Переход к коллективизации. О политике «насаждения» колхозов Сталин объявил в статье «Год великого перелома», опубликованной в «Правде» 7 ноября 1929 г. по поводу очередной годовщины Октябрьской революции. Опираясь на отрывочные статистические данные о росте за последний год посевных площадей в колхозах и совхозах и производстве товарной продукции зерновых (в 1,5—3 раза), на отдельные факты коллективизации в деревнях и волостях, он заявил о «коренном переломе» в развитии сельского хозяйства, о решительном повороте к колхозам середняцких масс. При этом умалчивал, что реально коллективизировано было всего 6—7% крестьянских хозяйств, не делавших погоду в производстве зерна. Выдвигался фантастический план на основе «усиленных темпов» коллективизации сделать страну «через каких-нибудь три года» «одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире». Сталин осмеял науку, противопоставив ей большевистскую практику. Он предупредил, что партия будет решительно бороться со всеми противниками «усиленных темпов» развития колхозов и совхозов.
Это предупреждение было услышано и принято кадрами партийно-государственного аппарата как директива для исполнения. Практическую работу по коллективизации возглавили секретарь ЦК партии по работе в деревне В. М. Молотов, председатель Колхозцентра СССР Г. Н. Каминский. На местах сразу же началось соревнование за число вновь созданных колхозов. В парадную отчетность попадало много так называемых «дутых» хозяйств. Эта бездушная гонка осуществлялась без ясного представления о характере создаваемого типа хозяйства. Что строить: колхоз, где обобществлялись лишь основные средства производства (земля, рабочий скот, основные орудия труда) и сохранялось приусадебное хозяйство (с огородами, коровой, мелким рогатым скотом, домашней птицей) или коммуну, где остатки частного хозяйства окончательно ликвидировались? Как организовывать и оплачивать труд? На какой основе строить отношения новых хозяйств с государством? Как сочетать колхозную и кооперативную систему? Таких вопросов было много. Предшествующий опыт колхозного движения не давал надежных ответов. Открывался простор для выдумок и провокаций (насчет «общих жен»), для административного произвола и насилия (вплоть до коллективизации кур и гусей, веников и чайной посуды). Ретивые администраторы торопились сразу же создавать огромные хозяйства. На Урале был создан колхоз «Гигант», объединивший на территории трех районов 31 коммуну, 44 артели, 17 товариществ по совместной обработке земли (ТОЗ) с 4,5 тыс. крестьянских хозяйств. Этот «опыт» был рекомендован для широкого распространения.
К организации колхозов были привлечены городские жители (партийно-хозяйственный актив, студенты), плохо знакомые с деревенской жизнью, ее экономикой, психологией, традициями. На очередную кампанию были «брошены» тысячи рабочих. По разнарядке ЦК партии число их должно было составить не менее 25 тысяч; отсюда название «двадцатипятитысячники». Фактически в деревню весной 1930 г. прибыло с промышленных предприятий более 27 тыс. активистов. Руководили ходом коллективизации районные «тройки» — чрезвычайные органы власти, в которые входили представители исполкомов советов, райкомов партии, ОГПУ. В качестве актива выступали сельские коммунисты и комсомольцы. Ударной силой была беднота, занимавшая ключевые позиции в местных органах власти. Во вновь создаваемых колхозах эта группа получала значительные материальные выгоды.
Из месяца в месяц «кривая», характеризующая ход коллективизации, круто взмывала вверх. 5 января 1930 г. ЦК партии принял постановление «О темпе коллективизации». По срокам завершения коллективизации выделялись три зоны. Первая включала основные районы товарного земледелия (Поволжье, Северный Кавказ), где намечалось утвердить колхозный строй через год. На Украине, в Центрально-Черноземной области, Сибири, на Урале, в Казахстане — через 2 года. В остальных районах срок устанавливался в 3 года, т. е. к концу пятилетки.
Высокий темп коллективизации поддерживался массовыми репрессиями, вплоть до применения военной силы. Крестьяне принуждались к вступлению в колхозы под угрозой лишения избирательных (политических) прав, ссылки, конфискации имущества, прекращения снабжения дефицитными товарами. Административный произвол принял массовый характер. Руководители ряда областей и республик взялись завершить коллективизацию уже весной и летом 1930 г. Процент обобществленных хозяйств подскочил в зерновых районах до 60%.
Провозгласив в ходе коллективизации главным лозунгом ликвидацию кулачества как класса, партия накалила обстановку в деревне до предела. Официальная пропаганда создавала образ деревенских предпринимателей как «кровопийц, пауков и вампиров» (слова Сталина). До начала коллективизации насчитывалось около 700 тыс. кулацких хозяйств (менее 3% всех крестьянских хозяйств). Число же раскулаченных было значительно больше (в некоторых районах до 10—15% крестьянских хозяйств). В число кулаков и подкулачников попадали и середняки, а нередко и бедняки. Раскулачивание часто проводилось не в ходе коллективизации, а накануне, с целью нейтрализовать сопротивление сельских жителей.
Порядок раскулачивания определялся секретной инструкцией ЦИК СССР и Совнаркома от 4 февраля 1930 г. Предписывалось кулаков — участников антисоветских движений (I категория) — арестовывать, передавать их дела в органы ОГПУ. Зажиточные влиятельные кулаки (II категория) переселялись в пределах области или в другие области; третья группа — остальные кулацкие хозяйства — расселялись на худших землях, вне колхозных земельных участков. По каждой группе сверху спускались «твердые» задания. Земля, скот, хозяйственные постройки раскулаченных передавались в колхоз; личное имущество, продукты питания конфисковывались, а затем раздавались односельчанам или распродавались. Отбирались и денежные накопления. В местах поселений кулаки принуждались к лесоразработке, строительным, мелиоративным работам и т. п. Руководила этой бесчеловечной кампанией созданная под руководством заместителя председателя СНК СССР Л. Л. Андреева специальная комиссия. Она рассматривала и удовлетворяла заявки хозяйственных органов на трудовые ресурсы, фактически на рабский труд. Основными районами кулацкой ссылки стали Урал, Сибирь, Северный край, Казахстан, Дальний Восток. За 1930—1931 гг. более трети миллиона крестьянских семей, в которых насчитывалось 1,8 млн человек, оказались в вынужденной «кулацкой» ссылке с политическим клеймом спецпереселенцев. Крайне тяжелые условия транспортировки, быта и труда приводили к высокой заболеваемости, смертности среди высылаемых, особенно среди стариков и детей. Всего за годы коллективизации было раскулачено около 1 млн крестьянских хозяйств. Кампания по раскулачиванию тяжело отразилась на всем крестьянстве. Из его среды была насильственно изъята наиболее грамотная, опытная, предприимчивая часть.
У опасной черты. Коллективизация взрывала вековые устои крестьянской жизни. Своего опаснейшего врага органы советской власти видели в лице церкви, выступавшей хранительницей традиций, нравственности, культуры. По стране покатилась волна закрытия церквей. Священнослужители подвергались гонениям; многие из них были репрессированы. Прилюдно с церквей сбрасывались кресты, колокола.
Насилие властей вызывало ответный протест крестьян. Наряду с такими формами, как письма-жалобы в местные и центральные органы власти, ширились и открытые выступления, вплоть до восстаний. В январе — марте 1930 г. число вооруженных выступлений достигло более 2 тыс. Не желая вести в колхозное стадо свой личный скот, крестьяне пускали его под нож. Поголовье крупного, а особенно мелкого скота резко сократилось (в 2—3 раза).
В закрытом письме местным партийным организациям ЦК ВКП(б) вынужден был признать опасность сложившегося положения в деревне. «Бели бы не были тогда немедленно приняты меры против искривления партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших «низовых» работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение».
Чтобы сбить волну нарастающего протеста, Сталин в марте — апреле 1930 г. опубликовал статьи «Головокружение от успехов», «Ответ товарищам колхозникам». ЦК партии принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». Партийное руководство, на словах отстаивая принципы добровольности, постепенности, союза с середняками, всю вину за насилия, преступления против крестьян списало на местные органы власти. В то же время все протесты против большевистского «эксперимента» в деревне были зачислены в разряд антипартийных, антисоветских. Об обстановке бесправия, которая царила в деревне, говорил сам факт посылки писем-протестов Сталину, большинство которых не имело обратного адреса. Сталин по этому поводу лицемерно сетовал: мол, «забыли прислать адреса». По-другому рассуждали корреспонденты: они боялись за свою судьбу.
После опубликования партийных документов темп коллективизации снизился. Из наспех созданных колхозов начался массовый выход крестьян. Но эта передышка была недолгой. Сталин убеждал партию, что политика, хотя и с некоторой корректировкой, остается прежней; он настаивал на скорейшей коллективизации сельского хозяйства. Осенью 1930 г., после сбора урожая, нажим на единоличников вновь усилился. Их ставили в невыносимые условия высокими налогами, разорительными закупочными и продажными ценами; свертывалось снабжение техникой, кредитование. Теоретические преимущества колхозов доказывались путем фактического разорения единоличников. Очередная волна коллективизации выдохлась через год — осенью 1931 г. Зимой и весной 1932 г. вновь наблюдался отток крестьян из колхозов. Подталкивали недород и голод. К 1933 г., когда начинался завершающий этап коллективизации, в колхозах было объединено уже более 60% хозяйств, около 80% посевных площадей.
Пришел голод. К началу первой пятилетки товарность, т. е. реализация на городском рынке зерновых культур, достигала лишь 1/3 довоенного уровня. К 1929 г. в результате репрессивных мер (в ходе борьбы с «кулацкой хлебной стачкой») товарность возросла до 1/2. А еще через год достигла уже 3/4. Таким был первый и главный результат коллективизации: она позволила извлечь из деревни дополнительное количество продуктов. Колхозно-совхозный сектор давал более 80% товарной зерновой продукции. Однако объем поставок в город продуктов питания и сырья в целом упал, особенно продуктов животноводства, в результате общего падения сельского хозяйства.
Сказывалась неустроенность наспех созданных коллективных хозяйств. Вчерашние единоличники с трудом свыкались с новыми условиями. Нередки были случаи прогулов, хищений, небрежного отношения к скоту и технике. Заготовки урожая 1932 г. шли с огромным трудом. Много продуктов утаивалось, расхищалось, гибло.
Ответом властей были репрессии, на этот раз уже против самих колхозников. Заготовители во многих хозяйствах подчистую забирали не только товарную продукцию, но и семена, а также зерно, предназначенное для оплаты по трудодням. И в общественном хозяйстве, и в домах колхозников катастрофически таяли страховые запасы. В 1932 г. при снижении урожайности, падении валового сбора зерна (95,3% к 1928 г.) госзаготовки возросли более чем в 2 раза. Несмотря на засуху, из деревни было изъято больше хлеба, чем в рекордный по урожаю довоенный 1913 г.
7 августа 1932 г. был издан закон «Об охране социалистической собственности», получивший в народе название «закон о пяти колосках». За расхищение колхозной собственности, в том числе за тайный обмолот колосьев в поле, назначались крайне суровые меры — вплоть до расстрела. По этому закону к уголовной ответственности были привлечены сотни тысяч человек, большей частью «саботажники» хлебозаготовок.
Урожай 1932 г. в ряде районов страны был ниже, чем в предыдущие годы. Но он не нес с собой катастрофы. Зерна хватало для самообеспечения. Труднее было с мясом после массового убоя скота. Госзаготовки «под метелку» прошли в основных зерновых районах — на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, откуда зерно шло на экспорт. И именно сюда пришел голод.
Официальная пресса упорно умалчивала факты недорода и голода. Такова была расплата властей с крестьянством за хлебные «стачки» конца 20-х годов, за сопротивление насильственной коллективизации. В помощь голодающим не была мобилизована ни советская, ни мировая общественность. Информация о голоде, высокой смертности, направлявшаяся в местные и центральные органы власти, становилась секретной, а те, кто ее поставлял, преследовались и репрессировались. В письмах к Сталину писатель Михаил Шолохов с болью и негодованием писал о произволе местных властей, о бедственном положении казачества Дона. Сталин же, выступая на январском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), заявил, что колхозники забыли о разорении и обнищании и поднялись «на положение людей обеспеченных».
В дни, когда голод уносил тысячи жизней, проходил I Всесоюзный съезд колхозников-ударников под лозунгом «сделать все колхозы большевистскими, а колхозников — зажиточными».
Помощь голодающим районам не была оказана в необходимых размерах. С зимы 1932 г. нарастала смертность из-за недоедания. Имели место случаи трупоедства и людоедства. Вымирали целыми семьями. Из голодающих районов в города, соседние сельские местности потянулись вереницы беженцев.
Наиболее тяжелые потери понесла Украина — основная житница страны. От голода здесь умерло 1,5 млн человек. Резко сократилось население Казахстана.
В Российской Федерации голодный смерч прошелся по Ставрополью и Северному Кавказу. В районах Среднего и Нижнего Поволжья от голода погибло более 200 тыс. человек. В равной мере страдали жители разных национальностей — русские, украинцы, мордва, чуваши, татары и др. Пик смертности пришелся на весну — лето 1933 г. Общее число жертв достигло более 3 млн человек. Статистики отметили сокращение общей численности населения страны.
Весной 1933 г. голодающие районы получили от государства семена; посевные площади не уменьшились. Урожай был получен удовлетворительный. Жизнь в пораженных голодом районах входила в нормальную колею. Но в памяти народа осталась зарубка, связанная с бедой, которой могло и не быть. Голод был рукотворным.
Колхозная система. К концу второй пятилетки (1937) коллективизация завершилась. В 243,7 тыс. колхозов было объединено 93% крестьянских хозяйств. Возник новый тип хозяйства. Формально он считался кооперативным (по таким признакам, как выборность руководящих органов, созыв общих собраний для решения вопросов внутренней жизни, обладание коллективной собственностью и пр.), но фактически являлся полугосударственным. На сельское хозяйство были распространены принципы хозяйствования, которые ранее утвердились в государственном секторе (жесткая централизация, директивность, уравнительность и т. п.).
Своеобразным рычагом, с помощью которого был обеспечен этот перелом, стали чрезвычайные партийные органы — политические отделы при МТС, совхозах (политотделы). Они создавались в начале 1933 г. под предлогом помощи колхозам на трудном этапе их организационно-хозяйственного укрепления. На деле же стали проводниками режима партийно-государственной диктатуры. Политотделы были наделены разнообразными функциями — от подбора и расстановки кадров, организации хозяйственных кампаний до просветительной и карательной. Они обеспечивали выполнение планов посева и уборки, контролировали выдачу трудодней, организовывали соревнование, выявляли «вредителей», проводили «чистки» колхозов. Они лепили колхозы такими, какими они были необходимы для выполнения многочисленных директив и обязательств. В конце 1934 г. политотделы были ликвидированы. Но режим командования колхозами, созданный ими, остался.
Кампании по заготовке хлеба (через рынок, контрактацию) сменились кампаниями по выполнению «первой заповеди» — первоочередной сдачи хлеба по обязательным поставкам государству. Режим госпоставки был введен в 1933 г.
После тяжелых потрясений первых лет коллективизации лишь накануне войны валовая продукция сельского хозяйства превысила доколхозный уровень. За то же время размеры государственных заготовок зерна выросли в 2 раза (с 1054 до 2155 млн пуд.), а размеры налогов с колхозов — в 3,5 раза. Оставляя для себя крайний минимум, деревня обеспечивала выполнение программ индустриализации, снабжения городов и армии. Поскольку население страны увеличилось на 50 млн человек, то напряженность на сельскохозяйственном рынке не только не ослабевала, но нарастала.
Крупное коллективное хозяйство, где широко внедрялась прогрессивная технология, демонстрировало большую производительность, нежели мелкое, полунатуральное частное хозяйство. Сказывались преимущества концентрации техники и труда, специализации по районам и отраслям, более рациональное использование земли, внедрение достижений науки. С постройкой крупных заводов по производству сельскохозяйственной техники парк машин в деревне быстро увеличивался. Только за 1931—1932 гг. число машинно-тракторных станций (МТС) возросло на 2 тыс. К концу 30-х годов основные полевые работы были машинизированы. Система МТС, в которую входило около 6 тыс. станций и 366 тыс. тракторов, обслуживала 9/10 колхозов.
Однако эти преимущества в значительной мере нейтрализовывались бюрократическими методами управления, бесхозяйственностью, огромными размерами хищений и потерь продукции. Колхозник был фактически принудительно прикреплен к земле. Труд приобрел зависимый, полукрепостнический характер. После введения в городах паспортной системы сельские жители паспортов не получили, не получив и свободы передвижения, выбора занятий.
На земле появились два хозяина — колхоз и государство. За последним было решающее слово. Права колхозников, провозглашенные принятым на II Всесоюзном съезде колхозников-ударников (1935) Примерным уставом сельскохозяйственной артели, носили формальный характер. Они не были подкреплены никакими гарантиями и постоянно нарушались.
Из лексикона сельских экономистов исчезали такие понятия, как конъюнктура, прибыль, рентабельность, хозрасчет. Цены, диктовавшиеся государством, не покрывали расходов на производство важнейших продуктов. Из-за слабой платежеспособности колхозов государство брало на себя подготовку кадров для села (только за вторую пятилетку было обучено около 4 млн человек, в том числе 2,5 млн механизаторов), агрономическое и ветеринарное обслуживание, мелиоративные работы. За счет госбюджета обучались дети. Очередного председателя обычно «привозили» из города, навязывая его кандидатуру общему собранию селян.
Доходы колхозников постепенно повышались, но оставались еще в целом низкими. Главным источником доходов было не общественное, а личное подсобное хозяйство. Цены на промтовары были завышенными, это сделало многие товары недоступными для рядовых колхозников. В многочисленных письмах на имя Сталина, Калинина колхозники писали о самоуправстве местных руководителей, развале многих хозяйств, низкой выдаче на трудодни, плохом торговом обслуживании. Однако адресаты оставались глухими к этим жалобам.
Начался быстрый отток сельских жителей в город. Система «оргнабора» рабочей силы на промышленные предприятия, учеба в средней школе (в самой деревне преобладала начальная школа) и в вузах, служба в Красной Армии приводили к уменьшению в деревне молодежи, к общему сокращению сельского населения. За годы предвоенных пятилеток число крестьянских дворов уменьшилось на 4 млн.
Привычный уклад жизни деревни был разрушен. Уходили в прошлое сельская церковь, традиционные яркие праздники, менялись моральные устои и авторитеты, иными становились одежда и нормы поведения. Забывалась трудовая этика деревни, основанная на трудолюбии, бережливости, общинности, семейности. Под многовековой историей российского крестьянства подводилась черта.