Выступление декабристов усилило размежевание основных идейных направлений в общественном движении. Европа становилась для царизма источником «революционной заразы», расшатывающей самобытные устои российского государственного порядка. В обществе осиливались консервативные настроения, в основе которых лежало стремление сохранить существующий строй и его «незыблемые основы» — самодержавие и крепостничество.
Началом для утверждения «охранительной» идеологии послужило создание в 1826 г. III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Функции III отделения были всеобъемлющи, полномочия — безграничны: тайный’ и явный политический надзор, цензура, контроль всей государственной машины. Сведения поступали через сеть тайных агентов во всех слоях общества, а система перлюстрации частных писем стала неотъемлемой принадлежностью методов надзора. В 1827 г. III отделению был придан корпус жандармов, а вся Россия поделена на несколько жандармских округов. Фактически это означало создание эффективной полицейской системы, направленной на подавление любого инакомыслия. III отделение возглавил А.Х. Бенкендорф, человек, безгранично преданный императору, из рук которого он, по легенде, получил платок, чтобы «утирать слезы сирот и обиженных».
Теория «официальной народности»
Идеолог консервативного, или «охранительного», направления во внутренней политике министр народного просвещения С.С. Уваров считал необходимым «найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие, собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения». В 1832 г. он впервые сформулировал свою знаменитую триаду — «православие, самодержавие, народность». Эти три взаимосвязанных начала и легли в основу «теории официальной народности».
Исходя из принципиального отличия исторического пути России от Европы, Уваров задался целью совместить идею необходимости самодержавия как издревле присущей России формы политической власти с развитием просвещения и культуры. Если в Западной Европе просвещение породило революционные бури, то в России «порядок вещей устоял под натиском этих понятий, потому что опирался на неведомые Европе самобытные начала: православие, самодержавие и народность». В теории Уварова переплетались просветительские идеи с идеями единения, добровольного союза государя и народа, отсутствия противоположных классов, своего рода «народности» русского общества, и признанием самодержавия как единственно возможной формы правления в России. Православие понималось как присущая русскому народу глубокая религиозность. Вековой опыт русского государства давал Уварову основания утверждать, что самодержавие выступало как единственно возможная форма существования восточного христианства, которое в свою очередь представало как его внутреннее нравственно-религиозное оправдание.
Со времен Петра I в правящих кругах признавали необходимость иметь собственное сословие образованных людей. Но противоречивость ситуации в России состояла в том, что образованные люди все более превращались в «подрывателей основ» — противников абсолютизма. Поэтому отношение Николая I к просвещению было непоследовательным, поскольку вопрос о его развитии в России тесно переплетался с другим, более важным вопросом — о сохранении существующего строя.
Подчиняясь этой задаче, Уваров предложил свою концепцию просвещения — создание таких наук и учебных заведений, которые не только не повредят существующему строю, но станут одной из самых надежных опор самодержавия. Оставалось решить, что вложить в содержание образования, хотя на самом деле Уваров не мог не понимать, что вне современной европейской науки его развития быть не могло. Если до той поры означенные в его триаде начала проявлялись стихийно, то теперь Уваров видел свою задачу в том, чтобы подчинить им всю систему «истинно русского» просвещения, которое, развиваясь в русле «официальной народности», не сможет поколебать существующего порядка.
Крепостное право признавалось благом для народа и государства. Ведь эта система предполагала личную зависимость человека от человека, подчинение нижестоящего вышестоящему и основывалась на законопослушной крестьянской массе. Лучшими качествами человека считались дисциплина и порядок, любовь к царю, подчинение воле правительства, т.е. гражданское повиновение. Таким образом, «теория официальной народности» как нельзя лучше выражала дух николаевской эпохи. Будучи не в силах остановить исторический прогресс в экономической и политической сферах, самодержавие сделало все, чтобы задержать его в сфере духовной.
Правительственная идеология находила свое отражение в выступлениях журналистов Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча на страницах газеты. «Северная пчела», профессоров Московского университета историка М.П. Погодина и филолога С.П. Шевырева, противопоставлявших Россию с ее социальным спокойствием Европе, переживавшей революционные катаклизмы. Художественным воплощением уваровской теории стал роман М.Н. Загоскина «Юрий Милославский», имевший успех в среде обывателей и переживший с 1829 г. восемь изданий.
П.Я. Чаадаев — «декабрист без декабря»
Свободомыслие находило выход только в литературе и искусстве, где возможно было иносказательно выражать прогрессивные идеи. Не случайно в николаевскую эпоху, которая, казалось, должна была приостановить накопление духовного потенциала, русская культура переживает небывалый расцвет, известный во всем мире как ее «золотой век».
Общефилософское осмысление общественных споров новой эпохи принадлежит П.Я. Чаадаеву, «декабристу без декабря». Его «Философические письма», первое из которых было опубликовано в 1836 г. в журнале «Телескоп», издаваемом профессором Московского университета Н.И. Надеждиным, стали своего рода протестом против официальной идеологии. Размышляя о месте России в мировом историческом процессе, Чаадаев приходит к выводу, что «мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежали ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого». Таким образом, он критически отнесся ко всему историческому прошлому России и скептически — к ее будущему.
Главная идея «Философических писем» сводилась к тому, что Россия не участвовала в жизни Западной Европы, а потому в ее систему ценностей не вошли те понятия и обычаи, на которых зиждется европейская цивилизация. По мысли Чаадаева, России еще предстоит учиться всему тому, что с детства входит в жизнь западного человека. Если в Западной Европе развитое общество поддерживает человека, дает ему средства для жизни, приличной его внутреннему развитию, то в российском обществе Чаадаев не находит никакой опоры гражданину, никаких элементов европейского прогресса.
Чаадаев рассматривал всемирную историю как единый процесс духовного совершенствования, движущей силой которого является Божественный разум, воплотившийся в религии. Он видел спасение не во всякой религии, а только в католицизме. Чаадаев подчеркивал его теснейшую связь с активным общественно-преобразовательным началом римской церкви, теократическая мощь которой позволяла ей соперничать с государством.
Западное христианство создавало иную систему координат для человека, власти и государства. Претендуя не только на духовную, но и на светскую власть, католическая церковь вела с монархами борьбу за право влияния в светской, мирской жизни. Отношения церкви и светского государства строились на жестком противостоянии клира и мирян и их взаимоограничении, создавая основу для становления права. Уважение к Лапе Римскому, единственному воплощению церковной власти и источнику права, порождало уважение к закону, праву вообще. Сама же католическая церковь умела достаточно быстро приспосабливаться к переменам в общественной жизни и влиять на них, став важнейшей движущей силой общественного развития западноевропейских народов. Таким образом, западноевропейская модель ставила во главу угла право как высшую ценность и ориентировалась на личность.
Европейские успехи в области культуры, науки, права, материального благополучия Чаадаев считал прямым следствием католицизма, а современное ему европейское общество с его благоустроенностью, цивилизованными привычками и правилами, высоким уровнем просвещения и культуры, свободным творчеством и изобретательностью, налаженными правоотношениями и развитым правосознанием, т.е. чертами, составляющими «физиологию европейского человека», — едва ли не приближавшимся, в известной степени, конечно, к «царствию Божию» на земле.
Русский народ обратился за нравственными устоями к византийскому православию. Слабость теократической мощи русской церкви определила ее «семейность», «домашний» характер православия, который не отвечал запросам практической жизни и не способствовал поступательному развитию общества. Взамен предлагалось отрешение от мирских страстей и достижение внутренней гармонии с внешним миром путем духовного усовершенствования. Сила русских святых — в их слабости, они учат страдать, терпеть и не противиться злу. Соборность православия закрепляла патриархальный коллективизм и не способствовала появлению социально активной личности на русской почве, ограничивала само представление об интересах и правах личности.
Идея сакральной власти абсолютного монарха также порождает право, причем сам источник права — власть — находится вне и над правом. Отсюда само понятие «самодержавие» (греч. «аутократия»). Выход для России П.Я. Чаадаев видел не в том, чтобы слепо следовать западным формам, а в том, чтобы сознательно усвоить социальную идею католицизма, повторив все этапы европейской истории.
В «Философических письмах» Чаадаева, по мнению современника, «весь наш русский быт выставлен в самом мрачном виде. Политика, нравственность, даже религия представлены как дикое, уродливое исключение из общих законов человечества». От имени властей Бенкендорф вынес приговор: «прошедшее России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, — оно выше всего, что только может представить себе самое пылкое воображение».
Журнал «Телескоп» был закрыт, его редактор Надеждин отправлен в ссылку, а сам автор писем объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест. Ответом могут служить строки из письма самого Чаадаева: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами... Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать...».
Российское славянофильство и западничество
К концу 30-х гг. XIX в. сложилось либерально-оппозиционное движение западников и славянофилов. В это время духовная жизнь общества была сосредоточена в частных домах, и идейные дискуссии происходили главным образом в светских гостиных. В Москве такие гостиные и кружки были особенно многочисленны. В некоторых из этих салонов встречались самые образованные и блестящие представители интеллектуальных кругов. Тут происходил обмен мыслями среди высокообразованных людей, обладавших часто настоящим ораторским талантом. После европейских событий 1848 г. эти кружки оставались единственными центрами интеллектуальной и духовной жизни.
Размежевание двух направлений — западников и славянофилов — начинается уже в правление Александра I— в 1814—1821 гг., когда западники видели в «польской модели» тот исторический шанс, который позволил бы России выйти на один уровень с Западной Европой. Иную концепцию предлагали славянофилы — концепцию самобытного исторического пути России, отличного от европейского.
Спор между славянофилами и западниками с точки зрения оценки русской истории носил теоретический характер. «Вне московских салонов русская жизнь и европейское образование преспокойно уживались рядом, и между ними не оказывалось никакого противоречия; напротив, успехи одного были чистым выигрышем для другой», — писал западник Б.Н. Чичерин. В действительности и те, и другие выражали обеспокоенность за будущее России и желали видеть ее свободной и процветающей.
Сторонники славянофильства— А.С. Хомяков, братья И.В. и П.В. Киреевские, братья К.С. и И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин, А.И. Кошелев, В.А. Черкасский — это представители старых дворянских родов, по обычаю таких семей получившие хорошее домашнее воспитание, а затем образование в Московском университете. Новые впечатления и знания, нуждавшиеся в осмыслении, они приобрели во время путешествий по европейским странам. Исполненные любовью ко всему русскому, они представили свою программу общественного переустройства, основанную изначально на самобытности исторического развития России, его отличии от западноевропейского. Не случайно именно Москва с ее противостоянием Петербургу, выражавшему идею государственности, воплощала для них связь с высшими духовно-религиозными ценностями допетровской эпохи, была символом предшествовавшей идеальной России и идейным центром славянофилов.
Между тем было бы ошибочным считать славянофилов ретроградами, зовущими Россию назад, к допетровским порядкам. Наоборот, они звали идти вперед, но не по тому пути, который избрал Петр I, внедрив западные порядки и обычаи. Славянофилы приветствовали все достижения современной им западноевропейской цивилизации, прогресс как таковой, но считали нужным обойтись при этом без разрушения «истинных» начал русской жизни — ломки коренных устоев и традиций.
К числу таких устоев они относили в первую очередь общинное начало и принцип согласия, «соборности». Отсюда следует скептическое отношение славянофилов к преобразовательной деятельностей Петра I, так как путь, который он избрал, неизбежно влек за собой революционные потрясения. Народ в понимании славянофилов неизменно оставался носителем христианской идеи, а восточное православие — религией, в наивысшей степени выражающей величие человеческого духа и любовь к ближнему. В противоположность Чаадаеву они исключительно высоко оценивали православие как путь именно к духовной свободе и совершенствованию, а не к преобразованию внешнего мира.
Славянофильство как идейное течение русской общественной мысли заявило о себе в 1839 г., когда глава славянофилов А.С. Хомяков выступил с программной запиской «О старом и новом», а И.В. Киреевский — со статьей «В ответ Хомякову». В них была сформулирована в общих чертах вся славянофильская концепция. В 1839—1845 гг. сложился славянофильский кружок, душой которого был А.С. Хомяков. Окончательно же славянофильство оформилось к 1845 г., когда был опубликован ряд славянофильских статей в журнале «Москвитянин».
Славянофилы усиленно занимались историей крепостного права в России. Само закрепощение русского крестьянина они рассматривали как неизбежную меру, устанавливающую оседлость земледельца, своего рода жертву русского народа, принесенную им ради сохранения русского государства. К XIX в. историческая миссия крепостного права была уже выполнена, и закрепощение становилось бессмысленным. Славянофилы хотели не столько освободить крестьян, сколько освободить от них помещика. Помещик должен был получить «право на собственность» земли, а община — «право на пользование» ею, а главным содержанием общественной деятельности славянофилов вплоть до начала крестьянской реформы стали попытки примирения обоих этих прав.
Освобождение крестьян представлялось славянофилам постепенным, путем реформы сверху, в зависимости от характера хозяйства и особенностей местности. С конца 50-х гг. XIX в. славянофилы принимали активное участие в подготовке крестьянской реформы. Их проекты учитывали в первую очередь интересы помещиков, но делали и уступки буржуазии, с которой те были связаны в своей предпринимательской деятельности. Объективно славянофилы выражали интересы либеральных помещиков, хозяйство которых уже встало на путь капиталистического развития, и подталкивали общество к реформам, имевшим буржуазный характер. Это выразилось и в главном учении славянофилов об общине: при незыблемости существования общины они допускали возможность выхода из нее при определенных условиях и даже сохранение за ней лишь административных функций.
Славянофильство как идейно-политическое течение русской общественной мысли сходит с политической сцены примерно к концу 70-х гг. XIX в. Славянофилы оставили богатое наследие во многих областях гуманитарного знания: философии, литературе, истории, богословии, экономике. Их концепция получила развитие в концепции создателей сборника «Вехи», издававшегося в России с 1909 г., — Н.А. Бердяева, Н.О. Лосского, С.Н. Булгакова и др. Преобладающей в их трудах стала мысль о религиозно-мистическом характере «русского направления», мысль о «святой Руси» как об идеале, к которому устремлены надежды «истинно русских людей». Авторы «Вех» считали определяющей чертой русской культуры ее религиозный характер, а основной национальной чертой русского народа — нелюбовь к политике, врожденный аполитизм. Под влиянием событий Октября 1917 г. они особо подчеркивали роль либерального и консервативного течений в развитии русской общественной мысли в противовес революционному, которое является чуждым, привнесенным с Запада явлением, тогда как русскому народу органически присущи социальный мир и неприятие революционных переворотов.
В противовес славянофилам западники отрицали самобытность исторического развития России, признавали независимость общечеловеческих ценностей от их национального происхождения. Западники верили в единство человеческой цивилизации во главе с Западной Европой, а задача России — постараться слиться с ней в одну культурную семью. Кружок западников оформился в 1841—1842 гг. Современники причисляли к западникам всех, кто противостоял славянофилам, — как лиц с либеральными взглядами, таких как П.А. Анненков, В.П. Боткин, Н.Х. Кетчер, В.Ф. Корш, так и тех, кто придерживался радикальных воззрений. Их объединяло решительное неприятие существующего порядка вещей: «Родная действительность ужасна!» — восклицал «неистовый Виссарион» — В.Г. Белинский. Среди западников были известные профессора Московского университета историки Т.Н. Грановский и С.М. Соловьев, правоведы М.Н. Катков и К.Д. Кавелин, филолог Ф.И. Буслаев, писатели И.С. Тургенев, И.И. Панаев, И.А. Гончаров, Н.А. Некрасов.
Западничество было представлено «обеими столицами» — Москвой и Петербургом. В московских салонах (Елагиных, Свербеевых, Чаадаева и др.) велись споры, зачитывались статьи и трактаты. Западники не разделяли убеждений славянофилов в том, что весь верхний слой русского общества подчинился влиянию петровских преобразований, презирает все русское и слепо поклоняется всему иностранному, что европейских наук и образования надо остерегаться и что России нечему учиться у Западной Европы. Видя в допетровской Руси установление всеобщего рабства, западники не могли согласиться со славянофилами и в том, что высший идеал человечества— это те крестьяне, среди которых они сами жили и которых знали с детства.
Основной чертой существующего строя западники считали беспредельность власти и ничтожность личности перед ней. Крепостное право было только одним из проявлений этого. Целью их движения было создание государства и общества, обеспечивающих свободу. Единственной движущей силой общественного прогресса они считали не крестьянство, а «образованное меньшинство». Западники видели необходимость приобщения России к Западу, внедрения западного просвещения и культуры. В отличие от славянофилов; сторонников неограниченного самодержавия, западники выступали за конституционную монархию западноевропейского образца со свободой слова, печати, неприкосновенностью личности и гласным судом. Образцом для них служил парламентский строй Англии и Франции, а общественной трибуной — журналы «Отечественные записки», «Московский наблюдатель», «Московские ведомости», позже — «Русский вестник».
Западники считали, что Петр I положил начало русской истории. В целом для них характерно стремление рассматривать государственную власть как творца истории, инициатора всех изменений в жизни русского общества. Русский народ представлялся им пассивным в отличие от западных народов, организованных и сумевших ограничить верховную власть. Эти идеи легли в основу так называемой «государственной школы» в русской историографии. Ее создателями стали профессора-западники С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин.
Большое значение имели также труды Т.Н. Грановского по западноевропейской истории, в которых прослеживалось возникновение и развитие всех составляющих западной цивилизации со времен Римской империи.
Одним из самых заметных явлений общественной жизни России 50-х гг. XIX в. стала дискуссия о русской общине, в которой приняли самое деятельное участие западники и славянофилы. Славянофилы выступали в поддержку общины, приводя целый ряд аргументов. Они полагали, что община спасет государство от появления земледельческого пролетариата. Сторонниками этих взглядов были Ю.Ф. Самарин, А.С. Хомяков, позже — Н.Г. Чернышевский, не замечавшие, впрочем, главного: сохранение общины обосновывалось ими тогда, когда социальный прогресс уже вел к расслоению общества и разрушал существующий патриархальный уклад.
Против общинного владения землей выступили западники: экономист Д.М. Струков в «Опыте изложения главнейших условий успешного сельского хозяйства», Б.Н. Чичерин в «Обзоре исторического развития сельской общины», И.В. Вернадский в работе «О поземельной собственности», П.А. Валуев, М.Н. Катков, отстаивавшие принцип частной собственности.
На рубеже 40—50-х гг. XIX в. радикально-демократическое направление в лице А.И. Герцена, Н.П. Огарева и В.Г. Белинского постепенно отделялось от западников. От радикальных позиций в западническом лагере они пришли к отрицанию современного им западноевропейского уклада и видели спасение в социализме — справедливом общественном строе, в котором отсутствуют частная собственность и эксплуатация человека человеком. В основу революционно-демократической теории были положены новейшие философские и политические, главным образом социалистические, учения, выдвинутые западными мыслителями А. Сен-Симоном, Ш. Фурье и Р. Оуэном. Сторонники этого направления группировались вокруг журналов «Современник» и «Отечественные записки». Под влиянием идей «утопического социализма» в Петербурге 40-х гг. XIX в. возникло несколько объединений. Наиболее известным из них был кружок М.В. Буташевича-Петрашевского. Среди собиравшихся по пятницам в его доме было немало будущих знаменитостей — М.Е. Салтыков-Щедрин, братья В.Н. и А.Н. Майковы, А.Н. Плещеев, Н.Я. Данилевский, а также молодой Ф.М. Достоевский. К 1848 г. деятельность кружка приняла более решительный характер: составлен «Проект об освобождении крестьян» и обсуждались вопросы крестьянской революции. Полиция арестовала 34 активных участников кружка (в их числе Ф.М. Достоевского), которые были осуждены сначала к смертной казни, а потом, после унизительной процедуры гражданской казни, сосланы в Сибирь на каторжные работы.
Сопоставляя судьбы России и Запада, русские радикалы считали, что именно в России, а не в Европе в будущем должен утвердиться социализм. Поражение революций 1848—1849 гг. в Западной Европе вызвало у них неверие в европейский социализм. «Русский социализм», теоретиком которого был А.И. Герцен, исходил из идеи «самобытного» пути развития России, которая, минуя капитализм, придет через крестьянскую общину к социализму.
Эти положения впоследствии будут широко восприняты народниками. Русские леворадикальные деятели этой эпохи, как и их предшественники декабристы, склонялись к революционным методам освободительной борьбы.
Контрольные вопросы и задания
1. Какие реформаторские идеи рождались при Александре I? Был ли его отход от таких идей закономерным?
2. Почему александровское правление завершилось восстанием декабристов?
3. В чем состояли планы декабристов по преобразованию России?
4. Каким образом Николай I пытался укрепить самодержавный строй в условиях кризиса крепостнической системы?
5. Какие пути дальнейшего развития России предлагались русскими мыслителями в николаевскую эпоху? Попытайтесь сформулировать свое отношение к этим идеям.