Вместо заключения
XX век вошел в историю человечества как век кровавых войн, революций, геноцида целых народов.
Это век, в котором силой оружия, методами устрашения одни люди пытались заставить других жить в противоречии с устоявшимся укладом жизни.
Этот век явился наиболее ярким и трагичным, когда многие потери и приобретения сошлись на ограниченном историческом пространстве.
Это век, вместивший ряд экономических скачков, революций, разные типы политического устройства. Ряд крупных поражений и убедительных военных побед. Много дорог было пройдено, много идей испытано и отброшено, много напрасных жертв принесено.
В начале XXI столетия все сильнее звучат вопросы: почему Россия должна платить столь тяжелую цену за исторический прогресс? История России XX в. — очередной или затянувшийся “провал” в истории человечества или еще одна попытка отстоять свои культуру, территорию, менталитет, свою веру как неотъемлемый элемент общемировой цивилизации?
Попробуем взглянуть на события XX в. с высоты опыта сегодняшнего дня.
СССР не удалась попытка “догнать и перегнать” капиталистические страны. Добиться этого на путях движения к социализму помешали доктринерская ограниченность, дефицит политического реализма и умения опереться на творческий потенциал общества.
Наблюдая российскую социальную и политическую историю XX в., можно констатировать как парадокс то, что система, исповедующая примат производительных сил в истории, люди, не перестававшие повторять, что “производительность труда есть самое важное, самое главное для победы нового общественного строя”, в итоге оказались на обочине истории именно в сфере материального производства, прогресса науки и техники.
Когда в России победила революция, названная социалистической, страна еще не завершила путь в век машинной индустрии. На этом фоне была поставлена задача электрификации всей страны из расчета на стадиальное опережение материально-технической базы общества того времени.
В дальнейшем такая методология движения к передовым рубежам общественного прогресса оказалась не по плечу наследникам революционеров. Планка социально-экономического развития социализма была безнадежно опущена. Индустриализация также осталась лозунгом; в первую очередь формировались структуры тяжелой, военной промышленности. Ни сельское хозяйство, ни легкая промышленность, ни сфера услуг, ни транспорт, ни быт не получали общественно необходимого ускорения.
В таких условиях наука не могла развиваться оптимально; к тому же структуры созданного экономического механизма не поддавались трансформации. Запрограммированные на усредненные экстенсивные показатели, эти структуры напоминали машину, постоянно требовавшую ухода, внимания, заботы, подпитки и т. д. Но сколько можно продержаться на инъекциях?
Прорыв в космос соседствует с лысенковщиной. Десятилетиями пресекалась циркуляция людей и идей. Информация строго дозировалась, жестко контролировалась. Как и во всем обществе, социальное самочувствие людей науки определялось нездоровой атмосферой.
После Сталина, правда, появилась надежда. Но установка на количественные показатели роста стала тормозить качество общественного развития. Научно-технический прогресс, интенсификация, эффективность, качество — все оставалось лозунгом. Какое-то время помогли инъекции импорта за счет продажи нефти.
Системный дефект экономики, заложенный еще в 30-е гг., выявился под воздействием внешних сил. Дав втянуть себя в войну в Афганистане и в новый раунд ракетно-ядерного противостояния, Советский Союз обнаружил свою экономическую несостоятельность. И не только экономическую.
Попытка добиться ускорения в 1986—1988 гг. заслонила суть проблемы отставания. Необходимость открытости, состязательности в сферах науки и экономики, включения неадминистративных стимулов постоянной умственной и физической активности работников на всех уровнях осознается с трудом. Удастся ли стране компенсировать отставание в науке, технике, технологии?
Как показывает опыт ряда еще недавно отсталых стран, этот путь не закрыт никому. Но у нас трудности в этих сферах носят специфический характер. Выделим наиболее очевидные: величина разрыва порождает пессимизм на фоне недавнего оптимизма; наблюдается отток квалифицированных специалистов, не удовлетворенных положением, которое им может обеспечить общество.
Научно-технический прогресс в мире и в стране породил малоосознанный феномен политики XX в. НТР позволила многократно усилить роль личностей и доктрин, которыми, как учит человеческая история, испокон века руководствовались преобразователи общества. Сочетание современной техники, сильных личностей и привлекательной доктрины породило в СССР невиданный до тех пор феномен партийного государства с выраженными административными (временами репрессивными) методами руководства обществом.
Государство получило техническую возможность выявлять и беспощадно искоренять малейшее инакомыслие и даже его подобие. Страх перед репрессиями или врагами извне был сделан средством мобилизации населения, достижения высокой степени идеологической монолитности.
Время размывало жесткие формы советского тоталитаризма, идеологический униформизм не был глубок; к тому же он частично держался за счет гуманного ядра социалистической доктрины и импульсов Октябрьского вооруженного восстания.
Идеологические стереотипы, внедрявшиеся в сознание общества начиная с 30-х гг., оказались удивительно устойчивыми, что может быть по праву отнесено на счет более глубоких, уходящих в предшествующие столетия культурно-исторических пластов. Менялся мир, менялись теории, менялись взгляды церквей, а каноны “советской веры” простояли почти полвека. Даже Сталина большинство советских граждан стали относить к кровавым диктаторам лишь в конце 80-х гг.
Последствия сталинского времени: политическая инфантильность, отсутствие гражданской позиции, низкая политическая культура и др. — еще долго будут заявлять о себе.
Почти полувековое господство всемогущего партийного государства оказало воздействие на все уровни общества, вплоть до отдельной личности. Всепроникающий контроль лишал людей самостоятельности, инициативы, предприимчивости. Однако такая тенденция общественного развития натолкнулась на сопротивление “безликих” сил истории.
Стал тормозиться прогресс науки и техники. Советское общество стало ощущать, что оно обескровлено интеллектуально и физически, хотя число жертв не знал тогда никто. В странах, имитировавших советскую модель, кризис проявлялся наиболее очевидно, может быть, потому, что правду о масштабах трагедии в СССР скрывали до самого последнего времени.
В конечном счете тенденция наращивать манипулятивные возможности прогресса техники и средств общественного контроля (контроля за обществом) встретила сопротивление, корни которого уходили в человеческую цивилизованность, в социалистические (гуманные) идеалы советского строя.
Советская история XX в., как это ни скорбно признавать, пролегла в значительной своей части в стороне от цивилизованности, культурности. Ключевое значение этих факторов для истории становится все более очевидным с наступлением нового столетия.
Механически проводя в жизнь культурную революцию, все измеряли процентом охвата детей школами, уровнем грамотности, числом учебных заведений, студентов, аспирантов, подготовленных специалистов, учреждений культуры и т. д. Но к пониманию предназначения культуры, цивилизованности человека и среды его обитания путь до последнего времени был закрыт.
Бытовая, общая, политическая культура, вся сфера человеческих отношений, а также душа человека оказались в запустении. “Революция Горбачева” обнажила этот дефицит, превратившийся в тормоз обновления. Эта сторона российской истории новейшего времени сложна не столько своей непривычностью, сколько необходимостью также при ее анализе постоянно вводить поправку на многонациональный характер российского и советского общества.
XXVIII съезд КПСС, который состоялся в 1990 г., наглядно показал нежелание так долго правившей партии осуществить подлинную перестройку. Номенклатура игнорировала очевидное: СССР как единое государство уже не существовал.
Из Союза уходила Прибалтика; одна за другой республики, в первую очередь Россия и Украина, принимали декларации о независимости, решения об автономных финансово-кредитных системах, о республиканской собственности и т. п. Было поздно говорить о новом союзном договоре; устарел даже казавшийся таким дерзким проект А. Д. Сахарова о конфедеративном союзном устройстве. (Выдающийся борец за права человека представил его на рассмотрение Съезда народных депутатов в 1989 г. незадолго до своей кончины.)
Жизнь явно опережала практические дела советского руководства, которое не могло не видеть, как стремительно разваливается созданный Москвой социалистический лагерь. Рубежным оказался 1989 г., когда буквально в одночасье рухнула Берлинская стена, пожалуй, самый яркий символ “холодной войны”, противоборства двух систем. В том же году отмечалось 200-летие Великой французской революции. Осмысливая связь времен, крупнейшие политологи и историки связывали крах коммунистических режимов в Восточной Европе с крахом политической культуры революционизма в принципе.
Эта культура основывалась на вере в безграничные возможности человеческого разума и представлении, что от одного общества к другому можно и должно перейти быстро, путем насильственного захвата власти.
По сей день на планете не изжиты гримасы “звериного оскала капитализма”, т. е. те причины, которые объективно формировали революционизм. Назовем здесь только серьезнейшее противостояние Севера и Юга, следствием которого является прогрессирующая нищета ряда стран Азии, Африки и Латинской Америки. Это порождает новые виды революционного марксизма, хотя и не находящие массовой поддержки в индустриально развитых странах, но дающие ядовитые всходы “левого” экстремизма (вспомним, например, 60-е гг. и портреты Че Гевары на майках революционно настроенной молодежи всего мира).
Тем не менее в глобальном масштабе победа идей демократии и рыночного хозяйства, по крайней мере победа принципиальная, налицо. Окончательная победа, видимо, вопрос только времени.
В целом па исходе XX в. человечество наконец избавилось от двух мифов:
• коммунизм есть неизбежный итог развития системы производства, необходимый результат противоречий и кризисов, подтачивающих капитализм;
• коммунизм есть единственный способ устройства общества, могущий обеспечить, в силу рационального регулирования производства и распределения, огромный рост производительности и благополучия.
Опыт России показал, что попытка организовать производство и распределение на якобы рациональной основе (коллективизм, равенство, всеобщее планирование) неизбежно ведет к кризису, который тем ужаснее, чем выше уровень “рационалистически” организованного производства и планирования. Ведь для успешного планирования надо выработать “общую точку зрения” на основные ценности. Вот почему ограничения свободы в материальной сфере неизбежно распространяются и на духовную свободу.
Оценив идею коммунизма по силе ее притягательности, по ее реальному воздействию и последствиям, можно сказать: крушение СССР показало всему миру, что исчерпана одна из величайших идей. Выявилась иллюзорность убеждений о возможности заменить саморегулирующийся процесс волевым руководством.
Иллюзорной оказалась сама сердцевина коммунистической идеи: вместо отдельной личности — коллектив. Стало ясно, что единственно достойная политика — это та, которая направлена на достижение свободы личности, и удел государства — не планировать жизнь общества, не руководить людьми и не управлять экономикой, а создавать условия, благоприятствующие нормальному функционированию и развитию.
Социализм может означать идеалы социальной справедливости, равенства и уверенности в завтрашнем дне, хотя на самом деле это — конечные цели теоретического социализма. Но социализм означает еще и методы, с помощью которых эти цели можно достичь. А в таком понимании социализм — это упразднение частного предпринимательства, отмена частной собственности на средства производства и создание “плановой экономики”, в которой место предпринимателя, работающего во имя прибыли, займут централизованные планирующие органы.
Есть и, безусловно, позитивный итог хождения марксистской идеи на планете: это современная социально ориентированная политика многих западных государств и в результате лучшие условия жизни миллионов людей. Но основные итоги — потрясающе негативны. Опыт СССР — трагическое тому подтверждение.
Крушение СССР — итог многовекового соперничества социализма с либерализмом. Более того, это исчерпание длительной, продолжавшейся несколько столетий эпохи представлений о мироздании, оскудение и крах совокупности понятий (убеждений, идеалов, веры, надежд) о прошлом и будущем человеческого общества. Эти представления зарождались и развивались далеко от России. Сюда они пришли во второй половине XIX в., когда Европа стала уже уходить от них.
В России это преодоление идеи восприняли как порчу и начали бороться за претворение социалистической идеи в жизнь, восстанавливая ее первозданность, приспосабливая к русским условиям и тем самым извращая суть.
Перевоплощение совокупности понятий в социальную практику на огромных российских просторах придало идее второе дыхание, продлило ей жизнь далеко за пределами России — как на Востоке, так и на Западе. Но “воплощение” идеи подействовало на человечество по-разному: одних вдохновило, других отрезвило.
Идею всеобщего счастья полностью дискредитировали две тоталитарные системы XX в., попытавшиеся на практике реализовать социальную инженерию, — коммунизм и фашизм. Разница между ними состоит в том, что одна была замешана на классовой борьбе, другая — на расовом превосходстве. Обе системы потерпели поражение. Думается, что те, кто считают распад СССР крупнейшей катастрофой XX в., близки к истине.
Крушение в буквальном смысле этого слова воспринимается как гибель, катастрофа, обвал, как исчезновение чего-то конкретного, сконструированного во времени и пространстве, наполненного социальным, экономическим, демографическим, культурным содержанием.
Взгляд на историю российского общества в XX в., фон мировой истории, на котором разворачивалась отечественная история, убеждает, что среди всего, чем является исторический процесс, человеческий фактор пока наименее всего осознан теми, кто, собственно говоря, образует человеческий фактор.
Между тем практически все зигзаги, срывы, шаги вперед, пережитые страной, имели человеческую первооснову. Анализ исторических событий часто упирается в именно в этот фактор.
Практически на каждом шагу стремление углубить понимание логики новейшей истории российского общества и мира упирается в “загадку человека”, в человеческий фактор. Что же он собой представляет? Что можно сделать, признав его роль?
Очевидно, следует сформулировать на уровне современных знаний программу познания загадки, попытаться опустить еще ниже уровень непознанного. Может быть, резервные возможности для этого дадут новые технические и технологические возможности, хотя преграды могут превзойти все ожидаемое. Самосовершенствуясь, свободный человек и человечество могут шагнуть в XXI в. и за его пределы. Если не станет поздно. Если не наступит, например, время мутантов, гуманоидов с поврежденным генетическим кодом. А если история — за ними?
В заключение необходимо вновь обратится к объективной необходимости знания своей истории.
В. О. Ключевский справедливо отмечал: “История народа, научно воспроизведенная, становится приходно-расходной книгой, по которой подсчитываются недочеты и передержки его прошлого. Прямое дело ближайшего будущего — сократить передержки и пополнить недоимки, восстановить равновесие народных задач и средств. Здесь историческое изучение своими конечными выводами подходит вплоть к практическим потребностям текущей минуты”. Но решение такой задачи в современных условиях чрезвычайно осложнено как недостаточно высоким уровнем исторических знаний, так и квалификационным уровнем политических деятелей.
Что и как использовать из накопленного исторического опыта — вопрос дискуссионный. Можно свести все богатство современных идей к повторению того, что когда-то было, по принципу “Новое — хорошо забытое старое”. Другой вариант — рассматривать все новые политические явления без всякой связи с тем потенциалом, который был накоплен обществом.
Необходимо признать: очевидное окончание социалистического эксперимента в реально сложившейся форме предполагает обновление исторического сознания и научное обобщение столь противоречивого исторического опыта, извлечение таких уроков из истории, которые были бы интересны всему обществу.
Как известно, под опытом в целом понимается совокупность практически усвоенных знаний, навыков, испытанных на практике, обладающих объективным содержанием, реализованных в предметной и языковой форме, в ценностях культуры. В свою очередь исторический опыт есть совокупность таких знаний и умений, которыми обладают классы, партии и лидеры, другие субъекты исторического, прежде всего политического, процесса. Исторический опыт обязательно включает в себя оценку результатов событий и действий, преломленную через призму мировоззренческих факторов.
Изучение исторического опыта предполагает не только анализ фактических данных и обобщение их, но прежде всего организацию проверки эффективности сделанных на этой почве выводов, их соответствия требованиям реальной исторической обстановки.
При этом особое значение приобретает анализ негативного опыта, извлеченного из неудач, просчетов, поражений, заблуждений и оцененного с позиций общечеловеческих ценностей и интересов развития России как особой геополитической общности народов. Уроки, выведенные из такого рода событий, предостерегают политические режимы, правящие и оппозиционные партии и другие субъекты политики от повторения трагических просчетов, облегчают поиск более верной, прямой и бескровной дороги к поставленной цели.
Уроки истории — эффективная заостренная форма выражения исторического опыта. Обобщения и выводы по главным историко-политическим вопросам делаются в форме, позволяющей использовать их на практике. Это такие выводы, которые наиболее рельефно, чеканно и адекватно формулируют практические задачи и выдвигают требования определенных действий. Данная форма анализа наиболее активно используется партиями и движениями, так как она позволяет предостеречь общество и сами партии от совершения принципиальных ошибок, влекущих за собой жертвы народа.
Для изучения уроков исторического опыта важно концептуальное осмысление истории, понимание закономерностей ее развития. В ходе перестройки исторической науки и переоценки догматизированных концепций произошел отход исследователей от использования самого термина “закономерность”.
Некоторые историки бросились в другую крайность — к изучению истории исключительно через деятельность личностей, абсолютизируя индивидуальную сторону явлений. Стало утверждаться мнение, что деятельность личностей, политиков и других участников исторического процесса является главной движущей силой истории. Личные качества политиков, оказывается, значительно влияют не только на участь данных деятелей, но и на судьбы классов, наций и даже цивилизаций.
Познание объективных закономерностей исторического развития или какое-то приближение к нему, извлечение исторических уроков в современных условиях затруднено резкой поляризацией политических партий и движений. Субъекты внутренней политики пытаются активно формировать историческое сознание общества путем распространения определенных исторических концепций, воспитывая народ в нужном им направлении с помощью средств массовой информации.
Комплексное деидеологизированное освещение истории Отечества может действительно позволить сделать выводы, имеющие практическое значение. Конечно, исторический опыт не может предложить конкретных рекомендаций субъектам политики, как бороться друг с другом, но он четко очерчивает пределы возможного в политике и указывает на недопустимое.