отчины».

Что касается социального состава новгородского вече, то здесь также существуют совершенно разные мнения. Многие историки (М. Дьяконов, Б. Греков, М. Тихомиров, Ю. Алексеев, И. Фроянов) считали, что новгородское вече представляло собой собрание всего мужского свободного населения города независимо от имущественного и социального положения самих горожан.

Их оппоненты (С. Юшков, В. Янин, П. Толочко, М. Свердлов) утверждали, что новгородское вече являлось сугубо аристократическим государственным институтом, членами которого были так называемые «300 золотых поясов», т.е. владельцы крупных городских усадеб, которые принадлежали родовому новгородскому боярству, нетитулованным вотчинникам и верхушке купечества. Этот, совершенно иной, взгляд на социальный состав новгородского вече, высказанный до войны профессором С.В. Юшковым, затем был серьезно подкреплен археологическими изысканиями профессора В.Л. Янина и его учеников. В частности, в своей известной фундаментальной статье «Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований» (1982) он убедительно доказал, что «Ярославово дворище» на торговой стороне Новгорода, где собственно и проходило общегородское вече, могло вместить в себя максимум 250―350 человек, а не все многотысячное мужское население города.

Археологические аргументы В.Л. Янина стали веским аргументом в пользу сторонников «аристократического» характера новгородского веча. Относительно недавно это аргумент был серьезно «подправлен» профессором А.Г. Кузьминым. В частности, он предположил, что так называемые «300 золотых поясов», которые упоминались в разных новгородских летописях, вполне могли быть выборными представителями от пяти городских концов — Неревского, Славенского, Плотницкого, Загородского и Людина, где давно существовали свои кончанские веча, на которых избирались кончанские старосты и сотские.

Как бы то ни было, но все историки сходятся в том, что после «новгородского восстания» 1136 г. князь стал вторичной фигурой по отношению ко всем остальным органам городского управления. Зримым изменением политического статуса новгородского князя стал перенос его государственной резиденции с «Ярославова дворища», расположенного в центре города, в его пригород, на «Рюриково городище». Отныне новгородский князь не только приглашался самими новгородцами на их престол, но и заключал с городским вечем специальный договор, нарушение которого вело к изгнанию князя из города. По мнению самих историков (Л. Черепнин, В. Янин, М. Свердлов, В. Водов), первоначально этот договор («докончание») заключался в устной форме, но с конца XII в. он стал носить характер письменного документа, формуляр которого был всегда традиционен и основан на легитимных принципах «старины» (традиции), характерных для всей средневековой ментальности. Этот договор предусматривал как ограничения княжеской власти, так и основные функции князя и его администрации.

В частности, по этому договору князь не имел права:

• отменять любые правовые акты, изданные ранее, как самими князьями, так и новгородцами («грамотъ ти, княже, не посужати»);

• «раздаять волости» без согласия посадника и лишать «новугородски мужи» их «кормлений» и волостей без веских доказательств их вины;

• «держать села и ставить слободы», населенные княжескими холопами, которые автоматически освобождались от уплаты городских податей;

• «держать», т.е. владеть, покупать или принимать «даром» сами новгородские села и т.д.

Этот договор четко оговаривал, что сразу по вступлении в должность князь и его «княжой двор» полностью включались в местную систему военного, административного и судебного управления. В частности, князь:

• будучи главой своей дружины, должен был «по кресте блюсти» новгородские земли от иноземных захватчиков;

• будучи верховным судебным арбитром, «судить и рядить новугородци по правде» и вместе с новгородцами участвовать в «сместном суде»;

• будучи владельцем княжеского домена, рачительно управлять им и получать («куны имати») от новгородских волостей особую подать в виде «дара».

Само новгородское вече обладало чрезвычайно широкими полномочиями, поскольку именно на нем решались все вопросы войны и мира, отменялись устаревшие и принимались новые законы, подати и повинности, а также избирались высшие должностные лица новгородского управления: посадник, тысяцкий и архиепископ.

Посадник. Как справедливо отметил профессор А.Г. Кузьмин, вопрос о времени зарождения этого института и функциях посадника в Х―ХI вв. является самым запутанным вопросом древнейшей новгородской истории. Сама этимология этого слова предполагает два возможных толкования: 1) либо посадник был «посаженным» должностным лицом, 2) либо изначально представлял посад, т.е. торгово-ремесленную часть города. Основная проблема, связанная с институтом посадничества, состоит в том, когда произошел процесс превращения этого древнерусского «чиновника», посаженного киевским князем для управления Новгородом, в выборную республиканскую должность, которая стала высшей фигурой новгородского республиканского управления. Впервые безымянные новгородские посадники были упомянуты в летописной статье, датированной 977 г., когда великий киевский князь Ярополк после бегства его сводного брата князя Владимира «за море» «посади посадникъ свои въ Новегороде». Затем в летописных статьях, относящихся к эпохе Ярослава Мудрого и его старшего сына Изяслава, неоднократно были упомянуты два других новгородских посадника Константин (1016―1019) и Остромир (1054―1057). В дальнейшем институт посадничества стал только укрепляться, поскольку сами киевские князья стали направлять на княжение в Новгород своих малолетних недееспособных детей. Именно в этот период новгородские летописные своды пестрят именами таких новгородских посадников, как Завид, Петрята, Миронег, Савва, Микула, Улеб и другие. В годы правления Мстислава Великого (1086―1117) была достигнута определенная гармония между новгородской «землей» и «властью», и должность посадника на время отошла на второй план. Но именно в 1117 г., когда Владимир Мономах отозвал Мстислава на юг и посадил его в Белгороде, новгородские летописные своды дают погодный перечень новгородских посадников не просто по именам, но и по их отчествам: Коснятин Моисеевич, Мирослав Гюрятинич, Петрила Микульчич, Иванко Павлович, Коснятин Микульчич, Якун Мирославич, Судила Иванкович, Нежата Твердятич, Жирослав Иванкович, Иванко Захарьинич, Завид Неревинич, Михалко Степанович, Мирошко Нездинич, Дмитрий Мирошкинич, Твердислав Михалкович, Юрий Иванкович, Иванко Дмитриевич, Степан Твердиславич и других.

Как явствует из этого списка:

• на должность новгородского посадника избирались только представители очень ограниченной касты самых богатых и влиятельных новгородских бояр;

• эта должность де-факто стала «наследственной» для целого ряда тамошних боярских родов, таких как Микульчичи, Иванковичи, Мирошкиничи, Михалковичи, Твердиславичи и других.

После событий 1136 г. новгородский посадник стал высшей фигурой всего новгородского управления, который вместе с князем руководил военными походами, возглавлял исполнительную власть и выборный Боярский совет (Господу), а также ведал всеми дипломатическими сношениями Новгорода с иностранными державами. Поэтому борьба за этот высший пост принимала острый характер, и по подсчетам многих историков, в течение первых ста лет в городе произошло больше тридцати «государственных переворотов», носивших разный социальный окрас. В частности, в 1209 г. в городе вспыхнул мощный социальный взрыв, направленный «на посадника дмитра и на братью его, яко те повелеша на новгородцех сребро имати, а по волости куны брати, по купцем веру дикую, и повозы возити, и иное все зло; и поидоша на дворы их грабежом, а Мирошин двор Дмитров зажгоша, а житье их поимаша, а сел их распродаша и челядь, а избыток разделиша по зубу, по 3 гривны по всему граду и на щит; а что кто похватал, а того един бог весть, и от того мнозе разбогатеша; а что на досках, а то князю оставиша».

В советской историографии (М. Тихомиров, В. Мавродин) это восстание новгородских низов традиционно рассматривали только через призму классовой борьбы, придавая ему сугубо антифеодальный характер. Современные историки (В. Янин, А. Кузьмин) справедливо полагают, что сие интересное свидетельство Новгородской Первой летописи не только указывает на глубокий социальный смысл этого восстания, но и прямо говорит о связи его инициаторов с великим владимирским князем Всеволодом Большое Гнездо, чей старший сын Константин сидел тогда на княжении в Новгороде. Умело используя социальное недовольство горожан, князь Всеволод и близкая к нему боярская группа Михалковичей с Прусской улицы избавились от неугодного и враждебного им боярского клана Мирошкиничей с Людина конца, в результате которого новгородским посадником был избран Твердислав Михалкович, сын хорошо известного сторонника князя Всеволода — Михалки Степанича.

Тысяцкий. По мнению историков (А. Кузьмин, В. Кучкин, И. Фроянов, А. Майоров), институт тысяцкого был традиционной выборной должностью от «земли», в рамках которой всегда существовала сотенная система с выборными должностными лицами, руководившими славянскими территориальными общинами во всех селах, погостах и городах. Но в отличие от других русских земель новгородская сотенная система параллельно существовала с кончанской системой управления, уходящей своими корнями в историческую топографию самого Новгорода. Первоначально сотенная система, тесно связанная с организацией княжеского военного управления, контролировалась самими князьями, назначавшими своих тысяцких в новгородские полки. Постоянная борьба между пришлыми князьями и новгородским боярством, всегда стремившимся поставить под контроль все органы государственной власти и управления в городе, привела к учреждению должности выборного тысяцкого. Эта реформа, проведенная в 1189 г., еще больше укрепила позиции новгородского боярства и привела к подчинению городских сотен общегородскому вечу и вхождению их в состав городских концов. Как правило, новгородский тысяцкий был представителем нетитулованных землевладельцев и верхушки купечества, который в мирное время разбирал тяжбы по торговым делам и ведал сбором городских пошлин и податей, а в военное время являлся руководителем новгородского ополчения, состоявшего из «вятших людей». Естественно, что выборные тысяцкие, как и посадники, стремились как можно дольше находиться в своей должности и по возможности передавать ее по наследству. Достоверно известно, что среди новгородских тысяцких сформировалась только одна «династия» в лице Якуна Намнежича и его сына Феда Якуновича.

Архиепископ (владыка). Своеобразие новгородского государственного устройства состояло в том, что особую роль в политической жизни Новгородской волости играли церковные иерархи. Еще во времена единой Киевской Руси, когда новгородский владыка утверждался киевским митрополитом, он уже имел особый статус среди других иерархов Русской православной церкви и проводил вполне самостоятельный от митрополии курс. О наличии таких противоречий в недрах высшего церковного клира можно судить по тому острому конфликту, который возник 1147 г. между новгородским владыкой Нифонтом и киевским митрополитом Климентом Смолятичем.

Знаковым событием в истории Новгородской республики стало избрание настоятеля Успенского монастыря игумена Аркадия главой новгородской епархии, которое произошло на городском вече в 1156 г. Историки по-разному оценивали этот прецедент в истории новгородской государственности. Но, вероятно, правы те ученые (А. Кузьмин, С. Перевезенцев), которые связали его с проявлением двух основных традиций ирландско-арианской церкви, сохранившихся в раннем русском христианстве: 1) избранием епископа не церковным клиром, а общинами самих мирян и 2) совмещением новгородским владыкой богослужебной и хозяйственно-административной функций. В частности, достоверно известно, что именно новгородский архиепископ являлся хранителем городской казны и печати, а также принимал активное участие в дипломатических сношениях Новгорода и скреплял своей подписью все его международные договора и соглашения.

По мнению ряда авторитетных авторов (В. Янин, Е. Рыбина), с 1229 г. особое место в политической структуре Новгородской республики стал играть и новгородский архимандрит, который возглавлял все черное духовенство главных новгородских монастырей, расположенных во всех пяти городских концах. Новгородский архимандрит, являвшийся одновременно игуменом древнейшего Юрьева монастыря, где располагалась его резиденция, также стал избираться городским вече и имел независимый статус от новгородского владыки, резиденцией которого был Софийский кафедральный собор.