В марксистской исторической науке события весны 1871 г. во Франции (точнее, в одном Париже), продлившиеся 10 недель и получившие обобщенное название Парижская коммуна, считались едва ли не центральными в новом времени и во всей мировой истории. С них даже начиналось изучение отдельного (второго) периода новой истории. Таким образом, предыдущие 230 лет, насыщенные такими событиями, как буржуазные революции в Англии и Франции, Война за независимость и Гражданская война в США, промышленный переворот, национально-освободительные революции в Латинской Америке, наполеоновские войны ит. д., как бы приравнивались по значению к неполному полувеку (1871—1918). Разумеется, это было и несправедливо, и нелепо.
Тем не менее Парижская коммуна явилась довольно необычным для того времени событием, во многом определившим дальнейшее развитие теории и практики радикализма. Вот почему изучение этого явления и того, что лежало в его основе, остается важным и сегодня.
Возникновение Коммуны
• В экономике Франции к моменту ее разгрома Пруссией преобладали сельское хозяйство и мелкая собственность. Между тем по соседству, через пролив Ла-Манш, существовала мощная индустриальная Англия со значительно более высоким уровнем жизни населения, а у северо-восточных границ — стремительно усиливавшаяся Пруссия, наглядно продемонстрировавшая свое превосходство на поле боя. Все это не могло не вызывать раздражения и недовольства у миллионов рядовых французов. И как часто бывает в такого рода ситуациях, в массах росло ощущение обделенности, несправедливости. Народу казалось, что «кто-то» его обманывает и стоит только «разобраться» в этом обмане, наказать «виновных», как сразу же все станет хорошо.
В подобных случаях люди, как правило, обвиняют во всем правительство, на которое и обращается их гнев.
Используя эти настроения, французские радикалы сумели склонить на свою сторону отряды Национальной гвардии, в основном находившиеся в Париже. К весне 1871 г. в этих отрядах числилось до 300 тыс. парижан — рабочих, ремесленников, студентов, чиновников, представителей мелкой буржуазии, простолюдинов из предместий.
После завершения военных действий существование Национальной гвардии превратилось в серьезную проблему. Дело в том, что еще в сентябре 1870 г., когда прусские войска подошли к стенам Парижа, почти вся эта малоуправляемая масса была вооружена городскими властями. Но бои уже давно прекратились, а гвардейцы, среди которых преобладала горячая молодежь, по-прежнему дежурили у баррикад на окраинах и бродили по городу с оружием, горя желанием пустить его в ход. Подобные ситуации, как не раз подтверждали и более близкие к нам по времени события, весьма опасны и чреваты внезапным взрывом.
Проблема с гвардейцами стала еще более острой, когда 29 января только что объединенная Германия и Франция заключили предварительное перемирие. Большинство населения страны, несмотря на горечь позорного поражения, приветствовало восстановление мира. Национальное собрание возвратилось из Бордо (оно переехало туда в связи с прусским наступлением), но не в беспокойный Париж, а в его пригород Версаль. В связи с окончанием войны была прекращена выплата жалованья гвардейцам (они получали по 1,5 франка в сутки), им было предложено сдать оружие и вернуться к своей основной работе.
Вот с этого-то и начались главные неприятности. Как известно, человеку, получившему в руки оружие, не так просто расстаться с ним. И гвардейцы ответили на это вполне логичное требование властей решительным отказом. Более того, в Париже стали формироваться комитеты бдительности, что уже прямо напоминало о временах якобинского террора.
Одновременно правительство, во главе которого встал известный историк, специалист по Французской революции конца XVIII в. 74-летний Адольф Тьер, совершило явно поспешный шаг. Оно потребовало от парижан внести квартплату, которую те не платили в течение нескольких месяцев фактического безвластия в стране. Это восстановило против властей уже не только гвардейцев, но и значительную часть парижан, включая мелкую буржуазию.
Потрясенная наследством. Аллегорическое изображение послевоенной Франции. С картины О. Домье
Адольф Тьер. Карикатура О. Домье
4 марта правительство объявило, что те, кто не оплатит свое жилье в течение двух недель, будут выселены из квартир. От национальных гвардейцев вновь потребовали сдать оружие. Поскольку и на это требование гвардейцы не отреагировали, к Парижу начали стягиваться регулярные войска. В ночь на 18 марта по приказу Тьера, прибывшего из Версаля в Париж, войска попытались увезти пушки гвардейцев, находившиеся на высотах Монмартра. Но женщины, стоявшие неподалеку в очереди за хлебом, увидели это и подняли тревогу. Со всех концов города к Монмартру сбежались гвардейцы, часть солдат перешла на их сторону, другие просто сложили оружие, так как были окружены взбудораженной вооруженной толпой. Несколько офицеров, в том числе генералы Тома и Леконт, которые пытались заставить солдат повиноваться, были на месте расстреляны гвардейцами.
Провозглашение Парижской коммуны
Уличные бои в Париже
В течение 18 марта весь город, включая правительственные учреждения, оказался в руках восставших. Правительство и регулярные войска возвратились в Версаль. Избранный гвардейцами центральный комитет объявил, что берет в свои руки политическую власть в стране. Уже 26 марта комитет организовал выборы в орган городского самоуправления — совет Коммуны. Так возникла Парижская коммуна.
Деятельность Коммуны
• Вопреки утверждениям Маркса и Энгельса, а также их последователей, события, о которых идет речь, не были «первой пролетарской революцией». Это было типичное восстание мелкой буржуазии (лавочников, домовладельцев, финансистов и прочих дельцов с незначительными доходами), в котором принимали участие и городские низы, в том числе рабочие. По сути дела, движение ограничивалось одним Парижем. Правда, по призыву Коммуны были сделаны попытки создать сходные органы в Тулузе, Лионе, Марселе, а также в двух-трех небольших городках, но эти органы просуществовали недолго и заметной роли не сыграли.
Март — май 1871 г. Парижская коммуна
Восставшие парижане уничтожают исторический памятник — Вандомскую колонну. Март 1871 г.
Совершенно неверно именовать и саму Коммуну «формой диктатуры пролетариата». В совет Коммуны было избрано 85 человек, из которых только 25 (т. е. примерно 29%) были рабочими. Остальные члены совета были представителями мелкой буржуазии, чиновниками, учителями, врачами, журналистами и т. д. Разумеется, подобный состав совета вряд ли позволяет говорить о диктатуре пролетариата.
Парижские коммунары
Правда, ряд действий Коммуны напоминал те, свидетелем которых мир стал почти полвека спустя, во время диктатуры пролетариата в России. Когда французское правительство потребовало от Коммуны самораспуститься и сдать оружие, коммунары расстреляли несколько сот заложников, взятых из числа состоятельных парижан, и пригрозили «перестрелять всех». Только после этого Тьер приказал двинуть на Париж войска, хотя члены правительства призывали его сделать это сразу же после провозглашения Коммуны. Коммунары ответили на наступление из Версаля новыми расстрелами заложников, что оттолкнуло от них значительную часть парижан.
Предчувствуя близкий конец, коммунары бросались из одной крайности в другую. В начале мая был создан комитет общественного спасения, подобный тому, который был у якобинцев. Но начал свою деятельность комитет с таких жестоких карательных мер, что 22 из 85 членов совета Коммуны тут же заявили о своем выходе из его состава. Правда, под давлением комитета большинству из них вскоре пришлось вернуться в Коммуну.
Коммунары попытались добиться помощи или хотя бы «благожелательного нейтралитета» от немцев, против которых на словах они так энергично боролись. Бисмарк распорядился ответить, что он готов что-либо обсуждать с коммунарами лишь в том случае, если они сообщат, из каких средств Коммуна намерена выплачивать Германии контрибуцию, обещанную правительством Тьера. На это коммунарам ответить было нечего: средствами они не располагали. Между тем французское правительство, встревоженное этими контактами, обратилось к России, поскольку было хорошо известно, что Александр II возмущен зверствами коммунаров. Царь велел передать французам, что им надо не тянуть время, а поскорее заключить с Германией мирный договор.
Такой ответ был не случаен. Бисмарк, готовя объединение Германии во главе с Пруссией, еще в сентябре 1866 г. дал России тайное обещание поддержать ее, когда встанет вопрос о пересмотре Парижского трактата 1856 г. (согласно этому трактату, как вы помните, Россия была вынуждена пойти на ряд уступок, в частности ей было запрещено держать флот на Черном море). В обмен на это обещание Бисмарк обеспечил себе как минимум дипломатическую поддержку России в своих далеко идущих планах.
Вскоре после разгрома Франции при Седане, 31 октября 1870 г., А. М. Горчаков в специальном циркуляре объявил, что Россия более не считает себя связанной условиями Парижского трактата, поскольку, мол, и другие страны постоянно нарушают его. Бисмарк выполнил свое обещание и поддержал Россию на конференции, собравшейся в Лондоне в январе 1871 г. А Россия, в свою очередь, поддержала новорожденную Германию в ее стремлении поскорее заключить окончательный мир с Францией.
Гибель Коммуны
• Развязанный коммунарами в Париже террор обеспокоил не только французов. Германия совершенно не была заинтересована в повторении якобинских бесчинств и революционных войн. В этой обстановке Бисмарк решил пойти навстречу просьбам правительства Тьера. Еще 28 марта французам было разрешено увеличить численность своих войск в районе Париже до 80 тыс. человек. В дальнейшем по приказу Бисмарка в распоряжение французского правительства была передана значительная часть военнопленных (до 100 тыс. человек). Кроме того, немецкие войска взяли под контроль излучину реки Сены, блокировав таким образом Париж с востока. А с севера, запада и юга подходы к столице перекрыла французская армия.
Тем не менее Тьер все еще не мог решиться на штурм собственной столицы. Неловко чувствовали себя и солдаты, отнюдь не горевшие желанием сражаться со своими согражданами. Войска, как правило, даже без выстрелов понемногу вытесняли восставших с баррикад и приближались к Парижу. Может быть, дело и окончилось бы относительно мирно, однако радикалы в совете Коммуны настаивали на «решительных действиях», этого же требовали и лидеры созданного европейскими коммунистами в 1864 г. Международного товарищества рабочих (I Интернационала). Маркс направлял в Париж своих связников (среди них, кстати, была и русская эмигрантка Елизавета Дмитриева-Томановская), требуя «не медлить» и начинать гражданскую войну. Это, конечно, было нереально: к тому времени многие французы, недовольные сумбурными, а подчас и жестокими действиями Коммуны, покинули ряды гвардейцев. Поэтому Национальная гвардия была уже не в силах соперничать с регулярной армией.
Подробнее о нем см. § 31
Расстрел парижских коммунаров. Май 1871 г.
После очередных расстрелов заложников Тьер 20 мая отдал приказ о штурме Парижа. Разъяренные новыми сообщениями о терроре коммунаров, солдаты быстро прорвали их оборону на подступах к столице и к 28 мая заняли последние опорные пункты повстанцев в городе. Отступая, коммунары выставляли перед собой мирных жителей, поджигали их дома, чтобы задержать продвижение войск. Одна из коммунарок, учительница начальных классов Луиза Мишель, позднее на суде заявила, что с удовольствием снова расстреливала бы и поджигала, так как «революция — это самая дорогая для меня цель». Тем не менее суд счел возможным ограничиться для нее ссылкой, а спустя девять лет Мишель, как и все прочие коммунары, была амнистирована.
В боях за освобождение Парижа погибло несколько тысяч солдат правительственной армии и повстанцев. Взаимное ожесточение было настолько сильным, что часто расстреливали и пленных. Но в радикальной печати, а впоследствии и в советской исторической литературе, писали исключительно о «зверствах версальцев», даже не упоминая при этом о терроре коммунаров, о массовых расстрелах мирных жителей и т. д. Факты тем не менее говорят о том, что именно в ответ на жестокость коммунаров в отношении мирного населения солдаты регулярных войск столь же решительно и жестоко подавили их вооруженное сопротивление.
Бисмарк (слева) и А. Тьер во время переговоров о мире
Еще до ликвидации Парижской коммуны, 10 мая, во Франкфурте был подписан мирный договор между Германией и Францией, закрепивший условия предварительного перемирия. Немцы получали Эльзас, половину Лотарингии и 5 млрд франков контрибуции. Этот договор, как и ряд других событий тех лет, чрезвычайно ухудшил положение Франции. Теперь у ее восточных границ, заметно приблизившихся к Парижу, находились не разрозненные германские княжества, а мощная единая Германия. А на юго-востоке от Франции из восьми небольших итальянских государств возникла объединенная Италия. Она, как вы уже знаете, также воспользовалась поражением Франции — постоянной союзницы римского папы и включила в свой состав Папскую область.
Поражение Франции, в особенности же потеря ею Эльзаса и Лотарингии, создавало почву для нового франко-германского конфликта, которому суждено было тлеть еще 43 года, вплоть до первой мировой войны.
Вопросы и задания
1. При каких обстоятельствах возникла Парижская коммуна? Против чего выступали восставшие парижане?
2. Что представляла собой Национальная гвардия? Почему именно она стала основной силой в парижском восстании?
3. Почему французское правительство не смогло успокоить население мирными средствами? В чем, по-вашему, заключались его ошибки?
4. Из кого состояло городское самоуправление Парижа (Коммуна)? На какие общественные силы оно опиралось?
5. Как оценивалась Парижская коммуна в работах Маркса и Энгельса, в советской исторической науке? Какая оценка вам ближе — прежняя или та, которая дана в учебнике? Обоснуйте свою позицию.
6. Как вы думаете, почему Германия предпочла помочь не коммунарам, а правительству Тьера? Ведь учитывая слабость Коммуны, Германия, оказав ей помощь, могла бы затем фактически распоряжаться Францией. Отчего же немцы предпочли иное решение?
7. Как завершилось существование Коммуны? В чем были причины ее поражения? Сократил ли жизнь Коммуны проводимый ею террор или, напротив, помог некоторое время продержаться? Свой ответ обоснуйте.
Итоги
Объединение Германии и Италии оказало огромное влияние на развитие европейской и всемирной цивилизации. Две великие европейские державы, долгие годы остававшиеся раздробленными, вновь стали едиными. Границы Европы приобрели тот вид, который они сохраняли вплоть до первой мировой войны.
Тот факт, что обе страны в конечном счете были объединены «сверху» (в Италии — при активнейшем участии «низов» и всего общества в целом), подтверждал эффективность подобного пути преобразования общества. Революционная стихия, преобладавшая в те годы в общественно-политическом развитии Франции и Австрии, как бы специально, для большей наглядности была поставлена историей рядом с этими планомерными национально-объединительными процессами, убедительно демонстрируя преимущества стабильности и трезвого расчета в политике.
Власти Пьемонта и других итальянских государств сумели возглавить патриотический порыв масс и направить его против австрийской оккупации, за национальное воссоединение страны. Австрия, раздираемая внутренними противоречиями, оказалась не в состоянии что-либо противопоставить этому мощному движению. Не смогла она сопротивляться и Пруссии, которая (во многом благодаря умелым действиям Бисмарка) организовала и успешно провела объединение германских земель.
И здесь же перед нами пример Франции, где в условиях военного поражения власти не смогли взять под контроль стихию народного протеста. В итоге последовали трагические события Парижской коммуны, которые продемонстрировали пагубность насильственного пути решения внутренних и внешних проблем.
Конечно, процесс объединения Италии и Германии, сопровождавшийся войнами и жертвами, по форме также был насильственным. Более того, Германия при этом присоединила еще и чисто французские земли — Эльзас и восточную Лотарингию. Тем не менее по своей сути это был процесс восстановления исторической справедливости, который отвечал стремлениям значительного большинства итальянцев и немцев. Все попытки решить эти проблемы мирным путем ни к чему не приводили. И в то время, и тем более впоследствии было очевидно, что объединение Италии и Германии отвечало воле народов этих стран. Поэтому насилие при их объединении было вынужденным и применялось либо против меньшинства, либо, как в Италии, против иноземных оккупантов.
Совсем иной пример насилия являла собой Парижская коммуна. Она не имела никаких реальных задач, кроме тех, которые уже решались во Франции мирным, эволюционным путем, пусть и не так быстро, как хотелось бы. Антигерманская на словах позиция Коммуны обернулась на деле попыткой сговора с немцами. И не случайно Коммуна, не встретившая поддержки у большинства французов, в трагических, кровопролитных событиях мая 1871 г. была разгромлена армией, состоявшей из французских крестьян и рабочих.
Практически сразу же после своего объединения Германия встала на путь милитаризации экономики (т. е. ее подготовки к войне, к обеспечению военных нужд), что привело к возникновению в самом центре Европы очага будущей мировой войны. Но это явилось следствием не объединения страны, а политики ее военно-промышленных кругов, стремившихся к господству в Европе и упрочению позиций Германии среди колониальных держав. Объединение Германии и ее милитаризация совпали по времени, и внешне второе как бы вытекало из первого. И тем не менее само по себе объединение немецкого народа в едином национальном государстве было явлением прогрессивным. Оно, как и объединение Италии, способствовало развитию страны, а в более широком плане — укреплению индустриальной цивилизации в Европе и в мире в целом.
Документы и материалы
• Из составленной Дж. Мадзини при создании общества «Молодая Италия» инструкции (1831)
...«Молодая Италия» различает стадию восстания от стадии революции. Революция начнется тогда, когда победит восстание. Стадия восстания, т. е. весь период от начала восстания до освобождения всей территории Италии, должна направляться временной диктаторской властью, сконцентрированной в небольшом круге людей. Как только эта территория будет свободна, всякая власть должна исчезнуть перед лицом Национального совета, единственного источника всякого авторитета в государстве...
• Из воспоминаний Гарибальди. Речь идет о разногласиях между ним и Мадзини в 1849 г.
...Если бы Мадзини, влияние которого в триумвирате было бесспорным, понял, что я тоже разбираюсь в военном деле, он оставил бы главнокомандующего в Риме, а мне так же спокойно доверил бы второе предприятие против города Веллетри, как и первое — против города Палестрини, и дал бы мне возможность напасть на Неаполитанское королевство, население которого ждало лишь моего отряда, чтобы восстать. Какие изменения в положении, какая будущность открывалась бы для Италии, еще не обессилевшей от нашествия чужеземцев!..
Нельзя было стягивать для защиты столицы все силы Рима. Большую часть их нужно было перебросить в укрепленные позиции государства, призвав весь народ к оружию, а мне дать возможность продолжать мое победоносное шествие в центр Неаполитанского королевства.
• Из воспоминаний Гарибальди. Речь идет о борьбе за объединение Италии в 1859—1860 гг.
Я могу с гордостью сказать: я был и остаюсь республиканцем, но в то же время я никогда не считал, что народовластие — единственно возможная система, которую следует силой навязать большинству нации. В свободной стране, где доблестная большая часть народа добровольно высказывается за республику, там, разумеется, республика является лучшей формой правления... Но поскольку в настоящих условиях, по крайней мере ныне, в 1859 г., республика невозможна... то, раз представилась возможность объединить полуостров путем сочетания интересов династических сил с национальными, я безоговорочно к этому присоединился...
• Немецкий экономист Фридрих Лист (1789—1846) о вреде раздробленности Германии
...Немцы все более и более сами себя ограничивают. 38 таможенных и пошлинных линий в Германии парализуют внутренние сношения и действуют почти так же, как если бы каждый член человеческого тела был бы перетянут веревкой, чтобы воспрепятствовать крови переливаться из одного члена в другой. Ведя торговлю в Гамбурге с Австрией, в Берлине со Швейцарией, приходится проезжать через 10 государств, изучать 10 таможенных и местных порядков, уплачивать 10 раз принудительные пошлины. А кто имеет несчастье быть за границей, где сталкиваются три или четыре государства, тот проводит всю свою жизнь среди враждебно настроенных таможенных чиновников. У него нет отечества. Это состояние представляется безотрадным для людей, которые хотели бы действовать и вести торговлю. Они с завистью смотрят на великий народ, живущий по другую сторону Рейна, который ведет торговлю от Ла-Манша до Средиземного моря, от Рейна до Пиреней, от границы Голландии до Италии, по свободным рекам и открытым столбовым дорогам, не встречая ни одного таможенного чиновника.
• Из речи писателя Иоганна Вирта (1831)
Страна, где звучит наш родной язык... страна любви, надежд и радостей, страна, в которой скрыта тайна всех наших симпатий и всех наших страстей, — эта прекрасная страна подвергается опустошению и грабежу, ее разрывают на части, она обескровлена, попрана, обесчещена. Щедро одаренная естественными богатствами, она может быть для всех своих детей обителью радости и довольства, но, изнуряемая 34 властелинами, она превратилась для большинства своего населения в место голода, бедствий, скорби. Германия — великая, богатая, мощная Германия — должна занимать первое место в семье европейских народов. Однако, расхищаемая изменническими аристократическими домами, она вычеркнута из списка европейских держав и предана на посмеяние иностранцам. Предназначенная от природы быть в Европе источником света и свободы, стоять на страже закона, Германия превращается в свою противоположность: она становится душительницей свободных народов, превращается в вечное царство мрака, рабства и грубого насилия. Таким образом, несчастье нашего отечества одновременно является проклятием для всей Европы...
• Из воспоминаний коммунара А. Арну
...Мы вошли в соседнюю комнату, где увидели четырех гвардейцев... одного совсем юного, не старше 16—18 лет... Он с товарищами пришел от ворот Сен-Клу, где происходила горячая схватка, во время которой они взяли в плен жандармского офицера. Они тотчас же хотели его расстрелять, но командир воспротивился этому.
— Граждане, — говорил этот мальчик, — мы пришли просить у вас смерти этого человека. Нужно, чтобы он умер. Каждый день нас душат, нас хладнокровно убивают. Каждый день мы теряем близких, друзей... Нам нужна месть, нам нужна жизнь этих подлецов. Если мы должны идти на смерть, не убивая, мы больше не станем бороться. Я разобью мое ружье. Да, мы готовы охотно умереть, мы не хотим считать нашей пролитой крови, но нам нужно наказать злодеев, нам нужна месть.
Все это было сказано суровым тоном, с энергией и печалью, которую невозможно передать... Это было жутко.
• Из воспоминаний Луи Дюбрейля, очевидца расправы правительственных войск над коммунарами в мае 1871 г.
Пленных сводили сюда со всех концов, но кто же были эти пленные? Это были все те, которые по подозрению или доносу попадали в руки озверевших войск, все жители тех домов, которые очищались с подвала до чердака, все, которые из-за слепого гнева какого-нибудь унтера схвачены были за косой взгляд, все, на которых личная месть соседа указала как на преступника в такой момент, когда всевозможные доносы достигали своей цели. Пленные набиты были в этом саду, и тут они должны были просить о прощении за преступление, которого не совершали...
Некоторых из этих несчастных хватали, отводили на пригорок и расстреливали. Остальных отправили в тюрьму Сатори.
• Из обращения главы правительства Франции А. Тьера к французам (25 мая 1871 г.)
...Земля Парижа усеяна их трупами. Это ужасное зрелище послужит, надо надеяться, уроком для тех, которые дерзнули объявить себя сторонниками Коммуны. Впрочем, правосудие удовлетворит в скором времени общественную совесть, возмущенную чудовищными деяниями, свидетелями которых сделались Франция и весь мир.
Армия была великолепна. Мы счастливы среди переживаемых бедствий объявить, что, благодаря мудрой осторожности наших генералов, она понесла лишь незначительные потери.
Вопросы и задания к документам
1. Что, по-вашему, подразумевал Мадзини в приведенной инструкции под «временной диктаторской властью»? О какой «временности» могла идти речь?
2. Справедлива ли мысль Гарибальди о том, что в 1859 г. республика в Италии была невозможна, или он просто оправдывал свое сотрудничество с королем Пьемонта? Обоснуйте свой ответ.
3. Сравните приведенные высказывания Фридриха Листа и Иоганна Вирта о пагубности раздробленности Германии. Как понимает эту пагубность каждый из них, находите ли вы различия в этом понимании и какие именно?
4. Что, по-вашему, стояло за ненавистью французского мальчика к правительственным войскам (по воспоминаниям Арну) и жестокостью этих войск по отношению к коммунарам (по воспоминаниям Дюбрейля)? Можно ли вообще говорить о праве на жестокость и месть? Если вы считаете, что можно, то у какой из сторон — правительства или восставших коммунаров — было такое «право»?