Изменения в системе государственной власти и управления. После политического кризиса 19-21 августа 1991 г. начинается качественно новый этап политики российских властей. Если в 1990 — середине 1991 г. их усилия были направлены на борьбу против союзного «центра», то теперь появилась возможность сконцентрироваться собственно на осуществлении реформ. Развернулось активное преобразование всей системы политических, экономических, социальных отношений.
В среде августовских победителей доминировали антикоммунистические настроения, которые во второй половине 1991 г. стали определять официальный курс политики быстро идущей к независимости РСФСР. Этот курс получал и теоретическое обоснование. 28 августа группа известных общественных деятелей «Демроссии» выступила с Заявлением, где произошедшие 19-21 августа события трактовались как «Августовская революция». Политики отмечали, что можно с разными и смешанными чувствами воспринимать развал государства, которое раньше называлось Российской империей, а затем СССР, но «этот свершившийся факт должны приветствовать все истинные демократы как существенную сторону краха коммунистического режима и проявление в принципе прогрессивной тенденции». Вскоре политический кризис 19-21 августа стали называть антикоммунистической или демократической революцией. Зримым доказательством перемен стал демонтаж памятников — символов «тоталитарной эпохи» — Ленину, Дзержинскому, Андропову, возвращение исторических названий городам, улицам (Екатеринбург, Павлов-Посад).
Поражение высших представителей союзных структур придало новый мощный импульс концентрации управленческих полномочий в руках исполнительной власти России, олицетворяемых институтом президента. Это было связано с представлением о том, что в период динамичных экономических и политических изменений страна нуждается в усилении исполнительной власти, которая должна квалифицированно и оперативно решать выдвигаемые жизнью проблемы. На государственно-политическом уровне это вело к изменению существовавшей в СССР системы Советской власти, которая соединяла законодательные, распорядительные и контрольные функции. Первыми практическим шагами в этом направлении были прямые выборы глав исполнительной власти на общероссийском уровне (Президента РСФСР) и в обеих «столицах» (мэров Москвы и Ленинграда), состоявшиеся 12 июня 1991 г. Дальнейшее развитие этой тенденции требовало избрания глав исполнительной власти краев, областей, городов России. Следующий шаг диктовал необходимость разделения власти и полномочий между новыми исполнительными структурами и ранее «всевластными Советами».
21 августа на волне противостояния с ГКЧП принято постановление Верховного Совета РСФСР, согласно которому Президенту РСФСР предоставлялось право впредь, до принятия Закона РСФСР об управлении краем, областью, отстранять от должности председателей (всех уровней) Советов народных депутатов в случае неисполнения этими Советами законодательства РСФСР, указов Президента и актов Правительства, а также исполнения ими решений антиконституционных органов. Не менее революционным был второй пункт постановления, которым вводилась должность главы администрации в крае, области и других административно-территориальных единицах как руководителя соответствующего исполнительного органа. Глава администрации становился правопреемником исполкома Совета народных депутатов. В третьем пункте постановления Президенту РСФСР предоставлялось право(«впредь до принятия закона»), где регулировался бы порядок выборов, т.е. на четко неопределенный срок, единолично назначать глав администраций и освобождать от этих должностей. Постановление вводилось в действие с момента принятия. Документ существенно изменял действовавшую систему управленческих отношений, значительно ограничивая властные функции Советов и усиливая «исполнительную вертикаль», подчиненную непосредственно (и почти исключительно) Президенту.
21 сентября 1991 г. опубликован президентский Указ № 112 «О роли Совета Министров РСФСР в системе исполнительной власти Российской Федерации». Он, с одной стороны, ставил перед Совмином задачи по «построению динамичной модели рыночной экономики», а с другой — определял отношения между предсовмина и президентом. Предусматривалось, в частности, что президент не только должен контролировать деятельность Совмина и «совместно решать принципиальные вопросы организации работы Правительства РСФСР, комиссий и других рабочих органов», но и, при необходимости, председательствовать на его заседаниях для «обеспечения Правительством РСФСР его полномочий в полном объеме».
Огромное влияние на последующее политическое развитие страны оказали решения об изменении властного баланса, принятые на V съезде народных депутатов РСФСР (28 октября — 13 ноября 1991). Постановление «Об организации исполнительной власти в период радикальной экономической реформы» предоставляло президенту право самостоятельно реорганизовывать структуру высшей исполнительной власти России и самостоятельно решать вопросы кадрового назначения в системе исполнительной власти. Таким образом, президент получал необычайную свободу в плане подбора лиц на высшие посты в структуре исполнительной власти, не будучи при этом обязанным согласовывать даже с парламентом свои назначения.
Другое постановление: «О правовом обеспечении экономической реформы» — предусматривало, что законы СССР и РСФСР «в период проведения радикальной экономической реформы применяются в части, не противоречащей актам, принятым в соответствии с настоящим Постановлением». Эти акты (указы президента) предполагалось издавать в целях оперативного регулирования экономической реформы. Принятие этого постановления знаменовало вступление России в весьма специфический период политико-правового развития, когда президентские указы стали выполнять роль замещающего или конкурирующего законодательства. О направлениях развития формирующегося «указного права» можно судить по сфере интересов Государственноправового управления (ГПУ) Администрации Президента, созданного и возглавлявшегося в 1991 г. С. М. Шахраем. В его структуру входили отделы: государственного, административного и международного права; правового обеспечения вопросов безопасности, обороны и правоохранительных органов; правовых проблем федерализма, местного самоуправления и взаимодействия с федеральными представительными органами; судебной реформы и судопроизводства; гражданского права и хозяйственного законодательства; систематизации законодательства и правовой информатизации.
Решения V съезда народных депутатов легализовали ситуацию, при которой представительные органы власти фактически лишались реального права корректировать то, что делала исполнительная. При этом направление деятельности и состав высших органов исполнительной власти ставились в зависимость от президента как «высшего должностного лица» государства. Уже тогда Б. Н. Ельцин получил огромные полномочия. И хотя решения предусматривали, что полномочия даются «временно», на один год, он впоследствии настаивал на том, что такое положение следует сохранить на значительно больший период. Со времени V съезда эти темы (выбор модели экономических преобразований и формирование команды реформаторов, время «чрезвычайных полномочий») стали основными в политическом противостоянии 1992-1993.
На съезде принято еще одно решение, усиливавшее влияние высшей исполнительной власти. Президент получил право приостанавливать действие актов главы исполнительной власти (республик в составе РСФСР), а также иные решения органов власти, если они противоречат Конституции и законам РСФСР. Съезд своим постановлением отменил также назначенные ранее Верховным Советом РСФСР на 8 декабря 1991 г. выборы глав администраций, сохранив «августовский» порядок — назначение на эти должности указами Президента. Подбором кандидатов и координацией их деятельности занималось Контрольное управление, входившее в структуру Администрации Президента. Забегая вперед, можно отметить, что первые выборы глав администраций (притом лишь в 5 субъектах федерации) прошли в апреле 1993, затем — в виде исключения — в декабре 1995 г. в 12, а с января 1996 по март 1997 — в 56 субъектах Российской Федерации. V съезд народных депутатов сыграл важную роль в рождении нового политического режима.
Выстраивание «президентской вертикали» было одной из стратегических задач российских лидеров и началось до августовского кризиса. Еще 14 августа 1991 г. Указом Президента РСФСР были назначены 14 первых его представителей на местах. До конца года они имелись более чем в 50 регионах России и были народными депутатами либо РСФСР (в основном члены фракций, входящих в «Демократическую Россию»), либо СССР (практически все члены Межрегиональной депутатской группы). Как отмечалось в печати, президентские назначенцы играли на местах роль «демократических комиссаров».
Стремлением к концентрации власти можно объяснить и появление Указа Президента РСФСР от 19 декабря 1991 г. «Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел РСФСР», которое предполагалось создать через слияние существовавших раздельно структур органов госбезопасности и внутренних дел. Он сразу же вызвал огромную тревогу в обществе, всколыхнув воспоминания об аналогичном «объединенном ведомстве» начала 1950-х годов. Поэтому одновременно две депутатские группы и несколько комитетов ВС РСФСР обратились в недавно созданный Конституционный суд с ходатайством о проверке конституционности указа. Это было его первое дело. Оперативно рассмотрев вопрос, он уже 14 января 1992 г. своим решением отменил президентский указ, признав его неконституционным, и слияние ведомств, к удовлетворению многих, не состоялось.
Поворот в федеративной политике. После августа 1991 г. начинается новая федеративная политика России. Звучавшее в 1990 г. предложение «глотать суверенитеты» осенью 1991 г. окончательно признано ошибочным, и началась борьба за сохранение бывших автономий в правовом поле России. Однако сделать это было нелегко, так как процесс суверенизации уже имел свою инерцию.
Наиболее сложная ситуация складывалась в Чеченской республике. Здесь оппозиция в виде Исполкома ОКЧН под руководством генерала Д. Дудаева сразу после «путча» приступила к свержению «партократического клана», который возглавлял Председатель Верховного Совета республики Д. Завгаев. Началось формирование национальной гвардии, захват хранящегося на складах оружия и боевой техники. 1 сентября 1991 г. Исполком ОКЧН постановил распустить ВС ЧИР, преемником которого должен был стать Временный высший совет (ВВС). 4 сентября отряды гвардейцев взяли под контроль республиканское телевидение и административные здания исполнительной власти, включая резиденцию Совета Министров. А 6 сентября сторонники Дудаева штурмом овладели зданием ВС ЧИР, где в это время происходило заседание. Оказавшие сопротивление депутаты были избиты, председатель горсовета Грозного В. Куценко погиб. Именно 6 сентября 1991 г. «день низложения тоталитарного режима и перехода на путь демократически-правовых» структур отмечается в Чечне как День независимости.
Взятый курс на независимость Чечни предполагалось легализовать через ряд правовых процедур. На октябрь и ноябрь назначались принятие гражданства, выборы президента и парламента. Осуждалась проводившаяся ранее политика «геноцида» и «колониального гнета» чеченского народа со стороны «имперских сил», а для наблюдения за выборами приглашались представители лишь тех союзных республик, которые однозначно взяли курс на выход из СССР. По сути, уже в первой половине сентября 1991 г. в Чечено-Ингушской республике произошел военный переворот националистических радикальных сил, направленный не столько против прежней партийно-советской номенклатуры, сколько нацеленный на выход автономии из России.
В сентябре в Грозном побывали многие московские политики, пытавшиеся ввести ситуацию в контролируемое федеральными властями русло. Однако миссии Р. И. Хасбулатова, М. Н. Полторанина, Г. Э. Бурбулиса, А. В. Руцкого успеха не имели. По докладу последнего Президиум Верховного Совета России принял постановление «О положении в Чечено-Ингушской республике», сыгравшее большую роль в дальнейшей эскалации напряженности. В документе единственной законной властью на этой территории назван ВВС ЧИР, а «незаконным вооруженным формированиям», под которыми подразумевались дудаевские структуры, предписывалось к 10 октября 1991 г. сдать оружие.
Исполком ОКЧН воспринял решения российского руководства, выглядевшее как ультиматум, буквально в штыки. В Чечне была объявлена мобилизация всех лиц мужского пола от 15 до 55 лет, а Национальная гвардия приведена в боевую готовность. К 1 ноября в ней насчитывалось 62 тыс. человек, а в народном ополчении — более 90 тыс.
Б. Н. Ельцин разделял решительные настроения А. В. Руцкого относительно необходимости принятия чрезвычайных мер в отношении ЧИР. 19 октября он подписал жесткое по тону «Обращение к лидерам Исполкома Общенационального конгресса чеченского народа», в котором предупредил, что в случае невыполнения федеральных требований, примет все предусмотренные законодательством РСФСР меры «в интересах нормализации обстановки, обеспечения безопасности населения и защиты конституционного строя». Выборы в Чечне объявлялись незаконными, а их итоги заранее признавались недействительными. Тем не менее, 27 октября выборы были проведены, в них не участвовали ингуши и часть русскоязычного населения. Голосование прошло менее чем в половине районов республики. Дудаев получил подавляющее большинство голосов избирателей и стал первым чеченским президентом. Избранный парламент оказался практически мононациональным. Результаты выборов не признали не только российские власти, но и оппозиционные Дудаеву силы в Чечне.
С ноября 1991 г. начался особенно драматичный период российской политики в Чечне, который надолго усугубил сделанные ранее ошибки. 4 ноября российский президент распорядился готовить указ о введении в республике чрезвычайного положения. На различных стадиях в его разработке участвовали А. В. Руцкой, С. М. Шахрай, Р. И. Хасбулатов, В. Г. Степанков, Н. В. Федоров, В. П. Баранников, А. Ф. Дунаев. Текст был подписан Ельциным 7 ноября. Согласно указу, в ЧИР с 9 ноября по 9 декабря 1991 г. вводилось чрезвычайное положение. В качестве формы управления учреждалась Временная администрация, ее приказы и постановления подлежали исполнению всеми государственными и общественными организациями. Предполагалось привлечь «дополнительные силы и средства органов МВД и КГБ в зону чрезвычайного положения». По плану в операции против Дудаева должны были участвовать более 1,5 тыс. человек.
Таким образом, осознав, что ситуация зашла слишком далеко, российский президент решился на применение силы. Однако операция была провалена прежде всего технически. 8 ноября, когда она началась, техника приземлилась в аэропорту Моздока, а люди — в Беслане (оба — в Северной Осетии). Дороги, по которым войска из Северной Осетии должны были двигаться в ЧИР, были перекрыты. Аэропорт Ханкала в окрестностях Грозного был блокирован несколькими тысячами хорошо вооруженных людей, а взлетные полосы перегорожены тяжелогруженными автомобилями. Прибывшие ранее спецназовцы были заблокированы в здании МВД республики.
И тем не менее, главные причины неудачи попытки вооруженного вмешательства, видимо, находились в политической сфере. Ельцин в тот период еще не имел возможности в полной мере опереться на российские силовые структуры, которые находились в стадии формирования и подчинялись союзному президенту. М. С. Горбачев же был категорически против применения войск и давал указания союзным «силовикам» — В. П. Баранникову, Е. И. Шапошникову и В. В. Бакатину — не делать этого. Попытки Ельцина, Руцкого, Хасбулатова уговорить Горбачева успеха не имели. В итоге исполнение указа Ельцина о введении в Чечне чрезвычайного положения было фактически заблокировано.
В Чечне известие о намерении ввести в республике чрезвычайное положение привело к сплочению сил оппозиции вокруг Дудаева. Распространявшийся слух о якобы вновь готовящейся депортации чеченцев консолидировал чеченское общество. Чеченский парламент не только осудил указ, но и потребовал от президента РСФСР в течение 24 часов вывести с территории республики все вооруженные формирования. Не прекращались массовые акции протеста, были блокированы здания МВД, полк Внутренних войск, дислоцированный в Грозном. 9-10 ноября прозвучали угрозы руководства Исполкома ОКЧН осуществить террористические акты на территории России и превратить Москву в «зону бедствия». О серьезности чеченских деклараций свидетельствовал захват самолета, который следовал по маршруту Минеральные Воды — Свердловск.
В этих условиях 11 ноября на заседании ВС РСФСР произошло бурное обсуждение вопроса о конституционности указа Ельцина о введении ЧП в Чечне. И хотя в принятом по этому поводу постановлении ВС содержались «извинительные» для Президента и Президиума ВС формулировки, парламент отказался утвердить указ, обязал урегулировать конфликт политическими средствами, путем переговоров с основными политическими группами, не делая исключения для Исполкома ОКЧН. Как выражение недоверия Президенту звучал пункт, в котором говорилось, что состав «представительной делегации» на переговорах и ее полномочия будет утверждать ВС РСФСР. В пользу отмены указа по разным причинам выступили представители самых разных фракций.
В то же время продолжалась милитаризация чеченского властного режима. Указом от 9 декабря 1991 г. Дудаев подчинил себе все вооруженные формирования на территории республики, предписывал создать Штаб вооруженных сил «для управления частями и подразделениями армии и частями народного ополчения». В ноябре — декабре продолжался «ползучий» захват имущества и вооружений расположенных на территории Чечни частей Советской Армии. Указом от 19 декабря 1991 г. Дудаев возрождал «утраченное в условиях тоталитарной системы право граждан Чеченской республики на приобретение и хранение огнестрельного оружия», что обусловливалось и «состоянием социально-политической обстановки в республике»
При этом Дудаев не принял 3 декабря независимых экспертов, направленных в Грозный Верховным Советом РСФСР с целью подготовки материалов для переговоров. 19 декабря. Заместитель Председателя ВС РСФСР Ю. Ф. Яров обратился к Дудаеву с просьбой прислать свою экспертную группу в Москву. Тон письма свидетельствовал о том, что Москва смирилась с лидерством генерала в республике. Однако письмо было оставлено без ответа, переговоры начались лишь в марте 1992.
В октябре-декабре 1991 г. процесс «совершенствования» федеративных отношений разворачивался и на других направлениях. Продолжался начавшийся ранее процесс избрания президентов республик в составе России, однако теперь он шел не «явочным порядком», а на основе согласительных постановлений ВС РСФСР. Так были избраны президенты Марийской, Чувашской (оба — 8 декабря 1991), Мордовской (14 декабря 1991), Якутской-Саха ССР (20 декабря 1991). В соответствии с рекомендацией ВС России выборы в Кабардино-Балкарии были перенесены на более поздний срок. 22 декабря 1991 г. проведены выборы в новых субъектах Федерации, созданных на базе повысивших статус национальных областей: в Адыгее, Горно-Алтайской, Карачаево-Черкесской и Хакасской республиках. Это были «инерционные шаги» по укреплению провозглашенных ранее суверенитетов, но теперь они носили более упорядоченный характер.
Несколько особняком на общем фоне стоял Татарстан. Выборы президента здесь состоялись еще 12 июня 1991 г., одновременно с общероссийскими. За избранного на этот пост М. Ш. Шаймиева проголосовали 70% принявших участие в голосовании, в то время как за Ельцина в республике проголосовали лишь 45%. При этом лидер Татарстана изначально имел статус «главы республики», в то время как российский — лишь «высшего должностного лица, главы исполнительной власти». В сентябре 1991 г. в Казани проходили волнения и митинги с требованиями независимости Татарстана, 24 октября ВС республики принял Постановление «Об акте государственной независимости Республики Татарстан». В соответствии с логикой политического поведения руководства в 1990-1991, 26 декабря 1991 г. ВС Татарстана принял декларацию о вхождении в СНГ на правах соучредителя. В то время получило распространение высказывание Шаймиева: «Нет президентов больших и малых, есть президенты равные».
Выбор модели экономических преобразований. Результаты предшествовавшего хозяйствования и политического развития предопределили выбор команды реформаторов и характер проводившегося ими курса. Экономическое положение страны к концу 1991 г. можно охарактеризовать как катастрофическое. За один лишь этот год национальный доход снизился более чем на 11%; ВВП — на 13; промышленное производство — на 2,8; сельскохозяйственное — на 4,5; добыча нефти и угля — на 11; выплавка чугуна — на 17; производство пищевой продукции — на 10. Валовой сбор зерна сократился на 24, а его государственные закупки — на 34%. Особенно сильно уменьшился внешнеторговый оборот — на 37%, причем объем экспорта упал на 35, а импорта — на 46. При сокращении поступления товаров на рынок продолжалась и даже усиливалась накачка экономики деньгами. Прибыли предприятий увеличились в 1,9 раза, денежные доходы населения — в 2, а выпуск денег в обращение — в 4,4. За год уровень потребительских цен увеличился более чем в 2 раза (на 101,2%), при том, что годом раньше рост цен составил всего 5%.
В итоге к осени 1991 г. был полностью потерян контроль над финансовыми процессами и денежным обращением, реальностью стала дезинтеграция денежной системы страны. Ее признаками были растущая долларизация экономики, вытеснение товарно-денежных отношений бартером, а также административные ограничения межрегионального товарообмена. Некоторые республиканские и областные власти приступили к вводу фактических заменителей денег (талонов, карточек покупателей, купонов), а в ряде случаев (Украина, Эстония, Латвия, Литва) заявили о намерении введения полноценных национальных валют. Это увеличивало находящуюся в обращении денежную массу и выталкивало ее на территорию России, усугубляя финансовую ситуацию.
В 1991 г. дефицит государственного бюджета СССР увеличился в сравнении с запланированным в 6 раз и составил огромную цифру в 20% ВВП (по зарубежным оценкам — 30), причем бывшие союзные республики фактически прекратили перечисление средств в общесоюзный бюджет. Соответственно финансирование федеральных служб, внешнеполитической деятельности, армии, спецслужб практически полностью перешло под эгиду бюджета РСФСР.
Значительно ухудшилась валютная ситуация. Внешний долг увеличился до 76, а внутренний — до 5,6 млрд долларов. Резко сократились золотовалютные резервы, их запас был рекордно низким: в 1989-1991 гг. за рубеж было вывезено более 1 тыс. т золота, на 1 января 1992 г. его осталось лишь 289, 6 т. К концу октября 1991 г. ликвидные валютные ресурсы были полностью исчерпаны, и Внешэкономбанку пришлось приостановить все платежи за границу (за поставляемые товары и услуги, взносы в международные организации), за исключением платежей по обслуживанию внешнего долга.
Неблагополучие в производственной и денежно-финансовой сферах привело к распаду потребительского рынка. В разряд дефицитных перешли практически все виды товаров. Большинство городов страны были охвачены карточной системой. Однако даже скудные нормы, определяемые местными властями, не обеспечивались ресурсами, снабжение не гарантировалось, талоны не отоваривались месяцами, а реализация товаров по ним проходила нервно, с огромными очередями. В результате паралича всех звеньев и систем управления снабжение, прежде всего городов и армии, оказалось практически нарушенным. Так, в январе 1992 г. ресурсы продовольственного зерна составили около 3 млн т в месяц при потребности страны свыше 5 млн т. Это делало обязательным ежемесячный импорт около 3 млн т зерна, на что, как уже отмечалось, в казне не было средств.
Таким образом, любые реформаторы в России в конце 1991 г. должны были исходить из сочетания трех кризисов: инфляционного (ускоряющаяся открытая инфляция при острой нехватке товаров), платежного (острый дефицит золотовалютных ресурсов и подрыв кредитоспособности страны), системного (утрата органами госвласти на всех уровнях способности регулировать ресурсопотоки).
Экономический кризис 1991 г. усугублен (а во многом и обусловлен) острой политической борьбой между различными центрами власти. Особенно жестким и непримиримым было противостояние между российскими и союзными государственно-политическими институтами. К тому времени потеря управляемости экономическими, социальными, политическими, межнациональными процессами в стране стала очевидной для всех. Различия сохранялись лишь в объяснении причин возникновения кризиса. Руководство страны во главе с Горбачевым связывало их с неуемными суверенизаторскими амбициями республик, наиболее активные из которых во главе с Россией развернули атаку на союзный Центр. Группировавшиеся же вокруг Ельцина российские лидеры во всем винили «реакционные имперские силы», партийно-хозяйственную номенклатуру, не желавших демонтировать «отжившие экономические и политические структуры» СССР.
Каждая сторона претендовала на большую обоснованность своего права вытаскивать страну из пропасти. Стало очевидным противоречие: в руках союзного руководства находился хозяйственно-управленческий аппарат, но лидерам явно не хватало политического авторитета, были ослаблены и властные механизмы. У России же не было достаточных административно-хозяйственных структур, но авторитет поднявшихся на протестной волне лидеров был явно выше, более привлекательно выглядела и публичная их риторика. В этих условиях рассчитывать на эффективное управление экономикой было невозможно. Поэтому экономический кризис в СССР этого периода следует рассматривать прежде всего как кризис власти. Радикальные и быстрые изменения в системе властных отношений между союзным и российским центрами начались лишь после событий 19-21 августа 1991 г.
Каковы были возможные пути и реальные возможности реформирования российской экономики? В 1990-1991 для всех была очевидной неэффективность социалистической экономики, регулируемой административными методами. Всеобщим было и понимание того, что «лечение» существовавшей системы связано с внедрением в нее рыночных отношений. Однако в представлениях о том, как осуществить переход к рынку и какая модель его функционирования является наиболее предпочтительной, наблюдались значительные отличия.
Говоря о проблеме перехода к рынку, обычно обсуждают «китайский путь» и «польский вариант». Прежде всего обращается внимание на то, что в первом случае реформы проводятся постепенно, поэтапно, охватывают достаточно длительный период. Во втором вхождение в рынок произошло быстро, стремительно; набор проводимых мероприятий был столь радикален и непривычен для населения, что получил название «шоковой терапии». На самом же деле различия носили более глубокий, «качественный» характер.
В отличие от широко пропагандируемых представлений об априорной неэффективности социалистической экономики и невозможности ее реформирования, а следовательно, необходимости слома, в Китае полагали, что «нереформируемых экономик нет». Его руководители считали, что решающая роль принадлежит способности правящего слоя проводить необходимые институциональные и структурные изменения с учетом уже существующих экономических реалий и менталитета связанных с ними людей. В Китае были уверены, что внедрение рыночных отношений не обязательно должно сопровождаться коренной ломкой политико-государственных институтов. Напротив, здесь разделялись убеждения в том, что сохранение политической стабильности снижает связанные с переходным состоянием риски. Признавая достижения стран с развитой рыночной экономикой, Китайское правительство делало акцент не на копирование чужого опыта, не на вестернизацию, а на более широкое использование промежуточных, переходных форм хозяйствования. Это нашло отражение, в частности, в том, что капиталистический сектор строился не вместо, а параллельно с государственным, социалистическим, а рыночное регулирование постепенно распространялось на все большее число субъектов хозяйствования, независимо от формы собственности. Все это привело к тому, что реформы в Китае с самого начала имели надежную и здоровую социальную базу, основанную на последовательном росте уровня жизни людей. Концепция китайских реформ сформулирована Дэн Сяопином в декабре 1978 г. Постепенность и плановость проведения преобразований не означали их бесконфликтности. В стране до сих пор сохраняется высокий уровень безработицы.
Ситуация в Польше была принципиально иной. Польская элита считала свою страну частью западной цивилизации, возращение в лоно которой было естественным после освобождения от советской опеки. Здесь был и больший опыт взаимодействия с западным миром. Период существования «социализма советского типа» в Польше был намного короче, чем в СССР, сохранение и воспроизводство рыночного менталитета подпитывалось наличием заметного рыночного сектора (прежде всего, в сфере услуг и в сельском хозяйстве). В то же время, с конца 1970-х годов польская экономика находилась в состоянии затяжного и глубокого кризиса, который к концу 1980-х подвел к ее полному краху. В 1989 г. в результате «бархатной революции» в стране пришли к власти антикоммунистические силы. Новому правительству досталось тяжелое наследство.
Развал экономики требовал принятия срочных мер, которые осуществлялись при поддержке Запада, таких его финансовых институтов, как Международный валютный фонд (МВФ) и Мировой банк. Проведение структурных реформ по их сценарию стало главным условием предоставления новых займов и отсрочек по платежам, полученных ранее, без которых польская экономика уже не могла существовать. Для поддержки требовалось реализовать четыре важнейшие группы мероприятий. Туда входили: 1) обвальная либерализация цен, доходов, всей хозяйственной деятельности; 2) обеспечение макроэкономической стабилизации за счет жесткой денежной политики подавления инфляции (сокращение бюджетного дефицита, эмиссии денег, конвертируемость валюты); 3) проведение срочных системных преобразований в экономике (пересмотр роли государства в экономике, приватизация, развитие рыночной инфраструктуры); 4) курс на открытость экономики (либерализация внешней торговли, сокращение тарифов). Эти рецепты МВФ были первоначально разработаны для стран «третьего» мира — с неразвитым перерабатывающим сектором и сырьевой направленностью экономики — и апробированы на них. Цель такой политики, однако, состояла не в комплексном развитии экономик этих стран, а в повышении их способности расплачиваться по ранее полученным кредитам.
В 1990-1991 гг. в Польше осуществлены либерализация экономики, открытие внешней торговли, шло становление частного сектора. Однако реализация перечисленных мер сопровождалась крутым падением объема промышленного производства, сохранением высокой инфляции, резким ростом дифференциации доходов населения. Реформы были связаны с именем Л. Бальцеровича (в те годы министр финансов, исполнявший обязанности премьера польского правительства), которого Е. Т. Гайдар назвал «одним из самых выдающихся экономических реформаторов двадцатого века».
Что касается функционирования рыночной экономики капиталистического типа, то здесь также имелись разные ориентиры. Один из них был основан на идеях британского экономиста Дж. Кейнса, сформулированных им на основе результатов анализа мирового кризиса и «великой депрессии» конца 1920-1930-х годов. Кейнс пришел к выводу, что капиталистическая рыночная экономика не является саморегулирующейся, для ее оптимального функционирования необходимо постоянное вмешательство государства. Это касалось, прежде всего, отраслей, обеспечивающих все национальные экономические комплексы сырьем и энергоресурсами, поддержания инфраструктуры. Эффективность подходов Кейнса подтверждена практикой послевоенного развития в ряде европейских стран (Германии, Франции и др.), где идеи кейнсианства, дирижизма разделяются многими экономистами поныне.
Сторонники другого подхода — либерализма — полагают, что экономическая свобода, основанные на ней конкурентность, гибкость и динамизм всех хозяйственных институтов выступают непосредственной производительной силой, т.е. прямо определяет экономическую эффективность. В 1970-е годы оформилась идеология радикального неолиберализма или либерал-монетаризма. Монетаризм предполагает использование финансов в качестве главного рычага регулирования экономики. Возникновение этой доктрины и определенный авторитет, который она завоевала, были связаны с кризисной ситуацией 1970-х годов в мировой экономике, а также с появлением кризисных явлений в социалистической системе хозяйства. Начавшаяся в это время мировая волна либерализации и приватизации (наиболее известные примеры — тэтчеризм и рейганомика) позволили ведущим странам преодолеть опасную инфляцию и спад. Это несколько ослабило позиции кейнсианства и способствовало экспансии идеологии либерализма. Исследователи считают, что в наиболее крайних формах он утвердился в таких международных финансовых организациях, как МВФ и Мировой банк.
Каковы были реальные возможности выбора у России, и были ли они? Очевидно, эволюционный, градуалистский путь реформирования был бы предпочтительнее хаотичной революционной ломки, всегда сопровождающейся большими социальными издержками. В этом плане заслуживал внимания «китайский путь». Однако уже тогда для России он был неприемлем по ряду причин. В Китае изначально концентрировались на экономических преобразованиях, необходимость государственно-политической реформы даже не обсуждалась, как не ставилась под сомнение и социалистическая идеология. Государство являлось главным проводником политики по внедрению и развитию рыночных отношений, определяя и контролируя их формы, сферы применения и темпы внедрения. При том, что мотивы начала реформ связывались с крайне низким уровнем жизни населения и отсталостью китайской экономики даже в сравнении со среднеразвитыми странами, там не было хозяйственного кризиса (ни сокращения производства, ни падения уровня жизни).
В СССР ситуация была принципиально иной. Здесь экономическим преобразованиям в рыночном направлении предшествовала радикальная реформа политической системы, которая ослабила государство, сопровождалась полной сменой идеологических ориентиров. Острая политическая борьба между различными частями элиты привела к тому, что к осени 1991 г. старое союзное государство уже было сломано, а создание российского находилось лишь в начальной стадии.
Период сентября-декабря 1991 г. характеризуется крайней неустойчивостью и неопределенностью сферы государственно-политического развития. Ликвидированы были или подорваны прежние структуры государственного управления (КПСС, союзные ведомства), началось оттеснение на второй план Советов. В срочном порядке создавались новые институты: Администрация президента, институты глав администрации субъектов Федерации, представителей Президента, мэра. Механизм провозглашенной системы разделения властей не был проработан ни в политическом, ни в правовом плане. Обострился и кризис внутрифедеративных отношений в России, над ней нависла угроза конфедерализации.
Не больше ясности было в вопросе о том, как в перспективе будут строиться отношения между РСФСР и бывшими союзными республиками, которые к тому времени объявили себя суверенными государствами. Еще в конце ноября 1991 г. среди лидеров не было единства относительно того, в рамках какого объединения им предстоит взаимодействовать. А это оставляло нерешенной еще одну проблему: каковы территориальные границы будущих экономических преобразований? Хотя многие принимали участие в разрушении «империи», никто не говорил об автаркии, о независимом экономическом развитии. Именно по просьбе суверенных республик начало реформ в РСФСР было отложено до 2 января 1992 г. В то же время отсутствие проработанного Экономического договора делало поведение ближайших соседей непредсказуемым. После фактической и юридической ликвидации СССР все они продолжали находиться в единой, еще «союзной», рублевой зоне, что позволяло им «корректировать» по своему усмотрению денежно-финансовые мероприятия России, значительно снижая их эффективность, а то и просто срывать. К этому следует добавить проблему границ, которые в одночасье из административных превратились в государственные. Без систем таможенного и пограничного контроля они фактически оказались прозрачными, что наносило России значительный экономический ущерб, создавало множество других проблем.
Таким образом, слабость государства и кризисное состояние экономики делали практически невозможным постепенный и контролируемый переход к рыночным отношениям в России осенью 1991 г. Шансы на использование мер, напоминавших китайский опыт, остались в прошлом. В то время у российского руководства уже не было выбора, пропаганда либерализма стала экономически вынужденной и политически безвариантной. Сохранение хотя бы относительной социально-политической стабильности и, следовательно, выживание российской власти, диктовали необходимость любой ценой предотвратить проявления массового недовольства (с непредсказуемыми последствиями) в связи с кризисом продовольственного снабжения на рубеже 1991—1992 гг.
После ликвидации СССР и союзных структур все претензии население неизбежно адресовало бы уже российскому руководству. Кризис же можно было преодолеть лишь через закупку продовольствия за рубежом, для чего не было средств и требовались займы. Заимствование предстояло осуществить у МВФ, который предоставление денег обусловливал проведением экономических преобразований по своим «рецептам», напоминавшим ранее «выписанные» Польше. Не случайно именно эту страну Е. Т. Гайдар рассматривал «как точку отсчета, позволяющую выявить, проанализировать те проблемы, с которыми предстоит столкнуться России в ходе рыночных преобразований».
Своеобразие российских преобразований в 1990-е годы состояло в том, что становление новой системы государственной власти, в том числе и «сильной исполнительной вертикали», происходило одновременно с радикальным реформированием экономики. Политическая обстановка и состояние социальной сферы осенью 1991 г. требовали преобразований, но при этом неминуемо нарушалась бы общепризнанная логика перехода к рынку: разгосударствление, приватизация собственности должны были предшествовать освобождению цен и либерализации торговли. В российской же действительности все произошло наоборот: рыночные отношения в торговле и финансовой сфере стали утверждаться до приватизации государственного имущества, т.е. до возникновения основного субъекта рыночных отношений — собственника (прежде всего, в производственной сфере) с четко определенными правами и обязанностями. Отсюда — необычайная стихийность экономических процессов, слабая управляемость начатыми реформами.
Отсутствие разработанной нормативно-правовой базы и слабость госструктур привели к тому, что огромные сегменты национального хозяйства вынужденно уходили в «тень» и (или) были во многом криминализированы. А это, в свою очередь, оказывало все большее влияние на политическую сферу. Это осложняло и оформление новой системы власти, и руководство хозяйственными преобразованиями. В результате в России был реализован вариант реформ, отличный и от китайского, и от польского, который некоторые называют «шок без терапии»: быстрые и радикальные изменения в хозяйственной жизни происходили без видимого улучшения состояния экономического организма.
После августа 1991 г. в РСФСР остро встал вопрос о формировании нового Кабинета министров и поиске кандидатуры нового премьера. И. С. Силаев и его правительство решали преимущественно не экономическую, а политическую задачу: боролись за российский суверенитет. Осенью же 1991 г. для вывода страны из кризиса требовалось по-настоящему «работающее правительство», создать которое оказалось нелегко. Недоверие к союзному лишало Б. Н. Ельцина возможности использовать управленцев из его состава: все они рассматривались как «горбачевцы». Возникшие разногласия в «своем» окружении не позволили назначить на пост главы правительства М. А. Бочарова (председатель Высшего экономического совета России), Е. Ф. Сабурова (министр экономики РСФСР), Г. А. Явлинского (самого популярного, по словам Ельцина, в то время экономиста). В числе возможных претендентов на этот пост рассматривались Ю. А. Рыжов, Ю. В. Скоков, А. М. Емельянов, С. Н Федоров, М. Н. Полторанин, которые, однако, по разным причинам отказались.
Неудача с подбором кандидата в премьеры традиционным способом заставила Ельцина обратиться к другим вариантам решения этой проблемы. Новое предложение исходило от Госсекретаря РСФСР Г. Э Бурбулиса, который представил президенту уже известного, но прямо не связанного с политическими баталиями 1990-1991 гг. экономиста Е. Т. Гайдара. В 1994 г. мотивы его выбора Ельцин обосновывал следующим образом: «Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью... Это... очень независимый человек... Было видно, что он не будет юлить... было важно, чтобы от меня не только ничего не скрывали, но и не пытались скрыть. Гайдар умел говорить просто, и это тоже сыграло свою роль... ведь рано или поздно разговаривать с оппонентами все равно придется ему, а не мне... Он умеет заразить своими мыслями, и собеседник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти. И, наконец, два последних, решающих фактора. Научная концепция Гайдара совпала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро. Я не мог снова заставлять людей ждать, оттягивать главные события... на годы. Решились — надо идти!». Выделенные нами слова, видимо, имеют ключевое значение и для объяснения действий гайдаровской команды осенью 1991. В 1993 г. один из ее членов признавался: «Наша команда не претендует на роль инициаторов или заказчиков социальной политики. Заказчиком является Ельцин. Мы выступили как пожарники — для спасения экономики и для спасения власти Ельцина».
Почему гайдаровская концепция совпала с «внутренними ощущениями» президента? Видимо, основания для этого были. Во-первых, разрушение к тому времени союзных структур и неготовность российских взять на себя их функции управления заставляли уповать на то, что лишь рынок способен все расставить на свои места. Это соответствовало представлениям единомышленников Гайдара, изучавших «выход из социализма» стран Восточной Европы и пришедших к убеждению, что политика либерализма, свободный рынок являются единственными рычагами, с помощью которых можно двигаться от разрушенной плановой экономики к рыночной. Во-вторых, после августа 1991 г. уже не было ясности относительно пространства возможного реформаторства. По мнению ряда влиятельных политиков, безоговорочно говорить о реформах можно было лишь применительно к российской территории. Экономисты-рыночники, работавшие под руководством Гайдара и Бурбулиса, обосновывали возможность успеха реформ лишь в том случае, если Россия будет проводить их изолированно. В этом свете курс на окончательную дезинтеграцию СССР выглядел вполне логичным, а борьба российских лидеров против союзного центра в 1990-1991 гг. получала положительное объяснение. В-третьих, состав ядра команды реформаторов — молодые, не политики, не профессиональные управленцы — позволял президенту концентрировать в своих руках всю полноту исполнительной власти и выступать в роли высшего арбитра, не опасаясь конкуренции. В то же время он имел возможность при необходимости дистанцироваться от ошибочных и непопулярных мер правительства. Сами же «молодые реформаторы» как профессионалы получали уникальный шанс быть непосредственными участниками одной из крупнейших социально-экономических трансформаций XX столетия. Под «прикрытием» «харизматического» президента они надеялись осуществить прорыв к новым общественным отношениям, надеждой на утверждение которых вдохновлялось демократическое движение СССР в 1985-1991.
Конкретизация новой политической и экономической линии российского руководства началась сразу после кризиса 19-21 августа. В начале сентября на госдаче в Архангельском (Подмосковье), по инициативе Г. Э. Бурбулиса, над стратегией и тактикой правительства начали работать Е. Т. Гайдар, В. М. Машиц, А. А. Нечаев, А. А. Головков, К. Г. Кагаловский, А. П. Вавилов; позже к ним присоединились Е. Г. Ясин и Л. М. Григорьев. В обсуждении и подготовке материалов в различных формах участвовали А. Б. Чубайс, В.И Данилов-Данильян, П. О. Авен, Б. Г. Салтыков, С. Ю. Глазьев, М. Н. Полторанин, В. А. Махарадзе, А. В. Козырев, Н. В. Федоров, С. М. Шахрай. Идеология будущих преобразований нашла отражение в двух концептуальных документах. Первый имел название «Стратегия России в переходный период» (известен также как «Меморандум Бурбулиса»), второй — «Ближайшие экономические перспективы России».
Авторы «Стратегии» полагали, что главный вопрос осени 1991 г. — не последовательность реформ, а совсем другой — осуществлять ли реформирование российской экономики, сохраняя «рудименты союзного государства, интегрированного хозяйства, а значит, и рудименты соответствующей им экономической политики, или осуществлять стратегию скорейшего достижения Россией экономической самостоятельности и независимого проведения экономических реформ». Разработчики концепции утверждали, что до августа-91 существовал промежуточный союз республиканских элит, которые боролись против союзного Центра. Однако после августа на первый план вышли объективные противоречия между Россией и остальными республиками. Эти противоречия связывали с различными масштабами экономик, разницей ресурсных потенциалов, неодинаковым видением перспектив исторического развития, а также с различным «политического весом» в глазах международного сообщества.
«Стратегия» определила принципиальный курс на экономическую независимость при «мягком» политическом союзе. Из него вытекала необходимость создания независимого российского государства со всеми его атрибутами, включая собственную валюту, таможенную и пограничную службу. «Ближайшие экономические перспективы России» конкретизировали эти установки применительно к ее хозяйственной политике.
В перспективе виделись, во-первых, обретение полноценной экономической независимости и самостоятельное проведение реформ, к которым могут присоединиться (или не присоединиться) другие республики. Во-вторых, возложение Россией на себя ответственности по обязательствам, касающимся внешнего долга СССР, что давало ей возможность претендовать на союзный золотой запас, собственность за границей и долги иностранных государств Союзу. При этом Россия становилась естественным партнером западных стран и международных финансовых организаций, помощь которых была остро необходимой. Привлекательность же России для Запада связывалась с ее емким внутренним рынком и богатым экспортным потенциалом, которые предполагалось переориентировать на развитые страны. В-третьих, наряду с объявлением госсобственности на российской территории объявлялось и сохранение контроля над финансовой сферой во всей рублевой зоне до тех пор, пока она будет существовать. Документ фиксировал необходимость в межреспубликанских расчетах переходить на мировые цены. И, наконец, именно в «Экономических перспективах» гайдаровцы определили финансово-денежную сферу в качестве первичного звена стабилизационных и реформаторских усилий.
В последовавших за «Стратегией» и «Перспективами» документах были определены основные направления послеавгустовского политического курса. Его анализ свидетельствует о том, что в своей практической деятельности российские лидеры руководствовались сформулированными в них идеями.
Начало перехода к политике реформ связано с решениями V съезда народных депутатов России. 28 октября 1991 г. с его трибуны Б. Н. Ельцин обратился к гражданам Российской Федерации. Констатируя, что «поле для реформ разминировано», он призвал осуществить «крупный реформистский прорыв» в экономике. Для этого предлагались: 1) разовое введение свободных цен, которое должно было «запустить» механизм рыночной конкуренции и ликвидировать товарный дефицит; 2) либерализация торговли, призванная создать рыночную инфраструктуру и активизировать товарооборот; 3) приватизация жилья, государственных промышленных, торговых и прочих предприятий, имевшая целью создание как можно большего числа субъектов рынка и экономических мотивов деятельности. Из речи Ельцина следовало, что Россия приступала к преобразованиям самостоятельно, без согласования с другими республиками. Как справедливо отмечал Е. Т. Гайдар, в выступлении были обозначены «контуры программы реформ».
Признавая болезненность предложенных мер, Президент заметил, что их может осуществить лишь правительство народного доверия, состоящее не из политиков, а из профессионалов. Стремясь поддержать их своим авторитетом, он предложил лично возглавить правительство, на что и получил согласие съезда. Ельцин попросил депутатов внести ряд важных изменений в систему высшей государственной власти России, и съезд также пошел ему навстречу. Постановление «Об организации исполнительной власти в период радикальной экономической реформы» предоставляло Президенту право самостоятельно реорганизовывать структуру высшей исполнительной власти и решать вопросы кадрового назначения в ее системе. Другое постановление — «О правовом обеспечении экономической реформы» — предоставляло ему право издавать указы, имеющие силу закона. Если же действовавшие в РСФСР законы оказывались в противоречии с ними, то указы имели приоритет над законами.
В начале ноября Ельцин, возглавивший правительство реформ, начал практическую подготовку к их реализации. 5 ноября подписан указ о назначении Г. Э. Бурбулиса первым вице-премьером, Е. Т. Гайдара — вице-премьером, министром экономики и финансов, а А.Н Шохина — вице-премьером, министром труда и социальной защиты. Дальнейший подбор «экономических» министров и их заместителей проходил при участии всех трех вице-премьеров преимущественно на основе «архангельской» команды Гайдара.
15 ноября, после формирования нового Правительства РСФСР, Ельцин подписал пакет из десяти президентских указов и правительственных распоряжений, которые намечали конкретные шаги в сторону рыночной экономики. Начался процесс слияния российских органов управления с общесоюзными: функции 88 министерств и ведомств СССР передавались соответствующим министерствам России, число которых — 41 — при этом уменьшалось. Вместо 129 союзных и российских структур предполагалось сформировать лишь 20 при сокращении чиновников более чем в два раза, что означало крупнейшую административно-управленческую реорганизацию. В числе первых был взят под контроль Госплан СССР, следующим шагом стало объединение Минфинов Союза и России и консолидация их бюджетов. В конце ноября 1991 г. Россия взяла на себя обязательства по долгам СССР и активизировала попытки убедить западных лидеров предоставить ей крупномасштабную помощь.
Новый курс правительства нашел отражение в базовых параметрах бюджета на 1992 г. Резкому сокращению подверглись государственные расходы. Ассигнования на закупку вооружений снижались в 7,5 раз; централизованные капиталовложения — в 1,5; ценовые дотации — почти в 3. Снижались расходы в аграрном секторе и социальной сфере. Эти «драконовские меры», по словам Гайдара, «давали шанс» избежать гиперинфляции и «послать импульс для запуска мотора рыночной экономики».
К январю 1992 г., когда начались преобразования, программы перехода к рынку как комплексной системы поэтапных мер, имеющих целью достижение определенного экономического и социального результата, в России создано не было. Существовало лишь представление о наборе необходимых экономических инструментов, позволяющих включить в действие рыночные механизмы. Е. Т. Гайдар и члены его правительства рассматривали свою деятельность исключительно как стратегическую, направленную на изменение исторического вектора развития страны, осуществления в ней системной трансформации. Поэтому понимание и верность избранному курсу ценились выше навыков профессионального управления.
Тем не менее, проект документа под названием «Программа углубления экономических реформ Правительства Российской Федерации» к лету 1992 г. все же был создан и в июле представлен в Верховный Совет России.
Это был насыщенный расчетами достаточно объемный (336 с.) материал, в котором реформаторы предлагали свое видение этапов преобразования отечественной экономики. Первый — кризисное развитие (1992-1993). Либерализация и финансовая стабилизация рассматривались здесь в качестве главных приоритетов этапа. В его рамках предполагалось не только навести порядок в финансовой сфере, но и начать приватизацию, структурную перестройку в промышленности, реформу в аграрном секторе, масштабные преобразования социальной сферы. Предполагалось также создать основные предпосылки для выхода из кризиса и формирования рыночной экономики. Второй этап — восстановление народного хозяйства (из текста следовало, что он охватит 1994-1995) предполагал в качестве приоритета создание и упрочение институтов, способствующих развитию предпринимательства и конкуренции. На нем намечалось осуществить массовую приватизацию, добиться эффективного функционирования финансового рынка, в основном реформировать социальную сферу. К концу этапа доля госсектора в производстве не должна была превышать 40% (в торговле — не более 10), предполагалось оживление производственной активности и достижение докризисного уровня ВВП. На третьем этапе, который по логике документа должен был наступить после 1995 г., прогнозировался экономический рост, составляющий не менее 3-4% в год; опережающий темп экспорта продукции высокой степени готовности, норма накопления ВВП — не менее 15%. Документ представляет исключительный интерес с точки зрения оценки способности правительства прогнозировать последствия своих действий.